Конечно, Наташа и Зоя ничуть мне не были нужны. Но вот Виктория… Моя фея с каштановыми волосами, собранными в хвост, тёмными глазами, кажущимися бесконечно глубокими в полумраке автомобильного салона, я был отдать очень многое, чтоб двигать вместе с ней. Прямо сейчас или немного позже — не важно, тут готов потерпеть, но лучше не долго.

— Это и правда «мерседес»? — спросила Зоя с заднего сиденья.

— Ну что ты! Вырезал из консервной банки мерседесовскую звезду и прилепил на руль горбатого «запорожца».

Они смеялись, даже Наталья устала притворяться вечно недовольной. Ночная поездка на «мерседесе» после баварского пива под классический рок Джона Ленона — тема разговоров на месяц, при любом поводе ввернуть «а я вот недавно…» прибавляет веса в глазах окружающих.

Самую строптивую высадил около Пушкинской площади, Зою возле общежития на Сапёрной, Вику последней отвёз на Пулихова к генеральским домам.

— Не хочу с тобой расставаться, и послушали бы ещё музыку, но надо, чтоб ты организовала эвакуацию ракетного пьянчужки.

— Значит…

— Значит, прощаемся, но только на сегодня. Хочешь сходить на закрытый показ в клуб Дзержинского?

— А что это?

Вот же зараза… Тут главное — с кем, а не куда. Крутит хвостом, ну и ладно.

— Запускают фильмы, не выходящие в открытый прокат. Американские, иногда европейские. С наушником, там бубнит синхронист. Но обычно тексты понятные, всё сама разберёшь. И папе-генералу объяснишь: иду на дополнительные занятия по английскому.

— А звонил-приглашал старенький профессор семидесяти лет, не соперник Гоше, сыну дяди Паши. Записывай телефон.

— Запомню. Профессиональная память.

— Кем же ты работаешь? Я так и не спросила.

— Бонд. Джеймс Бонд. Секретного советского образца.

— Брось!

Она засмеялась, как вообще охотно смеялась моим шуткам в тот вечер.

— Правда. Инструктор специальной подготовки особо специальных служб. Не веришь?

— Не верю, специальный Валера. Машина хоть — твоя?

Протянул ей техпаспорт.

— Матюшевич… Знакомая фамилия. Так кто ты?

— Говорил же — спортсмен. Машина — призовая.

— Что сразу не рассказал?

Где-то далеко за кольцевой дорогой мёрз в УАЗике её поклонник и друг детства, но она не спешила уходить.

— Из скромности.

Сейчас захохотала от души.

— Ну, до встречи, скромняга.

Я вылетел из-за руля, открыв правую дверцу, подал ей руку как джентльмен леде. Коснулся губами пальцев.

Уходя, оглянулась. Но, похоже, больше смотрела на морду лимузина с трёхлучевой звездой, сияющую хромом в свете ночных фонарей.

Жаль, что надо продавать. На «мерсе» все девушки города мои.

Пока ехал в Ждановичи, снова пел Джон Леннон. Ему в этом году предстоит погибнуть. Умер Владимир Высоцкий, потом Джо Дассен. Год многих унёс и унесёт. Но жизнь — продолжается, а со мной будет моя фея.

Сблизиться с ней казалось не менее важно, чем добыть восемьсот миллионов для «Вышнего» и подстроить, чтоб тот не мог ими воспользоваться.

Да, гормоны…

4

Скоро Новый год

Так случилось, что до Нового года мы с Кимом выезжали из Белоруссии всего раз — на товарищеский турнир в Югославию, прокатились с показательными поединками по стране. Только пара боёв требовала напряжения, и кое-что удалось поднять на тотализаторе. В остальных я сам просил рефери остановить бой, чтоб не забить соперника до потери сознания. В Загребе провёл как гроссмейстер сеанс одновременной игры, почти одновременной, вызывая на ринг на минуту молодых парней не легче второго среднего, вваливал им, но не до нокаута, потом с их тренерами обсуждал ошибки и перспективы боксёров. А уж как парни радовались: выстояли минуту против олимпийского чемпиона! Наивные…

Организаторы были в восторге, вручали советским спортсменам конверты, и мы бежали в магазины покупать подарки. Вопреки ворчанию Кима, я потратил на них даже выигранное на ставках. В следующем году нас ждал матч СССР-США, я был кандидатом в основной состав на главный день боёв, не отказывался и от турне с показательными. Там, если ничто не помешает, мой ушлый подельник настрижёт для нас серьёзную сумму. При уровне цен начала восьмидесятых годов я считал «подушкой безопасности» по сто тысяч долларов на каждого, это на случай остаться на Западе. Кроме того, на носу были горбачёвские реформы, когда уехать за рубеж на заработки, не порывая с Родиной, уже кое-как дозволялось.

