Что ж! Каковы черти, таков и ад!

Но понятие, что такое физический, животный страх, после этого случая я имею. Как видите, этот страх я испытал не при исполнении обязанностей... В заключение же скажу одно: не дай Бог никому испытывать этот страх. Скверное это состояние!

Вспоминаю я это старое дело (относится к 1859 г.) исключительно потому, что я сделал первоначальный розыск и дознался до истинного преступника исключительно путем логического вывода и соображений и долгое время считал это дело самым блестящим в моей практике.

Но будущее чревато событиями — и последующие дела заслонили на время историю этого розыска, а теперь, найдя в своих бумагах пожелтевший лист с моим донесением графу Шувалову, я с удовольствием вспомнил про это дело.

13 июня 1859 года по Выборгскому шоссе в трех верстах от Петербурга был найден труп с признаками насильственной смерти, а следом за этим, в ночь с 13-го на 14-е на даче купца Х-ра, подле самой заставы, через открытое окно неизвестно кем была похищена разная одежда: два летних мужских пальто, брюки, полусапожки, шляпа, зонтик и дамское серое пальто.

Граф Шувалов по получении о том извещения изволил оба эти дела поручить мне для расследования и розыска преступников.

Я тотчас отправился на место преступлений.

Сначала к убитому.

По Выборгской дороге, совсем недалеко от Петербурга, сейчас же у канавки, лежал еще труп убитого.

Он лежал на боку, голова его была проломлена, и среди сгустков крови виднелся мозг и торчали черепные кости.

Он был без сапог, в красном гарусном шарфе и серой чуйке поверх жилета со стеклянными пуговицами.

По виду это был типичный чухонец.

Я стал производить внимательный осмотр.

Шагах в пяти у края дороги, на камне, я увидел несомненные следы крови. Черная полоса тянулась до самого места нахождения трупа.

А оглядевшись еще немного, я нашел на дне канавки топор, на обухе которого вместе с кровью приклеился пук волос, и — опять подле камня — дешевую корешковую трубку.

И после этих находок и осмотра мне ясно представилась картина убийства. Чухонец мирно сидел на камне и, может быть, курил трубку, когда к нему подкрался убийца и нанес ему смертельные удары... своим или его топором?

Вероятно, его, решил я, потому что иначе убийца бы унес топор с собою, дорожа все-таки вещью и побоясь улики.

После этого я отправился на дачу Х-ра. Это была богатая дача с огромным садом, совсем подле Выборгской заставы.

На дорогу выходил сад, окруженный невысоким забором; вдоль него тянулась дорожка к крыльцу дачи, которая была выстроена в глубине сада, выходя только одним боком на двор.

Я вошел в дачу и вызвал хозяев.

Хозяевами оказались толстый немец и молодая тоненькая немка.

— А, это вы! — заговорил тотчас немец, вынимая изо рта сигару. — Ошень рад! Находите наш вещи!..

— О да! — пропела и тоненькая немка. — Найдите наши вещи!

— Приложу все усилия, — отвечал я. — Будьте добры показать мне теперь, откуда была произведена кража.

— Просим, пожалста! — сказал немец. — Тут, сюда!

Я прошел следом за ними в большую комнату с верандой, выходившей в сад.

— Вот, — объяснил немец, — здесь лежал мой пальто, и ее пальто, и ее зонтик, короший с кружевом зонтик, а тут, — он открыл дверь в маленькую комнату, ведшую в спальную, и показал на диван, — лежал мой теплый пальто и были ее сапожки и мои... понимаете! — Он подмигнул мне и показал на брюки, а его немка стыдливо потупилась.

— И все украл! Сто рублей! Больше! Ее пальто стоил мне 60 рублей, и она носиль его только три года.

— Вы не можете ни на кого указать?

— Нет! У нас честный служанка, честный дворник! Вор входил в окошко. Сюда.

Он снова вернулся в большую комнату и указал на окошко.

Я выглянул из окна. Оно было аршина на два от земли, но доступ к нему облегчался настилкою веранды, которая подходила под самое окошко.

