* * *
Москва. Дом звукозаписи Гостелерадио.
Как Юдин и просил, Николаев позвонил и пригласил его в аппаратную после записи программы с новеньким. Как же без контроля новичка, да еще и такого юного? К тому же Семен Ильич всем сердцем желал, чтобы там был полный завал, который нельзя выпускать в эфир. И тогда он сможет с полным основанием отказаться от этого наглого молодого человека, пришедшего по протекции к нему на подработку. Расскажет сокрушенно, что из-за того, что доверился этой рекомендации, чуть передачу не сорвали. Едва удалось найти нового гостя студии, не пускать же в эфир это убожество…
Это были бы мощные козыри. Протекция-протекцией, а выпускать в эфир на весь Союз откровенно слабый материал никто не разрешит… Чревато, кто бы там ни пропихивал этого Ивлева, а так может по голове получить, что не обрадуется…
— Ну вот, Семён Ильич, — придвинул ведущий второй стул, — послушайте…
Юдин начал слушать запись, и первая мысль у него была, что это какая-то ошибка. Голос хорошо поставлен, правильно построенные фразы, тембр приятный, паузы уместны, нет слов-паразитов… А содержание? Чёткие идеологические акценты. Говорит с чувством, с толком, с расстановкой, увлекательно, что очень важно для молодого поколения…
— Как это он так ловко по бумажке все прочитал? А то прямо-таки складывается ощущение, что смотрит в глаза и говорит, — спросил Юдин, останавливая воспроизведение записи и снимая наушники. С мыслью, что новичка удастся бортануть, он уже расстался. Любой, кто прослушает запись, скажет, что нет никаких оснований не давать ее в эфир.Все было сделано профессионально — а профессионализм Юдин уважал как в себе, так и в других.
— Нет, Семён Ильич, не было у него никаких бумажек при себе, — ответил Николаев, многозначительно глядя на него.
— То есть… Ты хочешь сказать… Столько времени… Вот так гладенько и без запинки? Сидел и говорил?
— Да, — кивнул ведущий. — Так всё и было… Нервы, похоже, стальные, и в себе уверен вот прям до невозможности. У меня тут академики, вы же знаете, мекают и бекают, да потеют от страха, что что-то не то скажут, и весь Союз услышит. Запинаются через слово. А этот пацан — раз — и вплоть до конца. Не остановить! Представьте, в каком я был шоке!
Юдин надел наушники и включил продолжение записи.
Н-да… Был не прав, — думал заведующий отделом учебных программ. — Не подвели товарищи, действительно предложили очень интересного парня… Плевать уже, чей он родственник, и что вначале отношения не сложились, в нем есть сумасшедший потенциал.
Главная проблема на радио вечна как мир. Одни гости студии умеют красиво говорить, но сказать им особо нечего, что в процессе беседы быстро выявляется. Другие полны интересной информации, но выбивать ее из них очень тяжело. Рассказать что-то так, чтобы не стыдно было пускать в эфир, им очень сложно. Часто потому, что боятся, что все сказанное услышат десятки миллионов людей. А чтобы и язык был подвешен, и заслушаешься слушать, и не боялся микрофона — это дорогого стоит…
Если так и дальше пойдёт, можно будет Ивлева на более серьёзные направления ставить…
* * *
Фабрика швейных изделий номер восемь встретила меня угрюмыми вахтёршами преклонного возраста. Позвонил по местному телефону заместителю директора фабрики Агеевой Екатерине Захаровне, и вскоре за мной пришла на проходную невысокая худощавая женщина средних лет, с короткой стрижкой и очках, сдвинутых на лоб. Мы познакомились, она очень стеснялась меня почему-то. В таком возрасте и с такой должностью — видимо, сугубо потому, что представляла, с каких верхов я к ней пришел. Ну да, Захаров и Бортко люди очень непростые… Попросил её сразу показать мне предприятие.
В двухэтажной проходной у них были расположены кадры, бюро пропусков, охрана, военно-учётный стол, кабинеты профорга и инженера по охране труда.
Меня интересовало всё. И помещения, и оборудование, и персонал… Первое знакомство с предприятием прошло у нас быстро. Помимо цехов и административного здания, на территории также разместился небольшой одноэтажный склад со всяким подсобным хламом. И одноэтажный клуб с актовым залом и библиотекой.