Подарки предназначались Виктории, её маме и сестре. Конечно, что-то купил бабушке и дедушке, а также родителям тела, но там были скорее сувениры, похожими их баловал с прошлых турниров.

Первый презент из моих рук Вика получила после просмотра «Крёстного отца» Фрэнсиса Копполы. Он, хоть и не шёл в широком прокате, вполне был приемлем в стенах кагэбэшного дома культуры имени Дзержинского, обличающий гримасы загнивающего капитализма и разгул оргпреступности, «у нас с этим делом уже покончено давно». Учитывая мою критику о расхристанном внешнем виде на пикнике, постаралась, уложила волосы, со вкусом подвела глаза, надела под плащ туго обтягивающее чёрное платье с вырезом сзади до уровня середины бедра.

Ещё когда шла, я ахнул. Столь красивых девушек видел совсем не много, если видел вообще, не только в этой жизни, но и на любом другом задании на земле, начиная с тридцать шестого года. Пока шагала по Комсомольской, к ней уже цеплялись парни, и я едва не припустил бегом, чтоб выручать, но Виктория справилась сама и отшила. На комплимент, когда помогал ей снять плащ в гардеробе, вяло отмахнулась:

— Не представляешь, в какую пытку превращается любой поход через город в накрашенном виде. Цепляются на каждом шагу. Впору принять ислам и носить никаб.

— Твоя красота — национальное достояние. Нельзя скрывать от человечества!

— Ох… лучше в следующий раз забирай меня от дома… Нет! В прошлое воскресенье уже заметили меня, выходящую из «мерседеса». Получу репутацию валютной проститутки.

— Не волнуйся. «Мерседес» продан, хорошо, что успел тебя на нём прокатить. Машина будет куда скромнее, пока не привезу «волгу» со следующих соревнований.

— Жаль… Сколько же их у тебя?

— «Волг» было три, все уехали в Грузию. В политотделе за них упрекали, взывали к моей скромности и стращали взысканием за «хозяйственное обрастание». Но пока удаётся побеждать в спорте, продолжаю обрастать. У тебя есть права?

Виктория поправила прядку перед зеркалом и засмеялась.

— Не зря Ната подкалывала, не очень ты Шерлок Холмс, «специальный» Валера. Мне восемнадцать исполнится только двадцать шестого декабря. Неужели выгляжу старой?

— Да, в восемнадцать уже пора на пенсию… Или на Грушевку за водительскими правами. Через коллег из «Динамо» составлю протекцию.

Мы продолжали болтать, поднимаясь на второй этаж. Клуб Дзержинского внутри скорее напоминал театр, чем кинотеатр, постановки здесь тоже шли достаточно часто, акустика была неплохая, если говорить со сцены без микрофона — слышно отлично, по партсобраниям знаю.

— Зачем ты продал «мерседес»?

— Он как машина не столь красив как… Ну как ты по сравнению с другими девушками. Но тоже привлекает слишком много внимания. К тебе лезут знакомиться, а к нему — что-то открутить. К тому же я строю большой дом в лесу около пансионата, заканчиваю, деньги нужны. Обойдусь пролетарской «волгой». «Нивой», на худой конец. Или без «мерседеса» я как кавалер уже не котируюсь?

— Ты сам по себе интересен. Необычен. Хоть чисто внешне — не герой моего романа. А вот родители…

— Требуют принца. Или Гошу.

— Я обещана Гоше ещё подростком, в стиле старомодных романов семнадцатого века. Папа «дал слово офицера».

— Само собой, не спрашивая твоего мнения?

— Ну почему же? Когда мне было четырнадцать, Гоше семнадцать, я — подросток, он — завидный кавалер и красавец, уезжал в Минск поступать в ракетное и как бы заранее делал предложение, парила на седьмом небе от счастья. Лучший жених гарнизона! Всем отказывала даже в поцелуе.