— Не думаю.

— Тогда: да.

— Почему?

— Потому что так сложилась судьба: власть получает сильнейший, и я оказалась сильнее.

Ками была уверена, что ждет этого признания. Или опасается. Или не хочет его слышать. Что испытает гнев, обиду, удивление, в конце концов хотя бы ненависть. Однако не испытала ровным счетом ничего, как будто часть её сердца, связанная с Сюзанной, окаменела.

— И каково это? — тихо уточнила она.

— Что?

— Сидеть здесь. Знать, что победила, но и знать, какой ценой далась победа.

Сюзанна нахмурилась, но взгляд не отвела:

— Это тяжелее, чем может показаться. Как бы вам всем не хотелось видеть во мне бездушное и безумное чудовище, я — человек из плоти и крови. Я осознаю все, чего лишила вас, и все, чего лишили меня.

— Ты пожертвовала отцом.

— Нет, — на её лице застыло скорбное выражение. — Я просчиталась. Допустила чудовищную ошибку, ценой которой стала его жизнь. Я бы никогда не причинила ему боль намеренно. Как и тебе.

— Да нежели?

— Трагедия с Людвигом тоже была ошибкой. Мне очень, очень жаль.

— А дети Агнес?

— Не я это начала, — Сюзанна качнула головой. — Первые два выкидыша произошли, когда меня саму еще считали ребенком. Отец тогда сказал, что к проклятью потомков Фазура не стоит относиться легкомысленно. Я спросила, что это значит, он велел не забивать голову глупостями, однако почему-то занялся моим образованием с удвоенными усилиями. Нанял лучших учителей, постепенно посвятил в дела, ввел в круг знакомств, совершенно точно не соответствующий девочке, чьей единственной судьбой должно было стать удачное замужество, семья и дети. Со временем я докопалась до правды и поняла, что рано или поздно вопрос престолонаследия обострится до предела. Мне пришлось действовать в тайне от отца и дяди, крайне осторожно и всегда — чужими руками, однако рисковать, что Агнес все-таки удасться выполнить свою миссию, я не стала.

— Значит, Марта Стейн была твоим человеком?

— Марта Стейн была наивной дурочкой, не понимающей цену ошибки. Она сделала всё сама, хотя не скрою, крайне вовремя.

— Меня могли казнить в тот день.

— И я благодарю богов за то, что этого не произошло. Но, Ками, откуда мне было знать, что ты при дворе, что ты в свите её величества, что тебя вообще надо ставить в известность о том, что схватка за трон — это смертельно опасная игра?

— Игра? — нет, Ками все-таки ошиблась. Возмущение, хоть и запоздалое, дало о себе знать. — Для тебя это все — игра? Боги, Сюзанна, ты слепа в своем желании уподобить мир шахматному полю.

— А кто не слеп? — она удивленно приподняла бровь. — Ты видишь дальше того, что хочешь видеть? Ты и сейчас пытаешься втиснуть меня в рамки желаемого идеала, отказываясь замечать жестокость этой реальности. Я видела её, моё тело хранит шрамы, а память — воспоминания, от которых любая другая женщина покончила бы с собой. Ты ждешь от меня извинений? Изволь: мне жаль, что тебе довелось пройти через это все.

— Мне нужны не извинения, — Ками мотнула головой.

— Тогда что?

— Гарантии, что ты остановишься.

— А если их нет? Выйдешь отсюда и расскажешь обо всем, что услышала от меня? Тебе не поверят, никому это не выгодно. Страна нуждается в покое, восстановлении торговых связей и мире. Правда никому не интересна.

— Ты, похоже, не понимаешь, — Ками вздохнула, поднялась и отошла к окну, за которым уже густели сумерки. Из кабинета Фердинанда открывался чудесный вид на внутренний сад, украшенный дрожащими огнями фонарей. На обратной стороне темной тенью вставала декоративная оборонная стена с зубчатой галереей, а за ней расстилался город: острые шпили соборов, покатые крыши домов, увенчанные едва различимыми флюгерами, мерцающая в лунном свете лента реки. — Ты уничтожила собственную семью, променяла друзей на союзников, растоптала чувства любящего человека. Да, ты победила, но с кем отпразднуешь эту победу?

— Корона покоится только на одной голове, Ками. Её тяжесть невозможно разделить на двоих. Я знала, что так будет, и смирилась с этим.

