Максим, с едва заметной улыбкой наблюдавший за манипуляциями Сергея Мироновича, не спешил его останавливать. Лично Белов не сомневался, что Николаев был убийцей-одиночкой, но обосновать свое мнение и доказать, что Кирову больше ничего не угрожает, он не мог. Да и не хотел, в общем-то. Уверенность уверенностью, но здоровая бдительность никогда не бывает лишней.

Максим все ждал, когда же Киров начнет расспрашивать его о будущем, но тот отчего-то не спешил этого делать. Похоже, что у Сергея Мироновича было столько вопросов, что он просто не знал, с которого из них начать. Сам же Максим не навязывался с рассказами о будущем, вместо этого он устроился за столиком в библиотеке и продолжил читать «Как закалялась сталь», давая Кирову возможность сперва «переварить» информацию, которую тот уже получил.

От ненавистного Островского Белова спасло только приглашение в столовую на ужин. Максим убрал планшет в рюкзак и отправился в столовую, где его уже ждал Сергей Миронович. На ужин в доме Кирова сегодня были настоящие, ручной лепки пельмени и пироги с капустой, еда, казалось бы, скромная, но только не по меркам Ленинграда тридцать четвертого года.

Человеку двадцать первого века подобный ужин мог показаться бы скромным, а учитывая, кем был Киров - то и вовсе аскетичным, но Максим прекрасно знал, что в СССР существует проблема с продуктами питания, а решение об отмене продовольственных карточек и вовсе было принято только несколько дней назад. Так что, по меркам тридцать четвертого года ужин, поданный сегодня Кирову никак нельзя было назвать бедным.

Максим и не думал этого делать. Он с удовольствием уплетал домашние пельмени, отмечая для себя, что мясо в них по своему вкусу выгодно отличается от привычного ему мяса двадцать первого века. Максим вряд ли смог подробно объяснить отличия, но вкус «местной» еды казался ему более насыщенным и… более настоящим, что ли.

К концу ужина, когда домработница убрала пустые тарелки из-под пельменей, и подала самовар, Киров, похоже, дозрел-таки до продолжения разговора.

- Скажите, товарищ Белов… - начал Сергей Миронович.

- Товарищ Киров, обращайтесь ко мне лучше по имени, так как-то привычнее, - предложил Максим.

- Хорошо, Максим, - кивнул Киров. - Я так и не спросил вас о покушении. Этот Николаев, который собирался в меня стрелять - он, вообще, кто?

- Николаев Леонид Васильевич, тысяча девятьсот четвертого года рождения, с двадцать третьего года - член ВКП(б), - после недолгого молчания выдал справку Максим. - Женат на Мильде Драуле, имеет двоих детей…

- Муж Мильды? - удивился Киров. Его рука, снимавшая в это время с самовара заварочный чайник, на мгновение замерла.

- В мое время ходила версия, что у вас был роман с Драуле, а Николаев покушался на вас из ревности, но каких-либо подтверждений этому нет, - заметил Максим, от которого не укрылась мимолетная заминка Кирова. - Неизвестно даже, было у вас что-то с этой Мильдой, и, если было - знал ли об этом Николаев.

- А что лично вы думаете о покушении? - поинтересовался Киров, не став развивать тему его отношений с Драуле.

- Я лично думаю, что Николаев был одиночкой, - ответил Максим, наливая себе чаю в стакан, стоящий в явно «старорежимном» серебряном подстаканнике. - В своих дневниках он даже называет себя «новым Желябовым»…

- А я, значит, в его представлении, Александр Второй, - хмыкнул Киров. - Но я не понимаю, в чем его мотив…

- Видите ли, товарищ Киров, Николаев был человеком нервным, мнительным и, судя по всему, не вполне здоровым психически. К тому же, из-за своего склочного характера он ни на одной работе надолго не задерживался, отчего его семья прозябала в бедности, - сделав маленький глоток обжигающе горячего чая, Максим продолжил. - Однако, как это часто бывает, Николаев не желал искать причины своих проблем в себе и винил во всем партию, отвернувшуюся, как он считал, от нужд простого человека. А своей акцией он желал привлечь внимание к имеющимся, по его мнению, проблемам в партии…

- А как на ваш взгляд, в партии, и в самом деле, есть проблемы? - поинтересовался Киров.

