Впрочем, более значительную роль в событиях, вероятно, сыграли не столь личные мотивы. Правителю в Багдаде сложно было удерживать под контролем Хорасан. В распоряжении халифа не было ничего подобного китайской бюрократии, чтобы объединять огромную империю и управлять ею. Наместники в провинциях задействовали местные связи, дворы и гарнизоны, чтобы закреплять свое влияние на обширных вверенных им территориях и собирать с них налоги. Постоянно существовала угроза вооруженного сопротивления. Устранив Бармакидов и столкнувшись с хаосом, посеянным иракским наместником Хорасана (из абна), Харун, очевидно, решил сделать ставку на династию. Без всяких сомнений, он знал, как опасно передавать имперскому принцу полный контроль над огромной и богатой провинцией. Возможно, он также полагал, что пообещав аль-Мамуну в наследство весь халифат, он устранит угрозу раскола. У арабов существовала древняя традиция принесения взаимно обязывающих клятв, которая зародилась в доисламские времена, когда никакого государства, связывающего граждан обязательствами, еще не существовало. Харун заставил своих сыновей публично и торжественно поклясться соблюдать порядок престолонаследия, известил об этом всю империю и поместил тексты клятв в священное место мусульман – в Каабу в Мекке¹⁷.

Харун умер в 809 году, когда вел свою армию абна на помощь аль-Мамуну, который намеревался восстановить полный контроль халифата над Хорасаном и приграничными территориями. Перед смертью Харун велел войску двигаться дальше, но история видела мало правителей, которые могли командовать из могилы, поэтому его армия быстро вернулась в Ирак по приказу багдадского правительства аль-Амина. К началу 811 года между единокровными братьями и их сторонниками разразилась полноценная гражданская война. Казалось бы, победа должна была достаться аль-Амину, который контролировал Ирак, основную часть войска и почти все провинции, за исключением Хорасана. Но победителем в итоге стал аль-Мамун, хотя причины этого и неясны – в первую очередь потому, что о войне нам известно мало. Аль-Мамуну чрезвычайно повезло иметь на своей стороне лучшего из полководцев той войны, молодого хорасанского аристократа Тахира ибн Хусейна. Скорость, сила и дерзость стратегии и тактики Тахира подорвали уверенность и боевой дух противника. Возможно, в армию Тахира входила кавалерия, подготовленная для степной войны, и это давало ему преимущество перед абна, состоящей главным образом из пехоты, но наверняка мы этого не знаем. Ни молодой халиф аль-Амин, ни его полководцы не обладали достаточной харизмой, чтобы восстановить единство и уверенность армии после первых сокрушительных побед Тахира. К осени 813 года Багдад, который более года осаждали войска аль-Мамуна, оказался на грани падения, и халиф аль-Амин попал в ловушку¹⁸.

Осаждавшие город войска были разделены на две армии, одной из которых командовал Тахир, а другой – Хартама ибн Айян, десятилетиями верно служивший при дворе отца и деда аль-Мамуна. Аль-Амин отчаянно хотел именно сдаться Хартаме, справедливо полагая, что человек, который был лоялен его семье, отнесется к нему с милосердием и почтением. Но к тому моменту двор халифа превратился в осиное гнездо из людей, которых в основном заботило лишь собственное благополучие после поражения. О переговорах аль-Амина с Хартамой сообщили Тахиру, солдаты которого устроили засаду, перевернули лодку халифа и взяли его в плен.

Один из помощников Хартамы, Ахмад бин Салам, также схваченный силами Тахира, в одиночестве сидел в караульном помещении, когда туда привели халифа – “раздетого, в одном исподнем, с тюрбаном, надвинутым на лицо, и изорванной тряпкой, наброшенной на плечи”. Упавший в реку аль-Амин дрожал от холода и сырости, но главное – от страха. Халиф узнал Салама, вспомнив, что он тоже служил его семье. «Подойди ко мне, – сказал он, – и обними меня. Мне очень страшно». Я прижал его к себе. Его сердце билось так сильно, словно готово было выпрыгнуть из груди”. Прошло немало минут. Затем в помещение вошли несколько персов с саблями в руках, хотя каждый из них сначала помедлил у двери, надеясь пропустить вперед другого. Первый удар нанес раб одного из приближенных Тахира. Аль-Амин отчаянно пытался защититься подушкой, крича: “Я собрат посланника Божьего… Я сын Харуна. Я брат Мамуна”, – но смелость уже вернулась к убийцам, и они навалились на него и перерезали ему горло. Тахир отправил аль-Мамуну голову аль-Амина, чтобы тот убедился в гибели бывшего халифа.

