– Пожалуйста.

– Благодарю. Мне необходимо что-нибудь вертеть в руках, когда я пытаюсь в чем-то разобраться, – попытался объяснить МакСтейн, – Да, и могу вас уверить, ему, вашему сегодняшнему гостю, очень даже есть где провести вечер, а не коротать время в библиотеке.

– Хорошо, ну а я здесь причем?

– Помните мой вопрос относительно ваших родственников? Вы абсолютно уверены, что у вас нет близких, которые были бы достаточно состоятельными?

– Абсолютно. А вы хотите меня переубедить?

– Видите ли, Мистер Барнс, у Генри Джойса, или Стива Коула, если вам угодно, не было богатых родителей. Он не выигрывал крупные суммы в карты и ему вовсе не везло с тотализатором и лотереями. До 27 лет он был самым обыкновенным человеком, который снимает квартиру в захудалом районе, нигде не работает больше полугода и едва сводит концы с концами. И вдруг, умирает некто Боб Удворд, владелец сети магазинов в Манчестере и Ньюкасле. Сердечный приступ, смерть ничем непримечательная. Однако после этого произошли уникальные вещи. – МакСтейн искусно вертел нож, рассказывая неспешно и почти с выражением. – Согласно завещанию, 90 процентов его состояния перешло к … Генри Джойсу, знакомство с которым ставили под сомнение даже самые близкие Удворда.

Детектив сделал паузу, но вовсе не для того, чтобы проверить, какое впечатление произвели его слова. Поискав следующую мысль, он продолжал:

– Разумеется проводились всякие уголовные расследования и судебные разбирательства, но все документы были оформлены безукоризненно и являлись единственно истинными, как любая истина подлинна в своей единственности. – Последние слова были произнесены философским тоном и сопровождались свойственным в подобной ситуации застывшим взглядом со сбившимся фокусом. – Кстати, довольно нашумевшее событие. – МакСтейн вернулся из задумчивости. – И, честно говоря, я полагал, что о нем слышали все, но, оказывается, почти все.

Снова пауза. Такой рванный ритм рассказа немного нервировал старика и подталкивал к мысли, что все ждут от него вопроса. Но он продолжал молчать.

– Это было пять лет назад, – возобновил повествование МакСтейн. – Через полгода об этом уже никто не вспоминал и, вероятнее всего, не вспомнили бы уже никогда, если бы не смерть Джоржа Челси. Кстати говоря, его гибель волновала всех тогда меньше всего, хотя умер он при весьма загадочных обстоятельствах. Бомбой стало оглашение завещания, в котором говорилось, что новым владельцем огромной строительной корпорации «Хайлэндс», а также держателем контрольного пакета акций концерна «Уэйвс» является … Генри Джойс. Поиски причин подобного казуса, а также попытки оспорить подлинность документов, ни к чему не привели. Сам же Генри Джойс воздерживался от каких либо комментариев, заменяя свое присутствие, где это было возможно, доверенными лицами. После первого случая с Бобом Уодвордом, его, вообще, мало кто видел в живом варианте.

– А его знакомство с Челси? Они были знакомы? – решился на вопрос Барнс.

– Почти. Правда, что это было за знакомство никто не знает. Несколько человек из окружения Челси утверждают, что видели своего босса в компании Джойса буквально за несколько дней до трагического происшествия. но о чем они говорили, что у них было общего, – МакСтейн пожал плечами, – этого не знает никто. Кроме самого Джойса, разумеется.

– Может это был шантаж? – осмелился предположить Барнс.

– Может быть. Это может быть всё, что угодно. Мы пытаемся найти ответ вот уже четыре года, но до сих пор в этом деле есть только титульный лист. Да и на нем я бы вместо точек поставил вопросительные знаки.

– Версия шантажа была самой первой и, кстати говоря, основной, – неожиданно вклинился Сэм, – однако все «клиенты» Джойса дружили с законом, да и находились, скажем так, в том возрасте, когда нравственность становиться более устойчивой, чем некоторые части тела.

