– Кровью пахнет? – Глаза Эсфирь поглотил мрак.

Глен оставил вопрос без ответа. Зрачки стали вертикальными. Слух и зрение обострились. Совсем рядом раздался глухой шлепок, словно на землю бросили мешок с сырым мясом. Захлопали крылья – не одна пара, уж слишком вразнобой звучали хлопки.

Высившиеся сплошным кругом стены не позволяли узнать, что творится за их толщами.

Поблизости притаились друзья? Враги? Глен склонялся ко второму выводу. Посмотрел на Эсфирь и приложил палец к губам. Она вняла красноречивому посылу. Снова потёрла нос. Закивала. Он бесшумно скользнул к одной из арок и заглянул в тоннель. Чисто! Подбежал к соседней арке. В конце этого тоннеля танцевали на хрустальной осыпи невзрачные тени неизвестных. Девица с лиловыми крыльями проскакала мимо дальней арки. Глену хватило осторожного взгляда, чтобы признать в девчонке небезызвестную цуйру и углядеть на её локтях мелкие сероватые шипы.

В голове будто солнце взошло. Сомнения в виновности Сэра́ обрели смысл.

Клятая девчонка – не только цуйра. Она вырожденка. Цуйра-элиада. И второй её сущности подвластно считывать и менять чужие воспоминания, путать и подкладывать ложные.

– А… а… – Эсфирь открывала рот всё шире и шире и прерывисто дышала.

Нет-нет-нет! Глен дёрнулся к ней, но не успел предотвратить неизбежное.

– Апчхи! – Гулкий чих разнёсся по округе.

От скал отразилось множественное эхо и стихло. Повисла тишина. Столь же угрожающая, сколь и красноречивая, она подсказывала, что шум не укрылся от слуха недругов. Они затаились, но ненадолго. Воздух неожиданно разогрелся. На хрустальной осыпи перед Гленом запрыгали далёкие отблески пламени, и стены прямо-таки затряслись от чуждого колдовства.

Феникс! Ладони Глена подсветились серебром чар. Он выскочил перед ведущей в тоннель аркой и узрел у дальнего прохода огненного разбойника в чёрной маске с прорезями для глаз и губ. Оба выстрелили одновременно. Пламенный и снежный потоки рванули друг к другу и столкнулись, будто два кулака. Бело-алое свечение ослепило Глена. Вслед за Эсфирь он отпрыгнул за стену.

Взрыв прогремел и пустил по тоннелю волну дрожи. Хрустальные осколки разметало. Они режущим вихрем хлынули из арки. С треском над ней разверзся разлом. По полупрозрачным стенам вокруг расползлись трещины.

И снова повисло обманчивое затишье, какое обычно сгущается перед штормом.

– Нужно улетать! – услыхал Глен сдавленное шипение вырожденки, приглушенное расстоянием.

– Свихнулась?! – рявкнул феникс. – Это сын Дуги́!

– Да плевать! Я не боец!

– Не ори!

– Это ты орёшь!

Со стены с грохотом свалился полупрозрачный кол. Звон расплылся по воздуху и заглушил последовавшие слова. Небосвод, совсем недавно бывший чёрным, неспешно окрашивался в синие тона. Близились рассвет и судебный поединок. И Глен понял: либо он рискует, либо прощается с господином Сэра́.

– Вас не заметили, – шепнул Глен и сунул ладонь в карман штанов. Вытащил чёрный жемчуг и вложил в дрожащие пальцы Эсфирь. – Летите в Танглей. Спросите Дила или Кира́. Донесите до их ушей мои догадки и скажите, что Сэра́ невиновен. Скажите, что цуйра уродилась вовсе не цуйрой. Она вырожденка. Цуйра-элиада.

– С ума сошел?! – тихо, но разборчиво пробормотала Эсфирь. – Я не брошу тебя!

– Я справлюсь. Вы знаете дорогу к роще. Уходите. Ежели вас задержат, покажете жемчужину.

Глен указал на дальнюю арку. Эсфирь заколебалась, сжимая дар в кулаке. Беззвучно выругалась. Побежала. Глен снова выпрыгнул перед входом в тоннель, под сводами которого прежде схлестнулись лёд и пламя. Выставил залитые чарами ладони перед собой, готовый отразить удар.

Опасения не оправдались. Ни феникса, ни вырожденки. Улетели? Нет. Явно спрятались.

