— Да, вот, захотелось посмотреть, что вокруг, — объяснил он.

— Вокруг ничего, — засмеялась женщина. — И как Феликс отыскал такое место?

— Вы не поверите, но я подумал точно о том же.

— Совпадение мыслей, чтобы это значило? — поинтересовалась Рута.

Нежельский с удовольствием смотрел на нее. Ему всегда очень нравился ее легкий прибалтийский акцент. И не только. Когда Каманин познакомил его с ней, он почти сразу же влюбился в нее. И испытывал немалые муки, что она принадлежит другому. Он знал, что и Руте известно об его чувствах, хотя они ни разу не обсуждали тему. Но она была слишком проницательной, чтобы не догадаться о таких вещах. Интересно, помнит ли она обо всем этом? Прошло все же немало времени.

— Пойдемте обратно, — предложила Мазуревичуте.

— Пойдемте, — согласился Нежельский. Ему было приятно пройтись с ней рядом. Почти, как тогда.

Было жарко, и они шли медленно.

— Знаете, Рута, я не предполагал вас тут встретить, — сказал Нежельский.

— Я и сама удивлена приглашением, — проговорила Мазуревичуте. — Здесь собрались жены, дети Феликса, а я не отношусь ни к тем, ни к другим. По сути дела я была его любовницей, к тому же не долго, всего полгода. У него потом таких было еще с пяток. Но их почему-то тут нет. Не понимаю, за что мне выпала такая честь?

— Он вас очень любил.

— Но и других он любил не меньше, — возразила Мазуревичуте.

— Не думаю, — не согласился Нежельский. — Значительная часть вашего романа прошла перед моими глазами.

Рута бросила на мужчину быстрый взгляд и снова стала смотреть на дорогу. Нежельский догадался, что она вспомнила об его тогдашних чувствах к ней. Ему стало неловко. Надо увести разговор в другую плоскость.

— Я слышал, вы стали депутатом сейма?

— Стала, — грустно подтвердила она.

— Как-то вы это сказали безрадостно.

— Когда-то Феликс мне говорил, что глупость, мерзость, подлость и двуличность человеческой личности границ не знает. И чем выше забирается человек по социальной лестнице, тем сильней проступают в нем эти черты. И я сейчас воочию вижу подтверждение его слов. И нередко ощущаю растерянность от непонимания, что делать в том или ином случае. Я часто перечитываю его трактат «Свобода за человек, человек против свободы», но все равно ничего не могу изменить. Меня охватывает отчаяние и пессимизм, начинаешь соглашаться с его выводом, что все безнадежно. Вот я и думаю, стоит ли в таком случае сохранять статус депутата. Однажды он мне сказал, что наша жизнь на девяносто процентов состоит из тоски ожидания. И самое страшное, что может с нами случиться, — это целиком в нее погрузиться. Меня все сильней преследует ощущение, что именно это и происходит со мной. Но ждать-то нечего, я это понимаю все ясней. Теперь вы знаете, дорогой Иван Михайлович, что меня мучит.

— Такие чувства начинают мучить многих, кто общался с Феликсом. Это плата за близость к нему.

— Вас тоже посещают такие переживания?

— Будто вы этого не знаете, Рута.

— Знаю, — подтвердила Мазуревичуте. — Я хочу вам задать вопрос. — Она замолчала и посмотрела на своего собеседника.

— Вас что-то смущает? — спросил Нежельский.

— Возможно, это делать не следует.

— Помните, как любит говорить Феликс: если это делать не следует, это надо обязательно сделать.

— Помню, — сказала Мазуревичуте. — Я хочу спросить вас, Иван Михайлович: почему вы здесь оказались? Мне казалось, что вы не захотите сюда приехать.

— Почему у вас возникло такое предположение, Рута?

— Я помню ваши с ним разговоры, Феликс постоянно хотел, чтобы я на них присутствовала. Вы все время проигрывали споры с ним. И сильно переживали эти проигрыши. Я даже полагала, что все эти годы вы с ним не встречались?

— В чем-то вы правы, последние лет пять мы, в самом деле, мало виделись. Он стал еще нетерпимей, еще жестче, он совсем меня перестал жалеть. Мог обозвать самыми обидными словами.

— Тогда почему вы здесь?