Сообщается, что аль-Мамун был опечален смертью брата, но понимая политические реалии, он сказал оплакивающему халифа визирю: “Сделанного не воротишь. Пусть твой острый ум найдет этому оправдание”. Хотя некоторое время после этого аль-Мамун с подозрением относился к Тахиру и его сыновьям, впоследствии он понял, что нуждается в их поддержке даже после победы в гражданской войне. Он был прав. Два поколения семьи Тахира – на манер Бармакидов – давали Аббасидам верных визирей в Багдаде и наместников в Хорасане. Благодаря их статусу, связям и знанию местной специфики Хорасан оставался под контролем Аббасидов на протяжении десятков лет¹⁹.

Абдуллах аль-Мамун, победивший в гражданской войне, был одним из самых интересных и неординарных халифов из династии Аббасидов. Хотя портретов халифов не сохранилось, во взрослом возрасте аль-Мамуна описывали как человека среднего телосложения, с бледным лицом, статного и длиннобородого – длинная борода у арабов считалась признаком мужественности и красоты, как и черная родинка, которая темнела на щеке аль-Мамуна. В зависимости от обстоятельств халиф становился то величавым, то непринужденным. В неформальной обстановке был остроумен и находчив, говорил и держался просто. Он любил вино, но никогда не пил лишнего и строго соблюдал другие исламские обычаи и нормы. Аль-Мамуна, как и большинство монархов, осаждали просители, жаждущие благ, неудивительно, что он, не склонный к затворничеству, однажды назвал одиночество не менее приятным, чем общение. Это намекает на ключевой аспект его личности, имевший важные политические последствия: АльМамун был самым образованным и грамотным из аббасидских халифов²⁰.

Аль-Мамун славился эрудицией и любознательностью. Хотя это, несомненно, отчасти было присущим ему от природы качеством, он также многим был обязан своему образованию и воспитанию. Харун ар-Рашид проявлял личный, человеческий и академический интерес к образованию старших сыновей. Разумеется, их учили вести себя, как подобает принцам: изящно и уверенно говорить на публике, проявлять сдержанность и достоинство, всегда уважать старших и вышестоящих мужчин. Но Харун настоял и на полноценном образовании, которое привило его детям привычку к труду, самоконтролю и пунктуальности, а также наделило их аналитическими навыками. В основе этого образования лежало тщательное изучение Корана, а также арабской грамматики и стилистики. Глубокое изучение тонкостей арабского языка считалось принципиально важным для понимания Священного Писания на продвинутом уровне²¹.

Получив образование, аль-Мамун не проявлял интереса к дальнейшему изучению Корана, но был вполне уверен, что знает его в достаточной мере. Молодого принца также знакомили со светской – в основном персидской – высокой культурой и особенно поэзией. Наставником аль-Мамуна был Джафар из рода Бармакидов, в доме которого он вырос. Бармакиды покровительствовали иранской культуре и исламским наукам. Периодически Джафар устраивал дебаты между учеными в древнегреческих традициях спора и диалектики, чтобы разрешать трудные религиозные вопросы, на которые Коран не давал однозначного ответа. Мощная поддержка, которую аль-Мамун, став халифом, оказывал так называемым мутазилитам, полагавшим, что философия дает человеку инструменты для познания великих истин, несомненно, восходит к периоду его жизни у Джафара. Оттуда же и его поддержка научных экспериментов и, что особенно важно, перевода на арабский классических греческих, индийских и иранских трудов по естественным наукам, медицине, математике и философии. С IX века Арабский халифат не только играл важнейшую роль в сохранении древней мудрости целого ряда цивилизаций, но и помогал распространять, развивать и транслировать эту мудрость на огромных пространствах Евразии и Северной Африки. Христианская европейская наука и, в частности, философия оказались в неоплатном долгу у халифата, и ни один халиф не сыграл в этом процессе обмена знаниями большую роль, чем аль-Мамун²².