Три дня я прожил у Джей, успев сделать очень многое. Главное, мы с Кимом избавились от наличности, положив её в банк. У сообщника по побегу вышло более двухсот тысяч долларов, у меня в районе четырёхсот тысяч. Помощница сенатора, сопровождавшая нас в банк, цифр не видела, зато узрела, как два эмигранта на глазах невозмутимого представителя банка резали и потрошили боксёрские перчатки, извлекая перевязанные стопки денег.
В двадцать первом веке нас бы замела полиция, и очень сложно было бы доказать, что пачки мятых купюр с рожами американских президентов добыты не оборотом наркотиков. В восемьдесят четвёртом ничего подобного не произошло. Мы с Кимом получили по чековой книжке. После чего Джей сама отвезла его в Балтимор, в лучшую больницу соседнего штата на обследование.
Грин-карту я получил на пятый день с прибытия в столицу, срок невероятный даже для ненаучной фантастики. Сенатор Вэнс в память о полёте на Ил-62, а также в благодарность за пиар-акцию на пресс-конференции, сделал физически невозможное. А потом ещё переправил вызов Виктории через Госдеп, минуя почту.
Мы расстались с сенатором, я полетел в Лос-Анджелес — готовиться к первому бою на профессиональной арене. Кима оставил на Восточном побережье, навестив перед вылетом в больнице.
— Подремонтируешься — прилетай. Будешь секундировать мне против профи.
Он лежал на койке в отдельной люксовой палате, сотка долларов в сутки как с куста, не меньше. На высохшем азиатском лице тлела лёгкая улыбка.
— Я нужен тебе только для боёв и ставок?
Вопрос был под ребро.
— Ничего, что ты для меня — единственная частичка оставленного мира, совсем, кстати, неплохого? Помнишь, как ты меня заприметил, тогда ещё шкета, в детском спортивном лагере? Если бы не ты…
— Остался бы обыкновенным разрядником. Я помог тебе начать намного раньше.
Ну, ты не знаешь всех моих возможностей…
— Спасибо.
— Эх, Валера. Если бы я умел заживлять на себе любые болячки так же сверхъестественно быстро, как удаётся тебе, то и рак не страшен… Я умираю.
— Все мы умираем, вопрос в сроках. Что врачи говорят?
— До трёх месяцев. Если бы раньше, то интенсивная химиотерапия помогла бы.
— А почему к ней в СССР не прибегал? Там тоже что-то умеют.
— Умеют. Но я заплатил, чтоб уничтожили мои анализы. Кто бы выпустил онкологического в Югославию?
То есть, не умри проклятый армяшка в Донецке, и мы бы сбежали двумя годами раньше, тренер имел шансы протянуть намного дольше? Теперь не изменить. История не знает сослагательного наклонения, если не топтать бабочек.
Вышел из белоснежного корпуса под палящее солнце Мэриленда, оглянувшись. Медицина в Штатах безумно дорогая, страховки у Кима нет, но его денег хватит и на три, и на пять месяцев, и на похороны.
Увидеть Вашингтон и умереть?
Буду навещать его в Балтиморе, ну хоть пару раз, пусть перелёт через континент напрягает и по деньгам, и по затрате времени. У него никого нет в этой стране, кроме меня. В Минске ушёл бы, окружённый десятками учеников и коллег по «Динамо». Стоило ли улетать?
В Лос-Анджелесе снял небольшую квартиру, что было крайне сложно и дорого из-за наплыва людей, здесь начинались Олимпийские игры. Сходил, кстати, на некоторые из соревнований по боксу, горько пожалев, что так всё повернулось. Если бы не выпендрёж советских партийных чиновников, и сборная СССР приехала бы сюда, я перенёс бы побег на Олимпиаду, после золотой медали в супертяжёлом весе… Поздно сокрушаться. Позже планировал искать дом, пока арендный, чтоб уместиться с Викой и двумя детьми, а также с какой-то проживающей нянькой-латиноской. Посмотрим, какую недвижимость приобрести в собственность. Я пока плохо ориентируюсь в местных реалиях, слишком много непривычного… Несмотря на огромный опыт до вселения в эмбрион Валеры Матюшевича, двадцать три года в СССР во многом превратили меня в ординарного хомо-советикуса, в американскую жизнь надо врасти. А потом уехать в Европу или куда-то ещё, глубинное неприятие заокеанской сверхдержавы не преодолею.
