Оказавшись в кабинете, Ванька заперся и выдохнул, разложив документы, но не в силах собраться.
— Надо перекурить, — постановил он и похлопал по карману, — Ах ты чёрт… забыл! Надо…
Дёрнувшись было к двери, опомнился, и, усмехнувшись, набил хозяйским табаком хозяйскую же трубку. Раскурив, он долго стоял у окна, собираясь с мыслями.
Бланки с паспортами… думать, как и зачем они оказались у Бориса Константиновича, смысла не имеет, да и так-то… понятно же, что аферист он знатный. Контрабанда ныне, хотя и осуждается Государством, но не слишком — людьми, считаясь занятием пусть и незаконным, но почти приличным. А где контрабанда, там и до иного недалеко…
— Главное, что они есть, — вслух сказал лакей, — а это… а это меняет многое, да…
Прежде в его планах, весьма разветвлённых и хитрых, были ложные сдвоенные и строенные следы, контрабандисты — непременно почему-то иудеи, хотя здесь, на границе с Финляндией, этим промышляют преимущественно представители совсем других этносов и религий.
Было в его планах немало тонких мест и допущений, где, он допускал и такое, ему пришлось бы и убить кого-нибудь на пути к свободе, и…
… себе он в этом признавался, как на духу, рука у него вряд ли бы дрогнула!
А сейчас как-то… просто, что ли? Есть бланки паспортов и прочие документы такого же характера, как пустые, так и уже заполненные, и притом, насколько он может судить, настоящие!
Опыт работы с документами у него не то чтобы велик… Но с другой стороны — штаб, пусть и недолго, а там такие зубры… и если у тебя есть уши, чтобы слушать, глаза, чтобы видеть, и хорошее образование, чтобы понять увиденное и услышанное, почерпнуть можно многое.
Понятное, что армия или флот, это не совсем то… но точек пересечения хватает, и гораздо больше, чем может показаться человеку несведущему.
— В чём же подвох? — в очередной раз задался он вопросом, не веря, что всё пройдёт гладко…
… и отчаянно на это надеясь.
— Ладно, — выколотив трубку и потерев руками лицо, он уселся за стол и принялся разбирать паспорта и бланки всерьёз.
— Для начала… — подвинув к себе паспорт на имя варшавского мещанина Ежи Ковальского, Ванька примерил на себя образ поляка, непременно гонористого и вместе с тем вежливого… и получилось, чёрт подери, отменно!
— Нет, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! — не выдержал попаданец, — Это слишком хорошо, слишком…
Но готовых паспортов, более или менее подходящих под его возраст и описание, нашлось семь штук, а это, знаете ли… Немаловажно и то, что все они были выписаны на жителей пограничных губерний[i], что не то чтобы гарантирует выезд, но хотя бы, чёрт подери, делает его возможным!
— Та-ак… — протянул он, прикусывая кончик пера, — на лечение бумаги выписать, что ли? Пожалуй… чахотка, да, она подойдёт. Нервничать буду, а это моё поведение как бы объяснит… блеск глаз и всё такое. Но…
Подумав немного, он не без сожаления отложил в сторону паспорт на имя Ежи Ковальского, приглянувшийся ему больше прочих. Нет, если бы он задумал выезжать через Польшу, лучше бы и не придумать!
Его знания польского невелики… но и не слишком малы! Мицкевича он знает наизусть хоть на русском, а хоть бы и на польском. Этого, если дополнить, что он, Ежи, потомок ссыльных поляков из Сибири, и матушка-де рано умерла, а отец, по работе, неделями не бывал дома, хватило бы за глаза.
Но Ковальский хотя и живёт в приграничной губернии, но она всё-таки далековато от Петербурга… Может статься, что завернут как раз под предлогом того, что переходить границу он должен близ того места, где официально проживает.
А от Петербурга до Варшавы далековато… и железку, соединяющие эти губернии, пока не протянули! Пока доедешь, пока…
— Нет, к чёрту! — решил Ванька, — подтягивая к себе два документа, более подходящих его случаю.
— Сатана перкеле! — выругался он, разом выдав почти половину известных ему слов на финском, — Они ж на границе, понахватались небось! А финны если спросят[ii]? А я ж, кроме этого ругательства, и ничего…
— Ах ты ж… — подтянув к себе оставшийся паспорт, он с нескрываемым отвращением изучил его, — как жид буду выезжать, вот же…
… и он выругался, потому что и в той, в этой жизни, евреев он, так уж сложилось, не любил и не любит.
