В марте 1536 года Ибрагим был внезапно убит по приказу Сулеймана, хотя только что завершил победоносную кампанию против Сефевидов и всего за несколько часов до смерти разделил, казалось бы, дружелюбную трапезу с султаном. Здесь можно провести параллель с внезапным решением халифа Гарун ар-Рашида уничтожить Бармакидов. Нельзя сказать наверняка, почему Сулейман поступил именно так. Впоследствии, когда его великий визирь и зять Рустем-паша просил разрешения проходить в покои Сулеймана, тот отказал, заметив, что “одного безумства достаточно”. Возможно, Сулейман просто имел в виду, что своим отношением к Ибрагиму он позволил тому возвыситься и зазнаться. Как и большинство фаворитов, великий визирь ревновал султана ко всем потенциальным соперникам, которым симпатизировал Сулейман, и пытался уничтожить их или хотя бы назначить на какой-нибудь пост как можно дальше от двора. Личный секретарь Ибрагима впоследствии написал, что власть изменила его господина, сделав его более высокомерным и менее осмотрительным. Многочисленные враги и соперники, которые появлялись у любого фаворита, всячески старались привлечь внимание Сулеймана к его недостаткам. Но, возможно, слова султана относились к особым сложностям в поддержании отношений между императором и человеком, который был и другом детства, и давним первым министром, и рабом. Как всегда, эти события следует рассматривать в специфическом контексте османского двора и политической культуры, где своевольные казни великих визирей и других министров не были из ряда вон выходящими событиями. Политика часто становится кладбищем для дружбы. Впрочем, это не всегда приводит к тому, что один друг велит задушить другого во сне¹⁸.

К тому времени, когда Сулейман взошел на престол, в османском обществе давно сложилась традиция, в соответствии с которой султану не полагалось жениться, а полагалось производить потомство со своими рабынями-наложницами. Женщина, родившая султану сына, как правило, более не допускалась к нему в постель, и ей было настрого запрещено рожать второго мальчика. Из любовницы она превращалась в мать. Когда ее сын вступал в отрочество, его назначали наместником одной из провинций, чтобы он мог проявить себя. Мать сопровождала его, играя роль наставника, и управляла его двором. Даже в столь личной эмоциональной сфере монарх должен был ставить интересы государства выше любви, которую он, вероятно, испытывал к этой женщине. Если юный шехзаде побеждал в борьбе за престолонаследие, его мать становилась императрицей-матерью (валиде-султан), то есть самой могущественной и уважаемой женщиной в империи. Если же ему случалось потерпеть поражение, он погибал, а его мать отправлялась в печальный и мрачный угол Старого дворца, где жили бывшие наложницы. И снова в случае с Сулейманом его характер и потребность в дружбе и любви заставили его нарушить традицию. В 1521 году он влюбился в наложницу Хюррем, одну из примерно ю тысяч русских, украинских и польских рабынь, которых в 1500–1650 годах ежегодно захватывали и продавали в Османскую империю крымские татары. Впоследствии Сулейман женился на Хюррем и более не заводил детей с другими женщинами¹⁹.

Это оказало сильнейшее влияние на османскую придворную политику и – в первую очередь – на престолонаследие. Для старшего сына Сулеймана – способного и популярного шехзаде Мустафы, матерью которого была наложница Махидевран, увлечение Сулеймана Хюррем представляло смертельную угрозу. Политика престолонаследия была игрой с нулевой суммой. Хюррем понимала, что, если Сулейман умрет, пока жив Мустафа, янычары с большой вероятностью посадят на трон именно его. В его пользу говорили старшинство, опыт, харизма и компетентность. В этом случае сыновей Хюррем-султан ждала смерть. Это понимал и Сулейман, и потому в 1553 году он приказал убить Мустафу и обоих его сыновей.

Сохранился пронзительный пересказ беседы султана с его младшим сыном Джихангиром, которого он, очевидно, очень любил. Джихангир родился физически неполноценным, и немногочисленные дошедшие до нас письма его родителей показывают их озабоченность его здоровьем. Сулейман и Хюррем старались проводить с ним как можно больше времени. Джихангир ладил со своим единокровным братом Мустафой и, как сообщается, однажды спросил у Сулеймана, поможет ли это вкупе с его физическими недостатками сохранить ему жизнь, если Мустафа унаследует престол. Сулейман ответил, что в этом случае Джихангиру точно не следует ждать пощады. Вероятно, его ждала такая же судьба и если бы наследником стал любой из его родных братьев, Баязид или Селим, хотя и можно предположить, что если бы Хюррем была еще жива, то новый монарх по просьбе матери мог бы сохранить жизнь брату, который в силу своего уродства, по сути, не представлял для него угрозы²⁰.

