Малахитовые глаза глядели на Глена со смуглого лица и манили сильнее, чем манит идущего по пустыне журчащий ручей.

– Мой дорогой… – Камелия улыбалась, и её улыбка лучилась добром и приязнью.

Боль вгрызлась в сердце Глена. Он попятился.

– Нет… – слетело с губ. – Ты мертва.

Камелия сощурилась, и в уголках её век собрались знакомые морщинки.

– Ты опять вино пил? – Она наступала, а он пятился, уложив ладонь на эфес сабли. – Есть способы убить себя быстрее, ведаешь?

Это она! – проплыла в сознании Глена мысль, полная ликования. – Точно она! Она всегда так говорила!

Его ноги будто вросли в почву.

Ты смотришь на вырожденку, полудурок! – подшепнул глас рассудка. – Она читает твои воспоминания и рождает иллюзию!

К глотке подкатил липкий комок. Глена затрясло и словно рассекло на две части. Одна не желала покидать иллюзию, где дорогая сердцу дриада была жива. Другая пыталась выдворить из головы губительные чары и вырваться из колдовских тисков, поработивших разум.

По позвоночнику стекал пот. Глен пожелал выхватить из ножен саблю, но рука на эфесе отказалась повиноваться. Тонкая ладонь Камелии с зажатой между пальцев ветвью протянулась к Глену. Мучительно захотелось коснуться смуглых пальцев, впитать их жар и вдохнуть запах разгорячённой кожи.

В безвременье кануло долгое, очень долгое мгновение, прежде чем Глен преодолел сопротивление тела и приподнял руку.

Приподнял и сразу же отдёрнул, спугнутый прогремевшим свыше голосом:

– Не смей! – Восклик вонзился в душу и заставил встрепенуться.

Камелия вздрогнула. Её взгляд забегал. А когда малахитовые глаза снова воззрились на Глена, в них мелькнула тень кровожадности. Ветвь в руке Камелии всего на миг сверкнула сталью, но этого хватило, чтобы Глен распознал замаскированный нож.

Глас с небес вновь вторгся в уши:

– Тебя дурят!

Лже-Камелия кинулась в бой со скоростью атакующей змеи. Её ветвь наполовину превратилась в нож. Камелия ударила широко, с размаха, желая резануть по глотке Глена. Он ушёл прыжком назад, и нож вспорол воздух перед носом. Отбежал в сторону, на ходу обнажая саблю.

Нож сорвался с руки лже-Камелии. Кувыркаясь в воздухе, полетел к Глену, со звоном врезался в выставленную саблю и затерялся в злаковых колосьях.

На поляне расчертилась крылатая тень неизвестной. Из-за деревьев один за другим вынырнули силины. На кончиках их хвостов, рассыпая искры, вспыхнули и раздулись шары ошеломления. Лже-Камелия метнулась в сторону, похоже, не понимая, что окружена. За её спиной проявились и раскрылись лиловые крылья. Она хлопнула ими, надеясь взлететь. И сразу же зашаталась, закиданная полетевшими со всех сторон сверкающими снарядами.

Глен видел, как Эсфирь приземлилась на поляну, окутанная тьмой. Видел, как из её сложенных у живота ладоней выросло мрачное копье. Оно рвануло к вырожденке. Вонзилось ей между лопаток и впиталось в тело. Девчонка упала лицом в колосья и забилась в судорогах, заходясь в вопле.

Поляну разорвало на цветные пятна. Дрожа и покачиваясь, они смазывались и лишались красок. День сменился ночью. Деревья обернулись полупрозрачными стенами. Под ногами снова захрустели хрустальные осколки. Глен замер с отведённой в сторону саблей. Мазнул взглядом по Эсфирь. Посмотрел на орущую, совсем ещё юную девчонку, катавшуюся по хрустальной осыпи. Крылья вырожденки трепетали. На посеревшем лице и оголённых предплечьях извивались вспухшие вены.

– Это болевые чары, – пояснила Эсфирь и тише добавила: – Не хочу убивать…

– Я сам.

Сабля льдисто блеснула в руках Глена. Он подступил к вырожденке и рассек её глотку от уха до уха. Изо рта девчонки хлынула кровь, растеклась по шее и залила густой краснотой ворот кофтёнки.

Покоившийся неподалёку феникс не трепыхался. Глен позволил себе вздохнуть полной грудью. Его истерзанный разум выпутался из паутины чужих чар. Но воспоминания об ожившей Камелии до сих пор отдавались в сердце покалываниями, мелькали перед внутренним взором и отравляли кровь.

