— Пока нет, но боюсь, вскоре может стать обременительно. Но это будет позже, а пока главное найти подходящего человека.

— С этим я справлюсь, — вздохнула Эмма Витольдовна. — Но надо чтобы эта женщина пришлась бы по душе твоему отцу.

— Обязательно это должна быть женщина?

Эмма Витольдовна едва улыбнулась одними губами.

— Мужчину он отвергнет сразу. Никогда бы не подумала, что Мазуревичуте может разрушить его союз с Марией. Я должна с ней поговорить. Я хочу знать, зачем она это делает? — вдруг непривычно решительно произнесла Эмма Витольдовна.

— Мама, стоит ли так волноваться. Ты же сама решила, что тебя ничего не может больше беспокоить.

Эмма Витольдовна посмотрела на сына.

— Надеюсь, мы с тобой обо всем договорились, Ростик.

Она встала и быстро пошла к замку.

Эмма Витольдовна столкнулась с Мазуревичуте, когда та выходила из замка. Вид у литовки был беззаботный, в руках у нее была легкая пляжная сумка.

— Вы куда-то собрались, Рута Юргисовна? — спросила Эмма Витольдовна.

— На пляж. Такая жара.

— Да, жарко, — согласилась Эмма Витольдовна. — А можно я пройду с вами?

— А разве я вам могу это запретить? Замок мне не принадлежит.

— Вот именно, каждый должен пользоваться только тем, что ему принадлежит, — с запалом проговорила Эмма Витольдовна.

Мазуревичуте удивленно взглянула на нее.

— Вы это о чем?

— А вы не понимаете?

— Нет. Вы как-то агрессивно настроены. Я что-то натворила?

— И вы еще спрашиваете. Как вам не стыдно, Рута Юргисовна?

— Знаете, мы литовцы народ спокойный и терпеливый, но тоже можем выходить из себя. Говорите прямо, в чем я виновата перед вами?

Эмма Витольдовна смерила Мазуревичуте взглядом боксера своего соперника перед боем.

— Зачем вы разлучили Феликса с Марией?

Теперь Мазуревичуте смерила Эмму Витольдовну взглядом.

— С чего вы это взяли?

— А кто еще мог это сделать?

— Вы, например.

Эмма Витольдовна саркастически рассмеялась.

— Я не могу, я для него давно как женщина не существую. А вот вы — нет.

— Такое чувство, что вы все посходили с ума. Я к этой ситуации отношения не имею. Разрешите, я все же пойду на пляж. Жарко.

— Нет! — Эмма Витольдовна загородила литовке дорогу. — Мы должны все обсудить.

— Обсуждать абсолютно нечего. Дайте пройти.

— Не дам.

Женщины мерили друг другу взглядами. Внезапно Мазуревичуте усмехнулась.

— Никогда вас не видела столь сердитой. Даже не предполагала, что вы можете быть такой. Вот как вас задевает все, что связано с Феликсом.

— Возможно. Но речь сейчас не о том. Вам надо их помирить.

— Это не в моих силах, — пожала плечами Мазуревичуте. — Я разговаривала с Марией, она ни в какую. И вообще, эта история меня не касается. Они взрослые люди, пусть сами разбираются в своих отношениях. Так что пропустите меня.

Мазуревичуте сделала очередную попытку прорваться сквозь заградительный заслон, но Эмма Витольдовна схватила ее за руку.

— Я так вас не оставлю, вы должны исправить ситуацию. Мария — это идеальный выбор для Феликса. Именно это вам и не нравится. Воспользовались тем, что у него остались к вам еще какие-то чувства. И решили нажать на них. Думаете, я не видела, как вы это последовательно делали. И как вам не стыдно!

— Ваши обвинения абсолютно беспочвенны. И мне надоело их выслушивать. А если у Феликса что-то ко мне и сохранилось, пусть он и решает, что с этим делать. Я отвечаю только за себя. У меня к нему чувств нет, если не считать дружеских.

— Я всегда подозревала, что вы их тех, кто думает только о себе. Это с виду вы хотите прослыть большим общественным деятелем, который печется об интересах своей страны, а то и всей Европы.

— Думаете, как хотите, — пожала плечами Мазуревичуте. — Я давно поняла, что по возможности не надо никому и ничего доказывать, а просто делать то, что считаешь нужным.

