Она не до конца верила этому постулату, но затем жизнь убедила ее в его истинности. Она стала замечать эти перекосы у людей и то, как искажают они личности. Однажды на телевидении она даже вступила в спор с ксендзом, который отстаивал примат религиозности над всеми остальными качествами в человеке. Она возражала, что примат религиозности делает его крайне односторонним, узким и ограниченным, не позволяет расцветать другим проявлениям человеческой натуры. Религиозность превращается в узурпатора, который душит все другие свойства. Не случайно, что среди священнослужителей так много обскурантов, так много проявлений нетерпимости к другим суждениям и даже откровенной жестокости и садизма.

Ксендз был так возмущен ее высказываниями, что едва не бросился на нее в драку. От его наскоков ее спас ведущий. Но она ясно видела, что полностью права, его негодование вызвано тем, что она сказала ту правду, который тот тщательно скрывал от себя. И эта правда вызвала в нем такую реакцию.

Мазуревичуте невольно улыбнулась, вспомнив тот уже давний эпизод. Она тогда постаралась взять пример с Феликса. Удивительное дело, он своих суждениях почти всегда оказывается прав, несмотря на то, что часто они звучат даже чересчур экстравагантно.

Это счастье, что она встретили на своем пути такого человека. Иногда ей даже казалось, что она этого не заслужила. При этом Феликс отнюдь не идеал, скорей количество недостатков в нем превышает среднестатистический показатель. Но разве это самое важное? У некоторых нет недостатков, но это является единственным их достоинством. Причем, весьма сомнительным.

Мазуревичуте подошла к шкафу, достала из него костюм. Она специально купила его для сегодняшнего события, слетав на один день в Милан. Денег потратила много, зато приобрела именно то, чего хотела. В этом одеянии она выглядит великолепно. И это стоит понесенных затрат, ведь это она сделала для Феликса. И вовсе не для того, чтобы попытаться его вернуть, об этом она давно не помышляет, просто ей всегда хочется, чтобы он восхищался ей как своей ученицей. И смотрел на нее, как на женщину.

Мазуревичуте обрядилась в костюм и снова стала разглядывать себя в зеркало. Выглядит она в этом дизайнерском наряде просто офигительно. Кажется, есть такое русское слово, Феликс пару раз его употреблял, когда хотел выразить свой восторг.

Она решила посмотреть, какой ее обновленный вид произведет эффект на окружающих. Мазуревичуте вышла из номера и направилась на террасу.

Первой она встретила Эмму Витольдовну. Она прохаживалась по террасе, судя по виду, изнывая от скуки. Она была одета в новый костюм, очень элегантный и, без всякого сомнения, дорогой. Но литовка не без удовлетворения констатировала, что у нее наряд лучше. Этот раунд она явно победила по очкам.

Эмма Витольдовна несколько минут изумленно разглядывала Мазуревичуте.

— Рута Юргисовна, я потрясена вашим видом, — сказала Эмма Витольдовна.

— Я старалась, — честно призналась Мазуревичуте. — Но и вы великолепно выглядите.

— Согласна, великолепно, но не так, как вы. Думала, буду тут самой красивой. Не получилось, отдаю корону мисс юбилея вам.

— И нет ни капли черной зависти, Эмма Витольдовна?

— Не только капля, целый флакон.

Они синхронно рассмеялись. Эмма Витольдовна взяла Мазуревичуте под руку и пристально посмотрела на нее.

— Это все для него? — вдруг тихо спросила она.

— А это все для него? — ответила на вопрос вопросом Мазуревичуте.

Эмма Витольдовна едва заметно кивнула головой. Затем посмотрела куда-то в сторону.

— Хочется, чтобы он обращал бы на тебя внимание, — едва слышно произнесла она. — И вам?

— И мне, — подтвердила ее собеседница.

— Но это же глупо, — вопросительно посмотрела Эмма Витольдовна на литовку.

— Откуда нам знать, что глупо, а что нет, — произнесла Мазуревичуте. — Да, уж, — глубокомысленно вздохнула Эмма Витольдовна. — И все же, когда я сегодня посмотрелась в зеркало, то показалась себе полной дурой.

— Удивительно, я только что тоже долго разглядывала себя в зеркале, и меня посещали схожие мысли.

