23–27. 13 марта 2007 года 1 Когда изогнут рот Земли Во влажных теневых подтеках, И множится во многих оках Небесный рай. И чуть вдали Не могут тени с белой кожей Березы ладной совладать; И дамский смех, что не продать, Становится сильней, моложе; Когда школярные подмостки В обломках девичьих истом; Каблук, дрожащий под листом И губ прыщавые отростки — В соединеньи половин Превозмогают отчужденье; Ликуйся, славься вдохновенье Расколотых в объятьях льдин! Играйся, первый день весны! На север тянет небо мглисто; И мяч, отрада футболиста, Чешуйки лижет, берестны. 2 Какая польза от стихов? Ответь мне: брат мой или недруг; В какие золотые недра, На дно флаконное духов Они опустятся – и что же? Нет, я без слов себя моложе Ощупываю, ощущаю, Вне лицемерья завещаю: Есть счастье высшее писать, А не писать – еще высшее: Найдет изогнутая шея Ярмо, чтобы его бросать. 3 Все плачутся под небом сим: И праведник, и нечестивый, Урод, удод и некрасивый, И лежебок, и пилигрим, И бандюган, что в лес убогий Добычу жадную несет, И балерина, та что ноги Вытаскивает и трясет Над сценой, из балетной пачки, И лодка, атом дав для драчки, Точнее, ейный экипаж Тоску берет на абордаж. Но всё напрасно: развлеченье, И труд, и слава, и почет: Не гнется твердое печенье, Что нам тоска дает взачет. 4 Еще морозное дыханье Преобращается, как пар; Еще подпочвы колыханье Готовит яхонтов пожар – Но сердце старое раскрылось Усопшей до зимы зимы; Что было белым, как–то смылось; Разгоряченные умы Покоя не дают ботинкам, Что взялись за текущий гуж: Приписывать окружья луж К неразрисованным картинкам Асфальта–женщины; она же, Пока невзрачна и мокра, Как будто черная икра Или просроченное драже. Но пару дней – и соберется Из троп огрязненных бульвар; И март, лукавый пивовар, На мелкий миг охолонется. 5 Вот и послал мне Господь утешенье, Что своевольным не ведомо вовсе: Жди от небес терпеливо решенья И между тем к исполненью готовься. 28–30
1 Поют ли птицы в царстве мертвых? Не только. Также пляшут. Но Свет, прислан из турецкой Порты, С белилом тусклым заодно. В шеренгах птицы крестовые, В затылках их табличный бум. И дерева, едва живые, И треплет их озимый шум. Старуха–Смерть, с клюкой и сумкой, Всё шепчет под ноги себе. И некто молод, с тайной думкой, В цветах положен во гробе. А за оградой – ковш и слякоть, И суета пока живых. …И хочется мне петь и плакать, И обонять ячменный жмых. 2 Скажи мне, Господи, кончину Моих к закату павших дней. Пусть седина найдет причину Не стать орудием свиней. Пусть затхлый опыт не коснется Моей царевны. В зрак души Она не раз еще вернется Одна в непонятой тиши. И если спросят: ты откуда? – Она откроет тайный зев, Пескарь проснется барракудой, И овном ляжет грозный лев. И лишь дойдя до края бездны Она услышит: миру мир! И в жесте вечно бесполезном Январь украсит для порфир. 3 Когда публично девка топчет Царицы бледной белый плед, Пот позвоночный каплет в копчик И грязный оставляет след. Когда под сводом лезет в сумрак Еще не стаявший эфир, Бежит затмение–пенумбра, Янтарь грызет Принцесса Лир. Когда, что стало, как навечно, Как гипс – бесцветья хохлома – Мой Март ломает бесконечно – Все говорят: прошла зима! …И только я один тоскую, И эпитафии пишу. И тем нисколько не рискую, Снега отдав карандашу. 31. Великий Пост Постятся те, кто не нуждается в Посте, А те, кому он нужен, не постятся. На мартовском оборванном листе Мне легче перед облаком смиряться, В котором скрыт от кованых очей Дух Святый Мощный, в виде голубине, И падают, осколками мечей, Февральских льдин венцы; то значит ныне Пришла на ниву бледная весна, Которая, часами укрепляясь, На крышу лезет, словно ото сна, За солнце неподвижное цепляясь. Я пью тебя, стеклистая капель! Ты даруешь восторги воскресенья, Что явит нам пасхальная купель, И Ангелов услышат долы пенье! |
