— Но, если вы расскажете мне, кто сумел воспользоваться вашим горем, вашей страстью к графине и подсказал, как именно отомстить графу, я сумею добиться для вас после краткого заключения ординарной ссылки в Полтаву с запретом в течение нескольких лет появляться в столице.

Бенкендорф не поручился бы, что Раевский понял его. Пришлось несколько раз повторить. «Правда, что ли, головой скорбен?» — усомнился генерал.

— Мне позволят увидеть её сиятельство? — протянул арестант.

— Это невозможно, — покачал головой Александр Христофорович.

— Тогда я ничего не скажу.

Пришлось пообещать, заранее зная, что Воронцов не разрешит жене, даже если бы она захотела, навестить Раевского. К чему лишние толки?

— Здесь, в Одессе, её визит будет неуместным, — всё-таки Шурка предпочитал говорить правду. — Но после того, как вас вышлют, где-то в имениях, если ей самой будет угодно…

— Угодно. О, конечно, угодно, — простонал Раевский. — Она любит меня, не сомневайтесь. Много лет.

От такой уверенности впору было заколебаться.

— Итак, кто? Когда? При каких обстоятельствах? И, простите, за сколько?

Ответы повергли Бенкендорфа в глубокое уныние. Его опять обыграли. Нессельроде. Кому же ещё? Через две креатуры — де Витта и Ланжерона, которые и взяли на себя труд переговорить с обиженным Раевским. У столичного покровителя имелся свой интерес: продвинуть на место командующего Дибича — Самовар-пашу, как дразнили последнего солдаты.

«Опять я всё проворонил! — возмутился Шурка. — Да что за год такой?!» Он чувствовал, что разрывается. Не успевает одной рукой вести служебные дела, а другой — интриги. Только пребывание рядом с государем скрашивало картину. Но, если так пойдёт дальше, его лишат высочайшей доверенности. И он узнает об этом последним!

В таком гадком настроении Бенкендорф приказал увести Раевского и пригласить английского шпиона.

Александер вошёл очень спокойно. Вот кто даже в заключении сохранял армейскую выправку и чувство собственного достоинства. Чисто выбрит, даже белые воротнички рубашки из-под чёрного галстука выпущены на щёки, как два паруса.

— У вас на меня ничего нет, — заявил Джеймс. — И чем скорее вы меня отпустите, тем меньшим будет инцидент.

Бенкендорф усилием воли заставил себя сосредоточиться на новом посетителе. «Э, да я вижу, вам не до меня!» — было написано на полном понимания лице Александера.

«Очень даже, сударь, до вас», — разозлился Шурка.

— Я не сомневаюсь в доброте и милосердии нашего государя, — вслух сказал он. — Вас, конечно, отпустят. Но… не сразу. Только от вас зависит, в каких условиях вы проведёте ближайшие полтора-два месяца.

— Крыс больше напустите в камеру? — съязвил Джеймс.

— Камеры бывают разные, — парировал генерал. — Сейчас вы занимаете комнату. Притом отдельную. А есть ниже уровня моря. Там сыровато, и люди выходят с трухой вместо костей. — Он помолчал, давая англичанину оценить сказанное. — Есть просторные места заключения, там держат до двадцати соседей — воров и убийц. Они не любят офицеров, тем более иностранных.

Джеймс не позволял себе струсить.

— Видели земляные работы? — продолжал генерал. — Их выполняют военнопленные. Скажите, чем вы отличаетесь от турок?

— Тем, что я представляю союзников, — немедленно отозвался капитан. Если бы он принадлежал к робкому десятку, не избрал бы такую стезю. Его и персидской ямой было не запугать. — Всё равно вы меня отпустите. Рано или поздно. Мой кабинет…

— Согласен, — кивнул Бенкендорф. — Ваш кабинет станет за вас заступаться. А мы тем временем — делать вид, будто не знаем, куда запропал «официальный наблюдатель»? Уж не на «Блонде» ли он отчалил?

— Что вам нужно? — Джеймс считал обязательным прояснить позиции, а уже потом торговаться. — Лично на меня вряд ли что-то есть.

— Да, вы работаете очень аккуратно, — похвалил Александр Христофорович. Ему бы самому таких орлов!