Обе женщины одновременно прыснули, как две давние подруги.

— До встречи на юбилее, — попрощалась Мазуревичуте.

— До встречи. Уже совсем скоро.

Женщины разошлись.

Мазуревичуте подошла к парапету террасы и облокотилась на него. Возможно, Эмма права, называя все это глупостью, подумала она. У нее давно совсем другая жизнь, а она с упрямством маньяка постоянно возвращается в прошлое, к совсем короткому периоду ее жизни с Каманиным. С тех пор у нее было немало других мужчин и событий, а она постоянно возвращается к тем, что происходило тогда между ними. При этом никакой любви к Феликсу давно не испытывает, но ее не оставляет ощущение, что это даже более глубокое чувство. Правда, ее природу понять до конца она не в состоянии. Можно обратиться за разъяснениями к нему, но ей почему-то не хочется. Не исключено, что целесообразней оставить все, как есть. Пусть присутствует элемент непознанности. Феликс как-то говорил, что он необходим в той же мере, как и познание.

Мазуревичуте услышала за спиной шаги и обернулась. Рядом с ней стоял Лагунов и, словно школьник, восторженно смотрел на нее. Куда же без него, подумала она. Может, есть смысл с ним переспать? Что за глупость с утра ей лезет в голову, одернула она себя.

— Даже не знаю, какими словами сказать, как вы великолепны, — проговорил журналист.

— А вы не ищете слов, что приходит в голову, то и говорите.

— Я не решаюсь, — честно признался Лагунов.

— С вами все понятно, — усмехнулась Мазуревичуте. — Скажите, у вас есть в период в жизни, к которому вы постоянно возвращаетесь в своих мыслях?

— Нет, — не раздумывая, ответил Лагунов.

— А вам в таком случае не кажется, что вся ваша жизнь прошла бессмысленно, раз памяти некуда возвращаться?

Лагунов изумленно взглянул на нее.

— Никогда об этом не думал.

— Так, подумайте, можно даже прямо сейчас.

Лагунов несколько мгновений напряженно молчал.

— Мне так не кажется.

— Я так и думала, что услышу такой ответ.

— Извините, если не угодил. — На лице Лагунова появилась обида.

— Если вам нечего по-настоящему вспомнить, это лишь означает, что каждый день для вас по сути ничего не значит, он проходит, не оставляя в вас следа. Вы просто растворяетесь в нем, как сахар в чае. По большому счету вас просто не существует.

Мазуревичуте видела, что ее короткий спич поверг Лагунова в полное замешательство. Она сама не ожидала, что произнесет подобную речь. Она возникла у нее спонтанно, словно некто неизвестный вложил эти слова в ее уста. Но не жалела о сказанном, ведь все так и есть. А Лагунову, возможно, они пойдут даже на пользу, ему не помешает хотя бы иногда о чем-то задуматься.

— Знаете, Рута Юргисовна, пусть, как вы говорите, я не существую, но мне нравится мое несуществование.

— Это заметно по вам, — усмехнулась Мазуревичуте. — У вас в жизни всего одна задача — получать удовольствие.

— А вы полагаете, что к ней следует прибавить еще одну задачу — получать неприятности. Нет, уж, я предпочту первую, мне ее вполне хватит. У вас сегодня странное настроение?

— Разве? — деланно удивилась она, мысленно соглашаясь с ним. С ней действительно происходит что-то немного странное, такое ощущение, что она сама не своя. Неужели так на нее повлиял юбилей Феликса?

— Возможно, — не стала она отрицать. — Иногда на человека что-то накатывается, и он не понимает, что с ним происходит.

— Вот уж не могу поверить, что вы не понимаете, что происходит с вами.

— Почему?

— У вас очень ясное мышление.

— Вы преувеличиваете, я всего лишь женщина.

— Вы не просто женщина, вы прекрасная женщина.

— И все же это так.

А если его сейчас страстно поцеловать, пришла ей в голову шальная мысль. Пусть убедится, что в первую очередь она женщина, а все остальное во вторую и третью. Неожиданно для себя она потянулась к нему и почти коснулась губами его губ. Остановилась Мазуревичуте в самый последний миг, когда до поцелуя оставались считанные миллиметры. Она взглянула на журналиста и увидела, как его лицо стремительно становится пунцовым.