Несколько долларов ежедневно улетали на разговоры с Минском. Точнее — ежесуточно, у нас обычно висела ночь. Мой друг Стас пришёл, забрал викин паспорт, вызов в США и постоянно сообщал, на каком этапе документы. Сам я Стасу не звонил и не уточнял, кто ему поручил заняться её выездом. С высокой степенью вероятности телефон такого эмигранта, слишком заметного, стоит на прослушке ФБР или какой-то другой родственной конторы.
О конторах. ЦРУ начало мной интересоваться только в Эл-Эй. Беседовал с ними дома, один представился агентом, второй, с чувством превосходства, специальным агентом.
— А я — капитан КГБ. Это примерно как начальник над специальным агентом.
Серьёзные белые парни в деловых костюмах не приняли шутки. Хорошо, что не щеголяли в августе под солнцем Калифорнии как агенты ФБР или вообще персонажи фильма «Люди в чёрном», их всегда изображают в антрацитовом прикиде, как ортодоксальных евреев в чёрных лапсердаках в Израиле. Пахнут потными подмышками, наверно, за версту.
— Мы знаем ваше звание, мистер Мат’юшевич. Вы служили в пограничных войсках, в спортивных войсках «Динамо» и в специальном отряде «Вымпел». Будьте любезны рассказать о них как можно подробнее.
Специальный агент кивнул неспециальному, тот достал кассетный диктофон и включил запись.
— Боюсь, сэр, одной беседы будет недостаточно. Давайте запланируем две. У вас кассетка два по сорок пять?
— Два по часу.
— Значит, на две кассетки точно наговорю, с перерывом на кофе.
Структура и численность двух пограничных частей на белорусско-польской границе, хоть и содержалась в тайне, укрытая двумя нолями совершенной секретности, ничего особого собой не представляла. Просто административный кордон с социалистическим вассалом-сателлитом, пусть немного беспокойным из-за «Солидарности» и военного положения в Польше. Рассказал про штаб пограничного округа в Киеве, про царящие нравы — на примере рассказа, как меня пытались не пустить в КПСС из-за того, что не пропустил вперёд себя блатного выскочку.
Агент вежливым жестом попросил заткнуться и перевернул кассету. Я сходил на кухню за кофейником. Столько говорить подряд не приходилось даже на пресс-конференциях, горло требовало смачивания.
Спецагент велел продолжать.
— В ваших сведениях, сэр, остался досадный пробел. Пять месяцев я провёл в Кабуле, отправленный на усиление службы безопасности города.
Покер-фейс ЦРУшник не хранил. На морде мелькнула заинтересованность.
Ох, эти пыльные улицы Кабула и дороги Афганистана… Где я чуть не погиб. А уж проклинал поворот судьбы, забросивший меня в эту дыру, тысячу раз. И не меня одного. Сотни тысяч угодили в это чистилище, десятки тысяч отправились в загробную зону.
— То есть вы убивали повстанцев, сражающихся за национальную независимость против оккупации Советов?
— Я убивал вооружённых людей, пытавшихся застрелить меня лично. Ваши оценки неверны. Пусть не большинство, но серьёзная часть населения поддерживает армию ДРА и царандой, там идёт гражданская война, а не национально-освободительная. Советы сдетонировали её, захватив Кабул, теперь поддерживают одну из сторон, к ним лояльную. Несколько лет это ещё продлится. Потом уйдут, предоставив афганцам возможность резать друг друга беспрепятственно. Афганистан — это тот же Вьетнам, только в Центральной Азии. Вмешательство высокоразвитой страны не всегда решает туземные кризисы.
Передайте это Джорджу Бушу-младшему, когда выбьется в президенты, добавил про себя.
Афганистан занял ещё практически час, после чего я недвусмысленно, хоть и вежливо, указал визитёрам на дверь.
— Складно излагаете, — неожиданно похвалил спецагент. — Вам бы романы писать.
— Чтоб меня отловил и прикончил из снайперки агент КГБ?
— Вы преувеличиваете размах их операций за границей. Они предпочитают сбор данных активным действиям. Но — похвально, что вы думаете об осторожности.
Подарил номер «Советского Спорта» с короткой заметкой о моём предательстве. «Лишён звания заслуженного мастера спорта СССР и других званий». Особого шума из-за моего невозвращенчества не поднимали. Вряд ли отсутствие реакции вызвано мерами ПГУ, скорее всего: «есть такое мнение — скандал не раздувать и не подавать пример другим товарищам остаться за границей».
