Должно быть, когда его отец уничтожил Джафара и Бармакидов, 17-летний аль-Мамун испытал шок и впервые познакомился с жестоким миром придворной политики. Новым наставником молодого принца стал аль-Фадль ибн Сахль, происходивший из влиятельного хорасанского рода, недавно принявшего ислам, но по-прежнему сохраняющего свое персидское наследие. Поскольку аль-Фадль был протеже Бармакидов, разделял их ценности и владел их политическими навыками, молодой аль-Мамун, вероятно, принял его хорошо. Когда аль-Мамуна назначили наместником Хорасана, аль-Фадль поехал туда вместе с ним, фактически исполняя обязанности первого министра, и сыграл ведущую роль, наставляя аль-Мамуна в кризисные годы накануне и во время гражданской войны. Сложно сказать, пребывал ли тогда аль-Мамун под влиянием аль-Фадля (как указывает большинство источников) или же к тому времени он уже научился делегировать обязанности первому министру и плести интриги у него за спиной. После того как в 813 году армии аль-Мамуна захватили Багдад, было принято решение остаться в Мерве на востоке Хорасана и управлять империей оттуда. Его часто связывают с тем, что аль-Фадль опасался потерять влияние на халифа, если аль-Мамун вернется в Багдад. Впрочем, кто бы ни принял это решение, оно привело к катастрофе. Очень сложно управлять империей из столицы, находящейся в отдаленном приграничном регионе. Империи, которым это удавалось, обладали мощными и устоявшимися институтами и традициями, укорененными в стабильном альянсе центральной власти и местных элит. Ничего подобного в Аббасидском халифате не было – по крайней мере в 813 году, когда в ходе гражданской войны многие наместники и военачальники воспользовались шансом объявить себя независимыми правителями²³.

Процесс повторного завоевания провинций и восстановления политической стабильности начался лишь после того, как в 819 году аль-Мамун казнил аль-Фадля и вернулся в Багдад. Ключевую роль в нем сыграли князь Тахир ибн Хусейн и его сыновья, которых раньше оттеснял от политики аль-Фадль. Активное участие в нем принял и единокровный брат аль-Мамуна, грозный принц и впоследствии халиф аль-Мутасим. Однажды альМамун написал аль-Мутасиму об Аббасидах: “Ты прекрасно понимаешь, что в них нет ничего выдающегося, хотя кое-кто из них и достоин уважения”. Единственное исключение, по мнению аль-Мамуна, составлял сам аль-Мутасим, бесспорно, обладавший сильным характером и имевший немало военных заслуг²⁴.

Аль-Мамун в любом случае выделялся бы своими просвещенными интересами на фоне остальных Аббасидов, но поистине неординарным его сделали три решения, которые он принял как халиф после победы в гражданской войне. Первым из них стало назначение наследника, не принадлежащего к династии Аббасидов: его избранник Али ибн Муса был не только видным Алидом, но и человеком, которого большинство шиитов считало истинным халифом и имамом. Хотя Али был весьма уважаемым богословом, который никогда открыто не противостоял Аббасидам, многие его ближайшие товарищи сыграли ключевые роли в восстаниях против них. После смерти Али ибн Мусы халиф постарался наладить отношения с Аббасидами, но всю жизнь он делал все возможное, чтобы заключить союз с Алидами и обеспечить зятю пророка Мухаммеда особый статус в ряду всех остальных халифов. На смертном одре аль-Мамун назвал своим наследником Аббасида, но его выбор и на этот раз шел вразрез с традицией.

Большинство халифов всеми силами старались обеспечить передачу власти своим сыновьям. Сын аль-Мамуна Аббас был опытным и успешным полководцем и командовал армией. Тем не менее наследником аль-Мамун назвал своего единокровного брата аль-Мутасима. Но это решение объяснялось желанием аль-Мамуна закрепить примат халифа в определении исламской доктрины и попыткой принудить всех видных богословов (улемов) к публичному признанию этого примата, что, пожалуй, сильнее всего шокировало его подданных.

Нам точно неизвестны мотивы аль-Мамуна. Возможно даже, что он выбрал наследником аль-Мутасима исключительно потому, что в последние часы рядом с ним был именно брат, который воспользовался этим, чтобы повлиять на порядок престолонаследия. Большинство историков, однако, полагает, что аль-Мамун принял свои три решения из страха, что влияние императора-халифа стремительно снижается, в связи с чем он должен его восстановить – даже если для этого придется пойти на отчаянные меры.

