- Есть, Максим Иванович! - улыбнулся Федоров, очевидно, довольный тем, что Белов серьезно отнесся к его предложению.

Немало споров вызвал и кажущийся весьма простым вопрос о штыке, точнее, о его размерах. Насчет того, что новый универсальный штык должен быть клинковым, а не граненым, у Белова и Ворошилова было полное согласие, а вот насчет его длины мнения оказались диаметрально противоположными.

Максим предлагал сделать его длиной в двести сорок миллиметров, по образу и подобию штык-ножа от СВТ-40, Ворошилов же настаивал на том, что длина штык-ножа должна быть никак не меньше старого игольчатого штыка для винтовки Мосина, длина которого составляла четыреста двадцать пять миллиметров.

И у Максима и у Климента Ефремовича были свои аргументы. Белов считал, что при более коротком клинке штык-нож будет более универсален, поскольку им вполне удобно будет пользоваться именно как ножом, Ворошилов же настаивал на том, что нельзя уменьшать дистанцию штыкового боя, и, поскольку планируется укоротить винтовку, то, по крайней мере, штык к ней должен быть надлежащей длины.

В конце концов, победил Ворошилов. Штык-нож было решено сделать длиной в триста шестьдесят миллиметров, в точности как у штыка для винтовки СВТ-38, с полуторной заточкой и узкими долами по обеим сторонам клинка. На основании этого решения было составлено техзадание, которое было отправлено на Златоустовский инструментальный завод.

Между тем, к маю тысяча девятьсот тридцать пятого года разработки прошли стадию технического проекта, и пришло время разрабатывать рабочую документацию для изготовления опытных образцов. Но, прежде, чем это делать, Максим планировал показать чертежи специалисту-физиологу, которого еще нужно было найти.

Где искать физиолога, Максим не представлял и в результате свалил его поиски на Николая Виноградова, а сам позвонил в родной наркомат и записался на прием к Кирову. В ходе ознакомления с результатами работ у него возникла одна идея, реализовать которую он мог только с помощью наркома.

12 мая 1935 года. 11:30.

Кабинет С. М. Кирова. Москва, улица Дзержинского, дом 2.

- Разрешите, Сергей Миронович? - спросил Белов, проходя в кабинет и аккуратно прикрывая за собой дверь.

- Проходите, Максим, присаживайтесь, - кивнул Киров, оторвав взгляд от лежавшего на столе документа. - Что привело вас ко мне?

- У меня возникла небольшая проблема, которую своими силами я решить не в состоянии, - ответил Белов.

- Слушаю вас, - кивнул Киров, предлагая Максиму продолжать.

- У Токарева уже готов проект компактного пистолета под укороченный патрон, и я считаю, что для этого пистолета необходимо разработать глушитель звука выстрела, - начал объяснять ситуацию Максим. - Проблема в том, что лучшими в нашей стране специалистами по глушителям являются братья Иван и Василий Митины, а они в настоящий момент отбывают наказание в Соловецком лагере.

- За дело сидят или, как вы выражаетесь, просто «попали под молотки»? - деловито уточнил Киров.

- Ничего не могу сказать про Василия, а вот Иван свою десятку заработал честно, - ответил Максим. - Он мечтал, что изобретенный им глушитель принесет ему славу и деньги, но все результаты его работ были засекречены, а вместо желаемых ста тысяч он получил лишь тысячу рублей премии. Затаив обиду на советскую власть, Митин попал под влияние троцкиста Рабиновича и сочинил листовку, в которой призывал всех, кто не хочет быть рабом, объединяться в группы, саботировать любые задания советского правительства, вооружаться и готовить вооруженное восстание, за что и был арестован в октябре тридцать третьего года.

- М-да, контрреволюционная агитация во всей красе, - кивнул Киров. - Об освобождении при таком обвинении и речи быть не может. Ладно, переведем этих Митиных в какое-нибудь Особое конструкторское бюро при НКВД, и пусть работают. Как, Максим, устроит вас такой вариант?