Я перекинул ноги, очутился на веранде и спустился в сад, тщательно осматривая его, причем со мною оказались и хозяева, и дворник, и старая немка-служанка. И поиски мои сразу увенчались успехом.

У самого забора, под кустами, я нашел брошенную серую солдатскую шинель.

Я жадно схватил ее и тотчас стал обыскивать. За обшлагом рукава почти сразу я нашел бумагу.

Это оказался паспорт на имя финляндского уроженца Израеля Кейтонена. Больше я ничего не нашел, но этого для меня оказалось вполне достаточным. Я попросил подробно описать мне украденные вещи, потом распрощался с немцами, сказал, что тотчас извещу их, едва найду вещи, и отправился назад, к убитому, которого уже перевезли по моему указанию в Красное Село.

Приехав туда, я, никому ничего не объясняя, зашел по очереди во все кабаки и постоялые дворы, спрашивая, не видал ли кто Кейтонена.

— Третьего дня он у меня работал, — сказал мне наконец один из зажиточных крестьян, — дрова колол. А тебе на что?

— А вот сейчас узнаешь, — ответил я ему и повел его к трупу.

Крестьянин тотчас признал в убитом Кейтонена, работавшего у него. Я лично и не сомневался в этом.

Первый шаг был сделан: личность убитого выяснена.

Я поехал домой.

Солдатская шинель и в рукаве ее паспорт убитого. Несомненно, хозяин этой шинели овладел паспортом убитого, а следовательно, он и совершил это убийство. Эта шинель очутилась в саду ограбленной дачи.

Несомненно, тот же человек совершил и кражу. Кем же он может быть? Ясно как день, что солдат, и солдат беглый, которому форменная шинель только обуза.

И вот, исходя из этих соображений, я тотчас начал свои поиски со справок во всех войсковых частях, находящихся в этом районе, и в тюрьмах, и на другой же день получил сообщение, что в ночь на 12-е число из этапной тюрьмы бежал арестант, рядовой Вологодского пехотного полка Григорий Иванов.

Я немедленно отправился в Красносельскую тюрьму и взял сведения об этом Иванове.

Для меня уже не было сомнения, что это он и убийца и вор.

Оказалось, что он раньше этой тюрьмы содержался в Петербургском тюремном замке под именем временно отпускного рядового Несвижского полка Силы Федотова и был задержан как вор и дезертир.

В тот же день я был уже в тюремном замке, где меня отлично знали все служащие и многие из арестантов.

— С чем пришли? О ком справляться? — радушно спросил меня смотритель.

Я объяснил.

— А, этот гусь! Весьма возможно, что он. Разбойник чистый. Поймали его за кражу, он сказался Силой Федотовым; мы его уже хотели в Варшаву гнать, да один арестант признал за Иванова. Решили гнать в Вологду, а он, оказывается, из тюрьмы бежал, формальный арестант.

В наш разговор вмешался один из помощников смотрителя.

— Ен, ваше благородие, кажись, вчера сюда приходил. Показалось мне так.

Смотритель даже руками развел.

— Врешь ты. Не может быть такого наглеца.

— Я и сам так подумал, а то бы схватил. И был в статском весь.

— А с кем виделся? — спросил я.

— С Федькой Коноваловым. Ему через пять дней выпуск.

Я кивнул головой.

— Отлично. А не можешь ли ты, братец, припомнить, как он был одет?

— В статском, — отвечал помощник, — спинжак это коричневый и брюки словно голубые и в белых полосках.

— Он! — невольно воскликнул я, вспомнив описание брюк, украденных у немца с дачи; потом обратился к смотрителю: — Будьте добры теперь показать мне этого Коновалова, но так, чтобы он этого не видел.

— Ничего не может быть легче, — ответил смотритель и обратился к помощнику: — Петрусенко, приведи сюда Коновалова!

— Слушаю-с! — ответил помощник и вышел.

— А вы, Иван Дмитриевич, — обратился ко мне смотритель, — идите сюда и смотрите в окошечко.

Он открыл дверь с маленьким окошком и ввел меня в маленькую комнатку.