— Я работаю давно, — вздохнул капитан. — А ваши, как медведи в смазных сапогах. Армейщина.

Следовало согласиться.

— Секретная службы его величества существует со времён королевы Елизаветы, — скромно заметил Джеймс. — Опыт. А вы когда спохватились?

— К сожалению, на вашей службе тоже много новичков, — заявил генерал. — Это даёт нам шанс. Появление «Блонда» у наших берегов оказалось как нельзя кстати. Те, кто думал, будто за одним британским кораблём последует целая эскадра, поспешили обнаружить свои планы. Мы их упредили.

По внимательному выражению лица Александера генерал понял, что вопрос для него не совсем незнакомый. Но по отсутствию беспокойства — лично его не касающийся. Ведь и кроме официального наблюдателя были эмиссары, добиравшиеся в гористую сердцевину Крыма подбивать татар к возмущению. А, помимо тех, агенты у поляков.

Татары готовили возмущение под Бахчисараем, но больше, чтобы пограбить. Начали резать караимов, хотели забрать себе их дома. Тут всех и повязали. Но если дать разгореться… Никто ничего не гарантирует, когда в тылу у воюющей армии начинается мятеж.

С поляками вышло интереснее. Напуганная словами шефа жандармов Каролина Собаньская решила спасти себя. Она выложила не только то, что Бенкендорф знал по другим донесениям, но и то, чего знать не мог, ибо в круг польских заговорщиков допускают только своих. Неясно, чего они хотели в Варшаве, да и сейчас ли намеревались действовать? А вот относительно Одессы строили наполеоновские планы. Вояж «Блонда» обнаружил столько желающих открыть британцам ворота! Польские офицеры, служившие в Дунайской армии, по словам Собаньской, готовились захватить порто-франко, чтобы обеспечить прямую помощь из Англии и Франции восставшим соотечественникам в коронных землях.

Собирались ли соотечественники восставать? Хотели ли европейские державы предоставлять им помощь? Наконец, по силам ли было горстке офицеров захватить город? Все эти вопросы повисали в воздухе. Следовало принимать во внимание и лживость доносчицы, и пылкое стремление поляков к самообману.

— Итак, я хочу получить конфиденциальную информацию, которая лично вас не касается, по двум данным пунктам, — сказал Бенкендорф. — Что вы знаете о готовившемся выступлении татар? И о связях вашей стороны с поляками?

Джеймс помолчал. Ему предлагалось говорить не о себе. И без протокола. Взамен — пристойное содержание в крепости до того момента, пока посольство не добьётся его возвращения. Сделка, как сделка. Если другие агенты повели себя неосторожно, он-то чем виноват? Тем более что всего капитан, конечно, не скажет. Но от него и не ждут.

— Что ж, — проговорил он. — Мне потребуется четыре сменных рубашки в неделю. Столько же панталон. Двенадцать пар чулок. Стёганое одеяло. Полотно для постельного белья. Прикомандированные прачка и швея. А кроме того, у вас редко метут и поднимают тучи пыли. Я хочу, чтобы мокрую уборку делали раз в день.

В четыре часа утра Бенкендорфу предстояло сесть в коляску рядом с императором. Шурка очень хотел повидать Лизу. Они были старыми друзьями, если о даме можно так говорить. Её матушка — частая гостья вдовствующей императрицы — вечно прихватывала с собой дочь, и воспитанник привык развлекать мадемуазель Браницкую то шутками, то игрой в волан.

Когда-то в Париже он сам познакомил Воронцова с Лизой и едва ли не сосватал их друг другу. Кто бы мог подумать, что брак двух достойных и милых людей окажется таким тяжёлым?

А теперь… неудобно и побеспокоить в неурочный час. Рассвет едва подкатывал к горизонту слабой белой полосой. Утренний ветерок пробирал по спине под мундиром. Пойти и швыряться камешками в окно? После такого скандала?

Но графиня приехала сама. Её двуколка остановилась прямо напротив карантинного дома. Кучер ссадил хозяйку на землю.

— Михаил тебе разрешил?

— Он не знает. — Лицо у Лизы не было ни бледным, ни потерянным, как раньше, когда стряслась беда из-за Пушкина. Только усталым. И совершенно погасшим. — Ах, Шура, что я наделала.