К полудню, даже чуть раньше Ванька разобрался со всеми документами, и, сам не веря в это, некоторое время сидел за столом, собираясь с мыслями и пытаясь вспомнить, не забыл ли он чего?
— Вроде всё… — медленно проговорил он, вставая из-за стола, — вроде…
Тряхнув головой, он установил несколько примитивных «сторожков» из ниток, и через несколько минут, одевшись, покинул особняк на Гороховой…
… пока ещё — не насовсем!
На улице, зябко подняв воротник от пронизывающего сырого ветра, он поспешил по заранее намеченному маршруту, не отклоняясь ни на шаг. Петербург он за минувшие месяцы изучил вполне сносно, но шаг вправо, шаг влево… и не то чтобы потеряется, но в промозглом февральском утру город выглядит совсем иначе, нежели днём, и порой настолько иначе, что кажется даже, будто город расслаивается во времени и вероятностях.
В чём в чём, а в памяти своей попаданец уверен, но…
… в Петербурге это работает не всегда, и он почти уверен…
— А, к чёрту! — выдохнул он, постаравшись выбросить из головы ненужные мысли, и ускорил шаг, — Вот только мистики мне и не хватает!
В переулке, накрытом низеньким рваным небом, ютится лавчонка, с виду крохотная, только что и есть — вход ниже уровня мостовой, да пара подслеповатых окошек, но стоит только попасть внутрь, как оказывается, что лавчонка занимает как бы не половину школьного спортзала.
Зарывшись вместе с блеклым, каким-то призрачным приказчиком в куче пахнущих мышами вещей, они подобрал два комплекта одежды, подходящей для его целей.
Потом, не замёрзнув особо, а просто желая собраться с мыслями, зашёл в трактир, служащий пристанищем для извозчиков. Здесь, как всегда, жар от раскалённых печей и лютейшие сквозняки, запахи щей, жареной рыбы и конского пота, обыденные разговоры и хохот извозчиков, к которому иногда очень органично примешивается лошадиное ржанье, доносящееся с улицы.
Пока, поутру, народу здесь совсем немного, но скоро, Ванька знает это достоверно, всё изменится. Извозчики, развезя чиновников по службам и службишкам, приедут сюда отогреваться и сохнуть, ну и, конечно же, пить чай и общаться со старыми приятелями.
— Пару чая, — велел он мальчишке-половому, скидывая на стул перешитую с хозяина шинель, подбитую изрядно облезшим и поеденным, но всё ж таки бобром, что для людей понимающих было свидетельством его высокого, пусть и среди рабов, статуса.
— Ещё чево изволите? — шмыгнув носом, поинтересовался золотушный отрок, — Щи со свиной головизной севодня диво как хороши, все нахваливают! Вона, Архипыч… да тот, толстый который, агась… третью миску наворачивает, а уж он-то, Архипыч, насчёт поесть не дурак!
— Щи… — задумался было Ванька, зная не понаслышке, что кормят здесь знатно, да и успевший, не иначе как на нервной почве, крепко проголодаться. Но рисковать… — нет, братец, только чай! Хотя… баранки свежие?
— А как же! — попытался обидеться половой.
— Тащи, — решил лакей, — да смотри мне! Чай чтоб покрепче, да не спитой! Сам должо́н понимать, братец, я такое враз пойму и так ваш трактир ославлю, что на весь Петербург греметь будете!
— Шутить изволите,- скуксившись, пробубнил мальчишка,- штобы у нас, да спитой?
— Я сказал, ты услышал, — отрезал лакей, более не глядя на него.
Минуты не прошло, и всё уже стоит на столе, а Ванька, грея замёрзшие руки о стакан в подстаканнике, оглядывается по сторонам с вялым любопытством. Обычный, в общем, трактир для простонародья…
… просто в голову внезапно пролезла мысль, что он, живя в Петербурге не один уже месяц, и не знает его толком! Всё некогда, да нельзя… и есть только натоптанные тропы, ну и так… не заблудится в городе, во всяком случае, быстро найдёт дорогу.