- Безусловно, - кивнул Максим. - Только не те, о которых думает Николаев. Но говорить об этом я прямо сейчас не готов.

- Хорошо, оставим пока эту тему, тем более что говорить о проблемах в партии вам нужно скорее с товарищем Сталиным, а не со мной, - не стал настаивать Киров, вместо этого взяв с тарелки кусок пирога с капустой.

Максим поступил точно также, отдав должное мастерству повара, по слухам, ранее служившего при императорском дворе. Максим не знал, правда это или нет, но пироги у него получались настолько вкусные, что, прожевав кусок, Белов понял, что хочет еще.

- Скажите, пожалуйста, Максим, а что в вашей истории стало с моей семьей после моей смерти? - отдав должное пирогу, спросил Киров.

- Вы уверены, что хотите это знать? - совершенно серьезно спросил Максим, внимательно посмотрев на Кирова.

Тот на секунду задумался, но потом решительно кивнул.

- Что ж, как пожелаете, - отхлебнул чаю Максим. - Ваша супруга, Мария Львовна Маркус, так и не оправилась после вашей смерти. Несмотря на то, что ей было назначено полное государственное обеспечение, здоровье ее становилось все хуже, в конце концов, она сошла с ума и в сорок пятом году скончалась…

- М-да, правы были попы, когда говорили, что во многих знаниях многие печали, - протянул Киров, явно ошарашенный услышанным. - А о моей дочери вы что-нибудь знаете?

- Значит, Евгения Кострикова и в самом деле ваша дочь? - поинтересовался Максим и сделал, глоток чаю, чтобы промочить горло. - Видите ли, никаких документальных подтверждений вашего родства почему-то не сохранилось, и о том, что Женя - ваша дочь известно исключительно с ее слов.

- Получается, Женя все-таки стала известна в вашей истории, раз вы о ней знаете? - как-то неуверенно поинтересовался Киров, то ли из-за того.

- Не так, чтобы очень известна, но да, я кое-что о ней знаю, - кивнул Максим. - Женя воспитывалась в детском доме, затем окончила школу-интернат при одном из «специализированных» детских домов для эвакуированных из Испании детей. В годы войны сначала была медсестрой, затем, после ранения, окончила танковое училище и к концу войны командовала танковой ротой. Личная жизнь у нее, к сожалению, не задалась. В годы войны Женя вышла замуж за какого-то полковника, а потом оказалось, что он уже был женат. Больше она замуж не выходила, и умерла в одиночестве в семьдесят пятом году.

- Вот оно как… - протянул Киров, судя по тому, как он катнул желваками, весьма болезненно воспринявший информацию о судьбе дочери. - Значит, внуков у меня не было…

- Нет, - покачал головой Белов. - Забрали бы вы Женю к себе, а то такая героическая девочка, и в детском доме прозябает…

- Моя жена будет против, - вздохнул Сергей Миронович.

- Вы с целым Ленинградом справляетесь, неужели с женой справиться не сможете? Стукните кулаком по столу, в конце концов! - подавшись вперед, воскликнул Максим, после чего, одернув себя, глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. - Простите, товарищ Киров, мне не стоило этого говорить, просто я сам детдомовский, и для меня это несколько больная тема.

- Я тоже, - понимающе кивнул Киров. - Когда отец пропал без вести, а мать умерла, моих сестер взяла на воспитание бабушка, а меня отдали в дом призрения.

- А я о своих родителях ничего не знаю, - поделился Максим. - От меня мать отказалась еще в роддоме…

- И вы не пытались узнать, кто она и почему она так поступила? - поинтересовался Киров.

- Нет, зачем? - пожал плечами Максим. - То есть, пока я жил в детском доме, я мечтал о том, что мама меня найдет и заберет к себе, а сейчас… Ну, допустим, встретились бы мы с ней, и о чем нам говорить? Тем более, что в двенадцать лет я, как один из кандидатов на отправку в прошлое, оказался в центре подготовки, где получил довольно специфическое образование.

- Понимаю вас, Максим, - кивнул Киров. - Просто ваши слова как-то не очень вяжутся с твоим советом забрать Женю из детского дома…