Несколько минут Нежельский шагал молча.

— Я приехал, чтобы дать ему последний и решительный бой, чтобы окончательно подвести итоги наших отношений. Учитывая наш возраст, нельзя исключить, что другой возможности сделать это нам судьба не предоставит. И мне кажется, что Феликс желает того же. Я прочел этого в его взгляде.

— Я слышала, что у него не очень хорошо со здоровьем.

— Это так. Тем более это сделать необходимо.

— А если вдруг…

Они, не сговариваясь, остановились и посмотрели друг на друга.

— Я понимаю, о чем вы, — произнес Нежельский. — Но разве истина не стоит таких жертв. Какой смысл в жизни, если она не наполнена его поиском. Это не мои слова.

— Я знаю, это он так говорил. Но, Иван Михайлович, он тогда был значительно моложе, у него было отменное здоровье. Подумайте, стоит ли поиск истины подобных жертв. В конце концов, она может и подождать. Ее ищут не первое тысячелетие, поищут и еще некоторое время. Да и истина ли вами движет?

— Что же тогда? — нахмурился Нежельский.

— Я думаю, что месть, желание взять реванш за прошлые поражения. Разве не так?

— Вы всегда были очень умны и проницательны, Рута, — после короткой паузы произнес Нежельский. — Да, мною движут и такие мотивы. Я ничего не могу поделать с собой, сколько бы я их не гнал, они не уходят. Но это не повод, чтобы прекращать наш вечный спор. Я не могу уйти из жизни, не закончив его.

— Иван Михайлович, разве вы не понимаете, что его нельзя закончить, как нельзя выпить океан даже при самой сильной жажды. Я хочу вас попросить: уезжайте. Прямо сегодня, прямо сейчас, как мы придем в замок. Так будет спокойней и вам и ему.

— И вам тоже, Рута.

— И мне тоже. Я вас призываю к этому во имя того, что вы когда-то чувствовали ко мне.

Впервые она затронула эту запретную тему, и Нежельский был застигнут врасплох. Он поймал себя на том, что не знает, как ему реагировать на этот призыв.

— Рута, это запрещенный прием, — пробормотал он.

— Возможно, — согласилась она. — Но есть ситуации, когда все средства хороши. Ничего другого в моем арсенале нет.

— Я должен подумать. Я не готов вам дать прямо сейчас ответ.

— Подумайте, Иван Михайлович. А вот и замок.

Они подошли к воротам.

— Пойду в свое номер, — сказала Мазуревичуте. — Скоро должен быть обед, надо хорошо выглядеть.

Она махнула Нежельскому рукой и, не дожидаясь его, направилась к входу в замок.

Столовая представляла собой совсем маленькое помещение, поэтому все сидели очень тесно, руки и колени то и дело натыкались на руки и колени соседа. Две польские официантки проявляли чудеса ловкости, чтобы в таких условиях обслуживать обедающих. Девушки ежесекундно рисковали что-нибудь уронить на них, и присутствующие с опаской поглядывали на эквилибристику обслуживающего персонала.

Особенно тяжело приходилось Антону, его обширное тело едва умещалось на выделенном ему за столом участке, он с трудом доносил еду до рта, для этого ему приходилось проделывать сложные движения руками. От охватившего его напряжения на лбу выступил пот, но он даже не мог смахнуть капли платком, так как его достать был не в состоянии. Положение, в котором он оказался, бесило его, он испытывал сильный аппетит, а по-настоящему удовлетворить его не мог, хотя еды было достаточно.

Рядом с ним сидела Анастасия Владимировна, она с сочувствием смотрела на сына, но ничем помочь ему не могла. Разве только вытереть его лицо, что она и сделала с помощью салфетки. Анастасия Владимировна прекрасно знала взрывной характер Антона и боялась, что он может не сдержаться и что-нибудь выкинуть.

Каманин расположился во главе стола, по правую руку от него сидела Мария. Она внимательно наблюдала за тем, как проходит обед. Это была первая совместная трапеза, и она опасалась, что не все останутся ею довольны. Надо бы найти для нее другое помещение, в этом чересчур тесно, мысленно отметила она. Почему бы в следующий раз не накрыть обед на террасе, при такой хорошей погоде это должно всем понравиться.