— Конечно. Во-первых, я, наконец, вполне освоился с супертяжёлым весом после стремительного перехода их лёгких категорий в максимальную, лучше двигаюсь. Во-вторых, не забрасывая бокс, полтора года уделял повышенное внимание своему второму спортивному увлечению — боевому самбо с активным использованием техник восточных единоборств. Как вы, вероятно, знаете, мне принадлежит звание мастера спорта СССР по самбо. Наверняка смотрели финальный бой с Варданяном, где завершающий удар был исполнен в технике каратэ, в боксе так не принято. Но в схватке с сильным, более крупным и высоким противником мне так показалось эффективнее. В грядущем чемпионате восточные методики будут использоваться ещё интенсивнее. Разумеется, я не собираюсь бить ногами в пах или ребром ладони по горлу. А вот приёмы концентрации, самомобилизации, купирования болевых ощущений — в каждом бою.

— Анжела Водопьянова, «Спортивная смена». Вы, очевидно, не сомневаетесь в своём успешном выступлении на чемпионате СССР. А в каких международных турнирах намереваетесь участвовать? Кубок по химии ГДР в Галлё-Нойштадте? Товарищеский матч в Белграде? Олимпийские игры?

— Во всех. Только решение принимаю не я, а тренерский совет. Иногда звучит: есть мнение, что у нас имеется другой кандидат, в лучшей форме. Самое простое — провести спарринг и выявить сильнейшего, но — нет. А вдруг тот самый сильнейший нечаянно получит травму? Я — за открытый бокс. Если кто-то уронит меня на канвас и выключит свет здесь, в Ташкенте, ни я, ни мои тренеры не будут пускать в ход закулисные рычаги, чтоб протолкнуть меня на престижные заграничные турниры.

После пресс-конференции, пованивающей скандалом, меня взяли в оборот парни в штатском из Первого главного управления.

— Товарищ капитан! — внушал мне старший группы. — Мы наблюдаем за вами перед операцией в Белграде. Своими провокационными заявлениями вы ставите всю операцию под удар!

— Напротив. Я формирую образ недовольного советской системой. Такой скорее перебежит, чем отличник боевой и политической подготовки.

— Не переусердствуйте! Спортсменам со слишком длинным языком выезды в капстраны, да в ту же Югославию, строго запрещены. Наши противники насторожатся: почему мы дали разрешение на выезд неблагонадёжному.

— Операция отменяется? Тем более, Юрий Владимирович… Светлая память… Он лично её курировал.

— Ни в коем случае не отменяется. Смерть Андропова никак не сказывается на текущих планах, за год наши люди заняли ключевые посты. Но потрудитесь держать язык за зубами. Любые демарши — только по согласованию с нами, в точном соответствии с данной инструкцией. Надеюсь, вы хорошо меня поняли.

— Так точно. Спасибо за доходчивое объяснение.

Когда шли из конференц-зала в номер, я поймал на себе насмешливый взгляд Кима. Уж он-то точно угадал связь моего спича с предстоящей белградской аферой.

16

Репутация

Ташкент — город поразительных контрастов. Партноменклатурная знать, имеющая отношение к хлопководству, живёт так, как не снится довольно обеспеченным людям на загнивающем Западе. Но когда на улицах города вижу приезжих с периферии, одетых насколько возможно прилично по случаю визита в республиканскую столицу, это кошмар даже по сравнению с небогатой белорусской глубинкой.

Что касается партийных герцогов, белорусский вождь был любим народом за талант тянуть союзное одеяло материальных благ на себя, то есть в интересах республики. В советской системе, где Москва забирала всё, а потом нещедро распределяла, требуя благодарить в пояс за «неустанную заботу партии и правительства», талант Машерова считался по важности номером один. Относительно неплохо товарные и денежные ресурсы подбрасывались псевдоеевропейским республикам Прибалтики, чтоб меньше вспоминали, как жилось до сорокового года, а также привилегированным со времён Сталина грузинам. В то же время многие регионы России и республики Средней Азии ходили в роли падчериц-полуколоний.