Сложно поставить себя на место отца, который знал, что однажды его сыновьям придется перебить друг друга. Несомненно, человек привыкает к обычаям и традициям. Во все эпохи большинство отцов из королевских семей склонно было считать своих детей пешками в династической игре. Кроме того, история монархии очень часто представляет собой историю правителей, которые приносили личные чувства в жертву делу всей династии и логике власти. Часто пост так довлел над инкумбентом, что почти лишал его собственной личности, хотя это и может быть оптической иллюзией, которая возникает из-за недостатка источников. До Сулеймана большинство османских султанов едва знали своих сыновей, которых еще детьми назначали наместниками провинций, куда они отправлялись в сопровождении своих матерей. Сулейман, однако, был другим: в его случае мы чувствуем человеческую потребность в любви и дружбе, в первую очередь в семейном кругу. Его сильно опечалила ранняя смерть их с Хюррем первого сына, шехзаде Мехмеда. Несомненно, суровая реальность политики престолонаследия порой весьма его тяготила.

Через 30 лет после смерти Сулеймана в 1566 году Османская империя вступила в период кризиса, который завершился лишь в 1650-х годах. Одним из его факторов, вероятно, было изменение климата: часто считается, что Малый ледниковый период катастрофически сказался на сельском хозяйстве в анатолийском зерновом регионе, что вынудило часть крестьянства просить милостыню и заниматься грабежом ради выживания. Приток американского серебра вызвал сильную инфляцию, которая достигала пиковых значений в 1588–1597 и 1615–1625 годах. Она принесла разорение всем, кто имел фиксированный доход, включая чиновников и кавалеристов-тимариотов, и это в итоге привело к разладу в административных и фискальных механизмах государства. Долгие войны с Габсбургами и Сефевидами были чрезвычайно затратны и завершались, не принося ни победы, ни добычи, ни территорий. К 1590-м годам Габсбурги сравнялись с Османами в военной мощи. Соперничество их военных машин привело к патовой ситуации на полях сражений и банкротству обеих наций. Чтобы лишить Габсбургов превосходства в пехоте, которая постепенно смещала кавалерию с главенствующих позиций, Османы призывали в армию огромное количество пеших солдат, хотя с трудом могли платить им даже во время похода. Их увольняли со службы каждую зиму, и по окончании войны в 1606 году они пополнили ряды разбойников. Тем временем в Стамбуле вспыхнуло ожесточенное соперничество между янычарами и гвардейскими кавалеристами, которые пытались отстоять свою долю сокращающихся налоговых поступлений. Социально-экономический хаос переплетался с политическим кризисом во дворце, а также в высших эшелонах власти. Политическая история 1574–1656 годов чрезвычайно сложна, но в основном повествует о слабом руководстве и растущей силе различных придворных фракций и об отчаянных попытках некоторых султанов восстановить единовластие, отчасти с помощью террора. Ключевым фактором политического кризиса было то, что – главным образом по биологической случайности – все султаны, которые восходили на трон в первой половине XVII века, были либо малолетними, либо психически неполноценными²¹.

В некоторой степени истоки этого политического кризиса можно связать с воцарением внука Сулеймана Великолепного – Мурада III – в 1574 году. Его отец, Селим II, отошел от традиции, назначив наместником в провинции лишь своего старшего сына и названного наследника Мурада. Пятеро остальных его сыновей остались в Стамбуле и были убиты сразу после восшествия Мурада на трон. Поскольку Габсбурги и Сефевиды готовы были воспользоваться традиционной борьбой за престолонаследие среди Османов, было слишком опасно позволять соперничающим шехзаде вступать в вооруженное противоборство. Великим визирем при Мураде остался Соколлу Мехмед-паша, который занимал этот пост со времен Сулеймана. Селим II с радостью делегировал Соколлу, который был его зятем, большую часть дел управления. Проведя у власти много лет, Соколлу, естественно, подчинил себе властную машину, в которой нашлось место для многих его протеже. Почти любой первый министр или фаворит в монархии до наступления Нового времени стремился контролировать распределение благ и покровительство. Назначение верных клиентов на ключевые посты часто также было единственным способом обеспечить исполнение приказов и функционирование административного аппарата. Не приходится удивляться, что новому монарху претило влияние Соколлу. Еще больше недовольства высказывали клиенты, которые появились у Мурада, пока он был наместником и законным наследником престола. В число злейших врагов Соколлу входили мать султана Нурбану и его любимая наложница Сафие. Мурад был очень близок с обеими этими способными и амбициозными женщинами, имевшими собственные сети клиентов, которым необходимо было оказывать покровительство.