V Февраль изнемогает старостильный. Потеет чаще грязное стекло. И снег идет, в последний раз обильный. Как много сверху пуха натекло! Земля в подушках белых, под периной. Как в детстве, хочется закутаться в пальто. И прогуляться с девочкой Мариной. Но нет ее. А то, что есть – не то. Снег хрупкими руками облепляет Авто, прохожих, стуки, фонари. И вьюга день последний заметает. И кажется, что воют упыри. Зима, зима! Молекулами марта Гонима ты в далекие края. Передо мною снеговая карта. Вся жизнь моя. VI Что же? Да! Я любви не имею. И напрасны посты и труды. Не растет гладиолус в камее. Страшно встать в День Последней Трубы. Но прошу я Тебя, Господин мой! Мне, любви не имевшему, Ты, Все прости и грехи мой скрой, И помилуй меня за мечты. И Любви дай мне капельку, Боже, Чтоб в начале иного пути, Все прошедшие дни подытожив, Я сумел бы к Тебе подойти. 17–19. 15 марта 2005 года I Великий Пост. Душа, обломком глыбы, меж ребер притаилась, чуть дыша. Тебе потребно христианской рыбы. Но ты молчишь. Проснись, моя душа! II Застеклянные иконы. Золотистые патроны. И – задунута свеча. Окончание канона. Все, как встарь, во время оно, наша вера горяча. На полу растут лисички. Это солнцевы сестрички, холодны, подобно льдам. Что плывут, то как косички, то взметаются синичкой, с прихожанами во храм. День спадает желтой пиццей. Под луною бледно–лицей звезды ткут златой пирог. Разумейте, вси языцы, от младенца до царицы, яко с нами Бог. III Когда Кремлевскую стену Разберут на новый Вавилон, Никто не вздернет свою вену; Но растечется, как гудрон, Очередная новостишка, Кашеобразная растишка: С Россией кончено. The best. И выйдет нечестивый лес Плясать на черепах кровавых. И песня: «Мы правее правых!» Промчится с Питера до Кушки. И кто–то грохнет из Царь–Пушки. И в самый радостный момент Примчится обалдевший кент: Народу нету. Сдох он. Вымер! Его сожрали палкой–ливер. И пригласят гостей заморских, Запольных, земляных, загорских, На трупе дивном пировать. И будут платье мертвой рвать. И ворон всмотрится в те очи, В которых дремлет Китеж–град, И крикнет кто–то: Эй, короче! Ей подыхать под звон курант. И ворон клюнет Русь Святую… Но ткнется вьяве в кость литую Тех, кто кричал: России нет! Истории той много лет. Так есть, так будет. До тех пор Пока не сменит кровь ликер. 20–22. 7 марта 2006 года I Стремится солнечный феод, Как сгусток меда, кем–то брошен, Найти цветок, что припорошен И ощутить весенний брод. Но лед несет еще обозы, Хоть календарный яркий март Раскрыл нездешние мимозы Зрачками брошенных Астарт. Люблю последний зимний день: Еще свободен путь для санок, Но скоро от зеленых ранок Взорвется белая мигрень И будет солнечный феод, Как сгусток меда, кем–то брошен, Вдыхать цветок, что припорошен И ощущать весенний брод. II Моя поэзия – гад, ползающий на брюхе; Но иногда, в его левом ухе Или на кончике раздвоенного языка Желобки становятся туги, сухи – И отверзается новый глаз, В центре коего желтый алмаз, И в гранях сжата чья–то рука, Которая сжигает змеиное тело, А кожу обращает в крылья, Ими машут, чтоб встать над пылью, Целующей извилистое брюхо. …И новая плоть взлетела – И проснулась сонная муха. III Гори, гори моя любовь! Я подойду, святою простотой, И угли, словно старая свекровь, Сгребу под юною пятой. И плазма слижет приговор, Средь полдня почернеет грудь, Предотвратил любовный мор Я в этот праздник; не забудь Ты, кто идешь вослед её И шепчешь: Я тебя люблю. В обнимку с телом, как цевьем. Тебя я не благословлю. Мне права свыше не дано Любить три раза: легкий рок! Твое как имя? Все равно! Тебе не мной назначен срок Взойти на алый эшафот И, тихо голову склоня, Сказать устами сладких сот Что ты любила, не кляня… |