– Извини. – Тьма вуалью стекла с Эсфирь и впиталась в землю. – Я испугалась за тебя, потому и вернулась вместе с силинами.

– Боги… – Губы Глена дрогнули в улыбке. Он заглянул в залитые мраком глаза, и тревоги сгинули в них, дрожь в теле унялась. – Я обязан вам жизнью. Всех слов мира не хватит, чтобы выразить мою признательность.

– Идём… – Эсфирь помрачнела.

Браслет с белым пером сверкнул на её запястье, когда она схватила Глена за рукав и потянула за собой. Они подошли к рассевшимся полукругом силинам, и те расступились, пропуская их к арке в стене. Под своды тоннеля убегала кровавая полоса, присыпанная хрустальными осколками.

Дурное предчаяние, кольнувшее Глена, с лихвой оправдалось, стоило ему нырнуть в тоннель. Он ожидал увидеть мёртвое тело, но и помыслить не смел, что наткнётся на груду сваленных трупов.

Представшая взору картина породила такой приток ужаса, что у Глена вздыбилась чешуя на предплечьях. В тоннеле запеклись голубые полосы и кляксы крови. Мёртвые наяды и нереиды лежали друг на друге, словно пыльные мешки. Океанидов не было – клятые лиходеи, должно быть, не отважились на них напасть.

Мягким кивком Глен попросил Эсфирь отойти. Она прильнула к стене, и он заплыл в тоннель. Опустился перед привлёкшим внимание трупом на корточки и смахнул с его лица прилипшие волосы.

– Нереус… – Глен узнал его по приметному шраму на щеке.

– Их сюда мёртвыми притащили, – защебетала Эсфирь. – Души, как видно, куда раньше отделились от тел, поэтому я их не услышала. А Анку… Она вечно твердит, что не спит, но на деле…

Глен не ведал, кто такая Анку. Хотел спросить, но вопрос встал поперёк глотки, запертый нахлынувшим потрясением. Возле Нереуса покоились зверски истерзанные наяды – двое юношей, это они недавно топтались у океана и вели беседу о девицах и рыбах.

– Та-а-ак… – протянул Глен, оглядывая мёртвых. – Ежели они убиты… Тогда кто у Танглей ночью болтался?!

Неужто фениксы под масками иллюзий?

Теперь Глен видел всё в ином свете. Топтавшиеся у океана фениксы попросту насмехались над танглеевцами, потому и вели себя придурковато и подражали речам водного народа, демонстрируя пренебрежение.

И сколько ещё огневиков ныне бродит по Танглей, укрывшись под иллюзиями? Ужель их число равняется убитым?

Что они замыслили?!

– В моем селении под личинами павших наядов и нереидов скрываются фениксы, – сообщил Глен, глядя Эсфирь в глаза. – Я прошу вас донести столь безотрадную весть до моих собратьев.

– Жемчуг… – Она сжала в кармане дарованный кругляшок.

– Он поможет стражам распознать в вас друга, – отозвался Глен. – Этот жемчуг наделён колдовской силой. Его белый брат хранится у меня. Вместе две жемчужины представляют собой парный артефакт. Они связаны незримой нитью и улавливают сигналы друг друга. Разлучаются лишь по доброй воле владельца, выказавшего кому-либо искреннее доверие. Светятся и мигают, ежели хозяевам грозит опасность, и меркнут, ежели кто-то из них погибает.

– Поняла.

Знание о тайной силе жемчужин согрело сердце Эсфирь. Разлившегося внутри жара оказалось достаточно, чтобы сподвигнуть её на серьёзную глупость – полёт к океанидам. Ей случалось вести себя глупо, но обычно она не свершала глупость ради глупости. Всегда находились причины, заставлявшие сунуть голову в петлю и гадать, затянется она на этот раз или нет.

Сегодня Эсфирь хотела помочь сыну Дуги́.

Взлетела и понеслась к ледяному полуострову. Быстро обогнала скакавшего на ифрале Глена. Пару раз заплутала в тумане, потеряв всякое ощущение направления, но вскоре нашла верный путь и воспарила над снежно-льдистым берегом, подбираясь к ледяной стене, окружавшей полуостров.

Над океаном сплошным потолком низко нависали тучи. Со стороны казалось, что они готовы обрушиться в воду, и только золотая полоса рассвета у горизонта служит им подпоркой и мешает свершить замысленное.