Узбекистан находился на особом положении. Центральному Комитету УзССР и правительству республики доводились абсолютно нереальные планы по поставкам хлопка, увеличивающиеся из года в год, переводились многие миллиарды советских рублей за «белое золото», запланированное, но фактически не отгруженное потребителям в другие регионы СССР. Напомню, что рубль начала восьмидесятых годов имел покупательную способность гораздо выше, чем доллар США после пандемии. Эти миллиарды обналичивались и перераспределялись по хлопковой пирамиде, часть шла в карман ответственным товарищам за крепко зажмуренные глаза на недопоставку грузов. Хлопкоробы, исполнявшие хотя бы часть госзаказа, а это тяжёлый и изматывающий труд, зачастую — с привлечением несовершеннолетних, и насрать на любые законы по защите их прав, получали сущий мизер.

Поэтому, в очередной раз входя в гулкие коридоры дворца спорта «Юбилейный» в Ташкенте, оборудованного под боксёрский чемпионат, я думал о зрителях с трибун. Первые ряды плотно оккупируют партийные султаны и султанята, для них вопрос престижа посетить первенство Союза, даже если к боксу равнодушны. А вот дальше сидят нормальные люди. Они любят бокс, вообще любят спорт. Наверняка узбекские поклонники супертяжей десятки раз видели меня по телевизору крупным планом. Им действительно важно говорить в кругу своих: я смотрел бой Матюшевича вживую, на ринге, как он дал! Таких нельзя подвести. Тем более в Ташкенте наверняка выступаю в последний раз.

К удивлению Кима, запретил ему любые аферы с тотализатором, велев неотлучно находиться при мне. Коль нас обоих столь плотно опекает Первый главк, незачем дразнить гусей. Он пытался возражать, на что получил отповедь: иначе полечу в Белград с другим секундантом. Например — с Коганом, а у того наверняка найдутся родственники в Израиле, вдруг решит использовать шанс. Ким тщательно спрятал эмоции, но затаил злость, скотина. Чем ближе побег, тем меньше у меня оставалось позитива по отношению к нему. Я обязан Киму многим? Да! Но он мне гораздо больше, ненасытный крохобор.

Первым мне достался в соперники молодой казах, избравший чисто оборонительную манеру боя — перчатки у лица, наклон вперёд, локти плотно прижаты друг к другу, дабы не пропустить апперкот или джолт. Чаще всего типажей «я в домике» осыпают градом ударов со всех сторон, что-то прилетает по макушке, достаётся и по затылку. Мы пойдём другим путём. Не может быть, чтобы тренер не сказал воспитаннику: работай от защиты, но представится шанс — бей! Значит, надо нарисовать иллюзию шанса. Я опустил руки, открыв лицо, и начал щупать паренька одиночными левыми джебами. Затем влепил правый свинг, провалившись и раскрывшись. Был готов далеко выпятить вперёд нижнюю челюсть, опустить руки по швам и закрыть глаза. Только после третьей или четвёртой демонстрации полного отсутствия защиты с моей стороны казах, выбросил, наконец, правую руку, наивно рассчитывая закончить бой одним хуком. Поскольку я ждал именно этого, успел уклониться влево и провести оверхэнд, кросс не имел бы успеха — противник максимально высоко держал плечо. Его правая рефлекторно дёрнулась назад, восстанавливая оборону фланга, дав мне возможность пробить прямой, вонзившийся между перчатками куда-то в пятак.

Не сказать бы, чтоб мой первый соперник был ужасно потрясён, я действовал сдержанно, не командуя себе «пли». Но рефери открыл счёт, а секундант не позволил возобновить бой. Его я выиграл чисто на репутации киллера: и боксёр, и тренеры боялись повторения донецкого финала.

Пока рефери собирал судейские записки, в данном случае — чистая формальность, я поднял руки и поприветствовал трибуны, каждую в отдельности. Не знаю, что смогли рассмотреть задние ряды. Моё кривляние с провоцированием казахского спортсмена на необдуманный поступок вряд ли выглядело зрелищным. Оверхэнд левой и хук правой прошли с интервалом менее секунды, я сам едва успел отметить глазами мелькание собственных перчаток. Таков поединок тяжеловесов — минуты ничего не значащей возни и быстротечный миг, решивший исход встречи.