Стены тоннеля были изрезаны разломами. На земле валялись груды осыпавшихся осколков. Осторожно, стараясь не наступать на хрустальную пыль, Глен шёл вперед. Крался к коридору за дальней аркой, где притаились недруги. Замер у прохода. Прислушался, но шорохи не тронули слух. По земле тянулся голубой кровавый след – казалось, недавно по коридору волочили израненное тело кого-то из танглеевцев. На стене напротив арки темнели кровавые отпечатки ладоней.

Тревога кольнула, но не помутила разум. Глен ожидал нападения исподтишка и прибёг к приёму, которому его обучили мастер Сэра́ и отец. Ледяная корка облепила Глена второй кожей. Немой приказ – и от тела отслоились семь морозных двойников: не приглядишься – не отличишь от Глена, не поймешь, у кого из близнецов бьётся в груди живое сердце.

Один двойник ступил в узкий коридор, служа проверочной мишенью, и тут же его снесло огненным шаром, ударившим в бок. Глена окатило жаром. Он выбежал в коридор вместе с другими двойниками. Слева никто не наступал. Справа в двадцати-тридцати шагах стоял рослый феникс. Его крылья распахнулись, ощетинились перьями и воспламенились.

Сражаться в столь тесном пространстве – то ещё удовольствие, но иного не оставалось.

Двойники медленно и плавно задвигались, вводя врага в заблуждение. Но Глен сплоховал – прижался к стене, уклоняясь от пущенного в лицо сгустка пламени, и на мгновение потерял власть над двойниками. Они чуть было не рухнули. Один принял на себя огненный удар и превратился в облако пара. А Глен уже выдал себя, потому сбросил ледяную броню и направил выживших помощников к врагу.

Языки пламени заплясали на ладонях феникса. Он явно вознамерился смести двойников одним лихим ударом. Взмахнул рукой, чтобы швырнуть огонь. В тот же миг Глен отдал безмолвный приказ, и двойники растрескались и разлетелись вдребезги. Ледяные градины лавинами обрушились на феникса и замолотили по стенам. Звон хрусталя слился с диким воплем. Часть осколков сгинула, угодив на горящие крылья врага. Часть просочилась в разрезы его маски. Феникс попятился, принялся отмахиваться ото льда как от назойливых мух.

Глендауэр присогнул руку – из-под рукава в ладонь скользнул кинжал. Швырнул в землю сгусток чар, и из неё выросла и взметнулась волна. Она капюшоном понеслась к цели, пропуская сквозь толщи брошенный вдогонку кинжал, накрыла феникса и прибила к земле.

Загрохотало. Со стены со звоном посыпались хрустальные колья. Вода с шумом расплескалась и сгинула. Белесая пыль поднялась густой завесой и воспарила в облаках расползавшегося пара. Глен увидел врага. Насквозь мокрый и лишённый возможности призывать пламя феникс барахтался в быстро растекавшейся крови. Из его груди торчала рукоять кинжала, что, однако, не мешало ему сыпать проклятиями и браниться не хуже заклятого пьяницы.

Врожденный дар позволял огневикам заживлять не смертельные раны. Глен не желал рисковать.

Дёрнулся к фениксу, чтобы добить, но тут же обернулся на шёпот:

– Бестолковые фениксы…

Вырожденка! Глен силился разглядеть девицу за сверкающей дымкой пара. Мог бы ударить наугад, но решил сберечь чары. Сероватый колдовской туман подкрался к сапогам и окутал ноги. Пополз выше, пронизывая и исследуя плоть, назойливым червем пробираясь в мозг.

К лицу резко прилила кровь. Вдохи и выдохи зашелестели в ушах вперемешку со стуком сердца. Глен пошатнулся и ощутил себя скованным ремнями подопытным на столе истязателя. В голове Глена копались, как в шкатулке с драгоценностями. И его разум, не устояв, поддался напору чужих чар. Они сошлись над головой сизым коконом, надавили и утопили в сером водовороте.

Действительность расплылась пятнами. Глен зажмурился, а когда распахнул веки, перед глазами расстелилась лесная поляна. Он очутился в лесу Барклей. Стоял среди злаковых колосьев, доходивших до пояса, и окидывал неверящим взглядом бредущую навстречу дриаду.

Воспоминания о былых ошибках наполнили Глена горьким сожалением. Пальцы до ломоты костяшек сжались в кулаки.

– Камелия…

Но разве она не мертва? Разве не сбросилась с обрыва вместе с ребёнком-вырожденцем во чреве?

Она шла, держа подол зелёного платья и прижимая к устам усыпанную розовыми цветами ветвь. Локоны золотых волос стекали по плечам Камелии. Росшие из предплечий листья вздрагивали в такт шагам.