— Ты можешь получить всё, но выбираешь жизнь в страхе, вечное желание обернуться и постоянное ожидание удара в спину.

— Это не так.

— Разве? — Камилла подошла к столику, на котором стояли кувшин и украшенные резьбой серебряные бокалы. Выбрала один, наполнила его до середины, поднесла к лицу, вдыхая аромат винограда, терпкого лета и сухих роз, потом поставила его перед Сюзанной. — Тогда выпей. Я — твоя единственная подруга, но я ждала тебя в темноте слишком долго.

Пламя свечи треснуло, уронив на стол пару ярких искр, по изящному металлическому узору прокатились оранжевые отблески. Сюзанна не шевельнулась.

— Я так и думала, — Ками неопределенно качнула головой и сделала реверанс. — С вашего позволения, ваше величество.

— Камилла фон Гобстрот.

— Да?

— Вас проводит моя охрана. Пожалуйста, не покидайте город без моего позволения.

— Как вам будет угодно.

Ками вышла, а потому не увидела, как Сюзанна все-таки подняла бокал, нерешительно застыла на несколько мгновений, а затем выплеснула содержимое в темный камин.

— К обряду коронации всё готово. Конечно, две недели — это непростительно мало, но если вы уверены, что скромной церемонии хватит… — Леон Фишер оторвался от бумаг и с сомнением покосился на будущую королеву. Леди Сюзанна сегодня была несколько более рассеянной, чем обычно, и чаще замирала, глядя на мужа у дальнего окна, а не на членов совета.

— Хватит. Мы не в том состоянии, чтобы спускать тысячи феннов на пустые забавы. — Послы дали ответ?

— Все, как один, подтвердили своё присутствие, даже Ванлиат.

— Хорошо, — коротко одобрила она. — На сегодня это всё? Милорды, прошу простить, но я неважно себя чувствую.

— Есть еще один вопрос. Деликатного характера, — проскрипел старик Хёхнербрин. — Относительно Карла Мейдлига.

— Совет убедительно просит вас решить его судьбу до коронации. Как все мы знаем, молодой человек был слишком неосторожен.

— Незачем ходить вокруг да около. Цена этой неосторожности — жизнь, — оборвал фон Кёллер. — Он понимал, на что идет. Приказ уже готов.

— Покажите, — Сюзанно требовательно протянула руку, и фон Кёллер вложил в нее готовый документ. — Где просьба о помиловании?

— Её нет.

Она удивленно вскинула брови.

— Барон отказался от права обратиться к вам, миледи, — пояснил Хёхнербрин. — Юность, порой, так неосмотрительна.

— Вряд ли его действия можно оправдать юностью. Впрочем, — фон Кёллер слегка понизил голос, — леди Агнес, как бы я ни относился к её поступкам, оставила на виду очевидный выход из неприятной ситуации. Если признать его умалишенным, то у нас появится предлог смягчить приговор.

— Милорды, — Сюзанна обвела собравшихся тяжелым взглядом. — Прошу вас запомнить: мне не нужны предлоги, чтобы сделать то, что я считаю правильным или необходимым для Лидора. Тем более, когда речь идет о предательстве короны и возможности смуты. — Она обмакнула перо в чернила и поставила на приговоре размашистую подпись. — Все должно пройти тихо и незаметно. Незачем тревожить горожан накануне праздника.

— Его можно увезти из столицы, — неуверенно предложил Фишер. — И передать под стражу где-нибудь в провинции.

— Я сам.

Штрогге, до этого игнорировавший ход обсуждения, оторвался от созерцания парка и подошел к столу:

— Я сам решу это дело.

— Ты не обязан, — Сюзанна перехватила его руку.

— Это мое право. Надеюсь, никто не станет оспаривать? — Он обернулся к членам совета, вынуждая их потупиться или отвернуться. — Хорошо. Через два дня. Дорогая, с твоего разрешения.

Он поцеловал руку Сюзанны и, коротко кивнув, покинул комнату. Однако уходить не стал, да и двери за собой прикрыл недостаточно плотно, чтобы слышать о чем будут говорить внутри.

— Ваше величество, — кашлянул фон Кёллер. — Простите за вмешательство, но есть еще одна вещь, о которой я не могу промолчать. Ваш муж, линаар, мэтр Штрогге. Как только вы примите корону, то получите власть над его печатью.