- Вполне, Сергей Миронович, - удовлетворенно кивнул Белов. - Я еще передам им статью конструктора Неугодова, в которой тот весьма грамотно расписывает принципы конструирования приборов бесшумной стрельбы. А по итогам работы можно будет и приговор смягчить.

- Если они хорошо себя покажут, то да, - согласился Киров. - Простите, Максим, но у меня очень много работы, так что, если у вас все - я вас больше не задерживаю. Когда вопрос с Митиными решится, я вам сообщу.

13 мая 1935 года. 15:30.

Центральный Институт Труда. Москва, улица Петровка, дом 24.

Пока Максим Белов «добывал» у Кирова братьев Митиных, Николай Виноградов наводил справки о физиологах и местах их обитания. В конце концов, Николай решил, что поиски лучше всего будет начать с Центрального института труда, аргументировав свое решение тем, что если там занимаются повышением удобства рабочих мест и инструментов, то и с удобством оружия смогут помочь.

Максим, прежде никогда не слышавший о данном учреждении, полез в ноутбук за информацией и выяснил, что институт этот был создан Алексеем Капитоновичем Гастевым еще в двадцать первом году и занимался как техническими вопросами организации труда, вроде рационально организованных рабочих мест и удобных инструментов, так и психологическими вопросами. А памятку Гастева «Как надо работать» Максим вообще распечатал и повесил на стену.

Ознакомившись с информацией по институту, Максим записался на прием к его директору. Алексей Капитонович поначалу встретил Белова весьма настороженно. Как было известно Максиму, над институтом постепенно сгущались тучи, уже прозвучали первые обвинения в идеализме, прикладным наукам о труде навешивались ярлыки «буржуазных наук». Так что Максиму было понятно, что от визита к нему сотрудника НКВД Гастев ничего хорошего не ожидал.

Однако, по мере общения Гастев сперва заметно расслабился, а затем и вовсе стал проявлять неподдельный интерес к поставленной Максимом задаче. Белов подозревал, что дело здесь не только в возможности применить на практике наработки института, но и в том, чтобы на деле доказать свою полезность и обзавестись поддержкой наркомата обороны.

Максим предпочел сделать вид, что не понял скрытых мотивов Гастева, тем более, что беспокоился Алексей Капитонович не о своих шкурных интересах, а о процветании созданного им института, работу которого он считал крайне важной для всего СССР. В конце концов было решено, что Гастев командирует в распоряжение НИПСВО Анатолия Ивановича Петрова, физиолога и специалиста по биомеханике человека. Немаловажным плюсом товарища Петрова было и то, что он являлся участником гражданской войны и с оружием был знаком не понаслышке.

Согласовав все вопросы с Гастевым, Максим вернулся домой, где открыл специальный блокнот, в который он записывал планы на ближайшее будущее, и внес туда еще две задачи.

Во-первых, нужно было подкинуть ЦИТ материалы по эргономике, чтобы сотрудники этого, безусловно, полезного учреждения не выдумывали странного, а занимались рационализацией труда на научной основе. Возможно, тогда институт не закроют, а Гастева не расстреляют за антисоветскую деятельность.

Во-вторых же, нужно было срочно поговорить со Сталиным о недопущении идеологии в научную работу. Деятельность института труда уже называют «буржуазной наукой», и, если эту тенденцию вовремя не пресечь, Максим рисковал вновь услышать, что «кибернетика - это продажная девка империализма» и тому подобные глупости. Фундаментальная наука должна заниматься выработкой объективных знаний, прикладная - искать способы применения этих самых знаний, и никакой идеологии в этих процессах и близко быть не должно. Эту идею Максим и собирался донести до Иосифа Виссарионовича.

«Ёшкин кот, - выругался про себя Максим, пролистав блокнот. - Количество задач растет быстрее, чем я успеваю их решать, и, что характерно, все нужно сделать уже вчера! Хоть собственную аналитическую службу создавай, честное слово!»