– После Челси были Уолш, Доннер и Ходсли, – основной рассказчик вновь перехватил инициативу, – добровольно отказавшиеся в пользу Джойса на сумму около одного миллиарда долларов. Причем, ни один не объяснил причин своего поступка, ровно как не оставил ни единой зацепки для следствия. И вот теперь вы. – МакСтейн остановился.

– А я здесь причем? – промямлил Барнс. – Вы думаете, я имею к этому какое-то отношение?

– Я вам могу сказать, что я думаю. Кем бы ни был Генри Джойс, одной из его особенностей было то, что он всегда знал несколько больше о людях, с которыми общался, чем те сами о себе. Могу вас уверить, его интерес к вам – это вовсе не желание расширить круг своих знакомых. Хорошо иметь деньги. Плохо не знать, что они у тебя есть. По какой-то невероятной случайности, назовем её так, – МакСтейн остановился перед стариком и несколько секунд пытливо смотрел на него, в надежде уловить в ответном взгляде реакцию на немного скользкий тон, – вам удалось избежать участи некоторых ваших коллег по богатству. Но есть ещё одно обстоятельство, последствий которого вам следовало бы избежать также. До настоящего времени тайна Генри Джойса была известна только ему и, возможно, единицам из числа особо приближенных. Но сейчас существуете вы, и вы единственный вне этого окружения, кто эту тайну, может быть, знает.

– Но я ничего не знаю, клянусь! – Барнс был в отчаянии.

– Это вы так думаете. Мы тоже можем так думать. Но им вы этого не докажете. Их даже не интересует было ли это убийство, самооборона, несчастный случай или ещё что-нибудь. Они лишь соблюдают правила игры. И если в ваших руках пистолет, им безразлично собираетесь вы им воспользоваться или нет. Они просто не любят людей с оружием. – МакСтейн замолчал и, опустив глаза, пару мгновений наблюдал за ловкостью своих пальцев, играющих с острым лезвием ножа. – И так, Мистер Барнс, сейчас мы едем в участок, и там я надеюсь услышать от вас самый подробный рассказ о сегодняшнем вечере и, в особенности, о некоем Стиве Коуле. – МакСтейн снова посмотрел на свою кисть и, резко обернувшись, с силой швырнул нож в доску для дартса, которую приглядел до этого.

Лезвие вошло почти на две четверти…

– Хороший бросок, а? – с восхищением воскликнул грузный джентльмен, и ещё несколько голосов сделали тоже самое. Чудесный июльский день был в самом разгаре, и тенистые поляны парка являлись наилучшим местом для послеобеденной болтовни. Группа мужчин разного возраста и калибра, разомлев от плотной трапезы, расположилась недалеко от массивного дуба.

– Ерунда, – возразил мужчина лет пятидесяти, седовласый, голубоглазый и подтянутый, в противоположность своему толстому собеседнику, – таких мишеней на охоте не бывает.

– Ну ладно тебе, Кристофер. – Толстяк скорчил гримасу. – Вечно ты. Признай, отличный бросок.

– Для пианиста, но не для настоящего охотника.

– Чего ты хочешь? – прозвучало раздраженно, хотя без малейшего намека на злость.

Кристофер посмотрел вниз, на бокал шампанского в своей руке и, слегка поболтав остатки, залпом осушил его.

– Видишь вон то дерево? – Он указал за спину своего собеседника рукой, в которой держал пустой фужер.

Тот обернулся:

– Ну?

– Вернее, ту самую нижнюю ветку, что …

– Уильям! – крикнул толстяк в направлении группы молодых людей, сосредоточившейся неподалеку, и, увидев, что его зов достиг цели, махнул рукой. – Иди сюда!

От шумной компании отделился юноша, автор того самого броска, который, по всей видимости, сейчас и обсуждался большей частью мужской половины. Юноша понимал, что его бросок заслуживал уважения и, подойдя к двум пожилым мужчинам, посмотрел на них горящими глазами, ждущими заслуженной похвалы.

– Видишь вон то дерево, сынок? – указал подозвавший к себе юношу.

– Да, папа, – четко ответил молодой человек, проследив взглядом за вытянутой рукой. Выражение его лица осталось прежним, но глаза немного потускнели.

– Мистер Оуэн хочет, чтобы … – толстяк повернулся к другому мужчине, предлагая продолжать.