Ведущий специалист по эпохе аль-Мутасима пишет, что аль-Мамун “все лучше понимал… реальную проблему халифата, который лишился своего изначального религиозно-политического значения, присущего ему в момент возникновения при непосредственных преемниках Пророка, и постепенно терял поддержку широких масс”. Хаос, посеянный гражданской войной между Аббасидами и последующим убийством Мухаммада аль-Амина, грозил лишь сильнее подорвать уважение к династии. Аль-Мамун впитал не только персидскую монархическую традицию, но и греческую, эллинистическую и персидскую традиции политической философии, которые подчеркивали невежественность масс и их острую потребность в сильной руке во избежание несправедливости и хаоса. Для него призыв к возвращению к более эгалитарному и анархическому миру пророка Мухаммеда был немыслим. Заключение союза с Алидами и принятие экзальтированной шиитской версии халифата, напротив, сулило гораздо больше. Когда же напоследок Аль-Мамун выбрал в качестве наследника брата, а не сына, то вероятно считал, что необходимо пожертвовать личными чувствами ради блага халифата как института. Его брат был более опытным полководцем, который, скорее всего, имел более сильный характер и более мощную армию. Он пользовался поддержкой Аббасидов, а потому наверняка и багдадских элит. Если бы аль-Мамун сделал выбор в пользу собственного сына, это вполне могло привести ко второй гражданской войне, которая, возможно, уничтожила бы и династию, и империю²⁵.

Подобной логикой аль-Мамун, вероятно, руководствовался в своей религиозной политике. До него аббасидские монархи сотрудничали с богословами и предоставляли им все больше свободы при разработке согласованной трактовки исламской доктрины. На заре эпохи Аббасидов халиф аль-Мансур отклонил призыв одного из видных сановников, Ибн аль-Му-каффы, который настоятельно советовал монарху взять в свои руки унификацию и кодификацию исламского права. За 80 лет, которые прошли с отказа аль-Мансура до решения аль-Мамуна восстановить власть халифата в религиозной сфере, исламское общество и исламская теология окрепли. Одним из признаков этого было то, что если в достоверных версиях хадисов, то есть суждений пророка Мухаммеда и его сподвижников, порой встречались отсылки к решениям халифов из династии Омейядов, то отсылок к решениям аббасидских халифов в них не встречалось никогда²⁶.

Трое из четырех великих основателей главных школ исламского права уже умерли к тому моменту, когда аль-Мамун взошел на престол. Четвертый, ибн Ханбаль, был самым знаменитым оппонентом политики альМамуна. Ибн Ханбаль был “буквалистом”, или, выражаясь современным языком, фундаменталистом. Для него вся истина заключалась в Коране и хадисах, и эта истина была самоочевидной. В трактовке ибн Ханбаля не было места ни для осуществляемой аль-Мамуном поддержки философии и логики как вспомогательных дисциплин для поиска религиозной истины, ни для притязаний халифа на последнее слово в вопросах исламской доктрины. За свои воззрения ибн Ханбаль был приговорен к тюремному заключению и бичеванию, но жители Багдада были на его стороне и на стороне буквализма. У них тоже не было времени на греческую философию. В конце концов внук аль-Мутасима, халиф аль-Мутаваккиль, прекратил поддержку философии (то есть мутазилитов) и (косвенно) отказался от притязаний на обладание последним словом при формировании исламской доктрины. Аль-Мутаваккиль справедливо полагал, что подавляющее большинство его подданных более не поддерживает эти притязания, а следовательно, они лишь сильнее подрывают легитимность халифата.

В этой уступке нашли отражение не только реалии халифата в середине IX века, но и более общие истины о взаимодействии императора с элитами, институтами и массовыми религиозными верованиями. В первом исламском веке, пока доктрины еще не были кодифицированы и пока не появились глубоко укорененные институты, халиф не просто мог, но порой и вынужден был активно играть роль религиозного лидера. Впрочем, как только религия пустила корни, император на свою беду бросил вызов ее доктринам и духовенству²⁷.