— Говорите, говорите, — процедила Эмма Витольдовна. — Только я вам не верю. Более того, я вижу, что вы не меняетесь. Тогда вы ловко увели у меня Феликса. Но на этом не успокоились, теперь решили его увести от другой женщины. Я вам этого сделать не позволю!

— Эмма Витольдовна, давайте закончим этот бессмысленный разговор, — предложила Мазуревичуте. — Феликс и Мария не мальчик и девочка, а взрослые люди. Они во всем сами разберутся. И больше на эту тему я говорить не намерена.

Мазуревичуте попыталась в очередной раз обойти Эмму Витольдовну, но та вдруг вцепилась в нее и попыталась ее не пустить. Между женщинами завязалась потасовка.

Ростислав все это время наблюдал со стороны за собеседницами. До него доносились лишь обрывка разговора, и они все больше вызывали у него беспокойство. Внезапно он увидел, как женщины вцепились друг в друга. Он помчался их разнимать.

Ростислав обхватил талию матери и оттащил ее от противницы.

— Мама, да что с тобой? Немедленно успокойся.

Почувствовав, что находится в крепких объятиях сына, Эмма Витольдовна пришла в себя. Она освободилась из рук Ростислава. Посмотрела по очереди на него, потом на Мазуревичуте и пошла в сторону ворот замка.

Первый импульс Ростислава было броситься вслед за матерью. Но он сделал один шаг и остановился.

— Я прошу у вас за маму извинения, — сказал он Мазуревичуте. Он нагнулся и подал ей выпавшую во время стычки пляжную сумку.

— Спасибо, — поблагодарила она. Мазуревичуте застегнула расстегнувшуюся пуговицу на блузке и стала отряхивать брюки.

— Что между вами произошло? — спросил Ростислав.

Мазуревичуте несколько мгновений внимательно смотрела на него.

— Выброс прошлого в настоящее, — усмехнулась она. — Этого прошлого оказывается невероятно много в каждом из нас. По большому счету мы из него и состоим, так же как и из клеток.

— А может быть иначе?

— Теперь уж и не знаю. Но очень трудно продвигаться вперед с таким грузом.

Ростислав, соглашаясь, кивнул головой.

— Я сам пытаюсь избавляться от излишнего скопления прошлого, но не всегда выходит. И все же не совсем понимаю, что случилось с мамой?

— Вы хотите это знать?

— Всегда лучше знать, чем не знать.

— Ревность. Тогда много лет назад ваша мать не позволила себе выпустить ее наружу, задавила в себе. А вот сейчас она неожиданно вылезла на поверхность.

— Через столько лет? — с сомнением произнес Ростислав.

— Срока давности не существует. Мне эту мысль внушил ваш отец, и я много раз видела ее подтверждения на практике.

— Рута Юргисовна, все же извините маму, — попросил Ростислав. — Когда она остынет, ей станет стыдно за свое поведение.

— Не думайте об этом, Ростислав. Мы еще помиримся.

Лагунов нашел Варшевицкого на террасе. Агата принесла ему пиво и орешки, и писатель наслаждался этим сочетанием.

— Можно присесть рядом с вами? — спросил журналист.

Варшевицкий окинул его оценивающим взглядом.

— Садитесь, — разрешил он. — Хотите пиво?

— С удовольствием. В такую жару нет напитка лучше.

— Согласен. Пейте прямо из горла, — пододвинул к Лагунову Варшевицкий бутылку. — Вы что-то от меня хотите?

— Я собираю материал о Каманине. Хотелось бы о нем поговорить.

Варшевицкий снова оценивающе оглядел Лагунова.

— Почему именно о нем? — поинтересовался он.

— Мне кажется, он очень необычный человек. Таких на земле совсем немного. Разве не так?

— Полагаю, вы несколько преувеличиваете, — после паузы ответил писатель. — Таких, на самом деле, совсем немало. Хотя многие действительно им ослеплены. Но, поверьте мне, молодой человек, это действительно ослепление. Люди нередко принимают какие-то необычные черты за общую необычность. Хотите дам вам совет?

— Разумеется.

— Не пишите о нем. Большого интереса вас материал не вызовет. Есть много других более достойных тем. Хотите написать обо мне?