Сама фабрика тоже небольшая трёхэтажная, на первом этаже столовая, контора, медпункт и склады, на втором и третьем цеха и раздевалки для рабочих.
Стрёкот швейных машинок был слышен издали, ещё на лестнице. В просторном цеху стояли рядами десятки машинок, и женщины, склонив головы, работали, не слыша и не видя ничего вокруг.
— На третьем этаже у нас такое же помещение, — повысив голос, чтобы перекричать гул, сообщила Екатерина Захаровна.
Мы прошлись по центральному проходу вдоль всего цеха. В конце у них располагалось ОТК и упаковка. Поразило, что у них не было вообще этикеток. На готовые изделия ставили штампы прямо на ткань.
«Фабрика швейных изделий № 8 УСП Мосгорисполкома», — прочёл я.
— А как расшифровывается УСП? — поинтересовался я.
— Управление швейных изделий, — пояснила Екатерина Захаровна.
— Как это? — не понял я. — Управление… швейных изделий… УШИ? УШИ Мосгорисполкома?
Начал смеяться сам, и она впервые улыбнулась.
— Вот поэтому и УСП.
Мы прошлись по третьему этажу, он был точной копией второго. Дальше она повела меня на первый этаж знакомиться с директором. Скворцова Валерия Демьяновна оказалась тоже невысокой, или мне так показалось с высоты своего роста, чуть полнее своего заместителя. Шустрая, подвижная, взгляд внимательный.
— Здравствуйте, Ивлев, Павел, — представился я в ответ. — Рад знакомству.
Женщины уселись поудобнее и приготовились меня внимательно слушать. Нашли, блин, сказочника. Екатерина Захаровна, вон, даже — блокнот приготовила. Работать по-новому, как мне сказал Сатчан, они готовы обе.
— Вам какие-то задачи уже поставили? — спросил я, чтобы хоть с чего-то начать.
— Нет. Сказали, вы придёте, и определитесь, что нам делать, — ответила директор.
— Так. Хорошо… Что мы выпускаем на данный момент?
— Простыни, пелёнки, наволочки, — начала перечислять замдиректора.
— Скудноватый ассортимент, — озадаченно произнёс я. — На таком сильно не развернёшься. Кому вы поставляете свою продукцию?
— Министерству здравоохранения, — ответила директор.
— Так. Значит, в розницу ничего не попадает?
— Нет, наверное, — посмотрела она на своего заместителя.
— Точно нет, — подтвердила она.
— Плохо, — улыбнулся я. — План выполняете?
— Да, стараемся.
— А бывает, что перевыполняете?
— Бывает, но оставляем на складе, — ответила Екатерина Захаровна. — Мало ли что. Запас должен быть. А то знаете, как бывает, сгорит какой-нибудь трансформатор и будет вся фабрика стоять две недели, а то и месяц.
— Это да, — кивнул я. — Ну, а представим, у вас уже большой запас и вам больше не надо. Куда пойдут излишки сверх плана?
— Не знаю, это в управлении будут решать, — пожала плечами директор Валерия Демьяновна.
— Ага! Управление Мосгорисполкома… Так. Наша с вами задача добиться появления в рознице нашей продукции. Значит, нам с вами надо выйти на Управление с запросом, мол, фабрика перевыполняет план и остаются излишки продукции, что с ними делать? При этом обязательно укажете, что готовы поставлять излишки в розницу.
— А если они решат излишки министерству здравоохранения тоже отдать? — спросила Валерия Демьяновна.
— Вот! Чтобы они так не решили, мы должны провернуть эту операцию в связке, сработать одновременно с разных направлений. Вы отправите запрос, а мы уже через свои связи сделаем так, чтобы вам дали положительный ответ.
— А потом?
— А потом начнём шить товары народного потребления. Простыни, наволочки, пододеяльники, комплекты детские, полуторные, двуспальные. Даже в план на следующую пятилетку включим эти позиции.
— И всё? — удивлённо спросила Екатерина Захаровна, переглянувшись со своей директрисой. — А в чём, тогда, весь интерес?