При упоминании отца Джастин зарычал и задёргался с удвоенной яростью. Но это была уже последняя отчаянная попытка, закончившаяся невнятным бульканьем.

— Расслабься, милый… — проворковала кукла, окончательно погружая его под воду.

— Зд-дравствуй, — сквозь ком в горле ответил я.

На секунду даже показалось, что заикание вернулось ко мне даже здесь, в виртуальной реальности. Но потом, наоборот, почему-то стало легко и спокойно. Словно простое приветствие установило между нами незримую связь. В конце концов, теперь я знаю, что она не может причинить мне вреда. И изначально не хотела. Хотя и была рассержена моим появлением в Арктической ночи.

Отключив Левитацию, я плавно опустился на пол. Твёрдая опора под ногами придала ещё больше уверенности.

— Он ведь не придёт, верно? — на этот раз уже точно с нескрываемой грустью спросила она.

Я замешкался. Хотел было пожать плечами, но потом решил, что стоит быть с ней честным.

— Думаю, что нет.

Она молчала, глядя не на меня, а чуть в сторону с застывшим выражением лица. Сейчас она уже не состояла полностью из блестящей чёрной массы, как обычные мимики. Поверхность её тела плавно меняла цвет, постепенно формируя реалистичную кожу, волосы, одежду. Ещё немного — и передо мной стояла та самая Анастасия, будто сошедшая со старых фотографий. Одета она была в лаконичную белую обувь, однотонные свободные брюки и блузу без ворота, похожие на медицинские.

— Не знаю, почему, но он боится этой встречи, — добавил я. — И вообще, кажется, боится… тебя.

— Вот как?

Она, наконец, посмотрела мне в глаза. Я ожидал какого-то особенного, пронизывающего взгляда — всё же передо мной великий и ужасный искусственный разум, которым меня пугали уже не первую неделю. Сначала Кинг, потом отец…

Но всё, что я увидел — это усталую и немного грустную женщину средних лет. Впрочем, может, это лишь маскировка? Это её вселенная, она вольна изобразить из себя что угодно. Но почему-то выбрала именно этот образ…

— Честно признаться — они все тебя боятся. Потому что не понимают, чего от тебя ожидать.

— Это странно. Уж Роберт-то хорошо знает меня. Лучше, чем кто бы то ни было.

— Может, как раз в этом дело?

Брови её вопросительно изогнулись.

— Что ты имеешь в виду?

— Отец… Боюсь, он по-прежнему винит тебя в той истории с пожаром. Ну, когда…

Я невольно провёл кончиками пальцев по шее — там, где располагался старый шрам от ожога. Хотя здесь, на игровом аватаре, его, конечно, не было и в помине.

— Винит меня?

За короткое время по лицу её будто пробежала рябь — выражения сменялись слишком быстро для обычного человека. Удивление, отрицание, гнев, задумчивость, догадка, печаль, снова задумчивость… И все это всего за пару секунд. Но зато сейчас было точно видно, что этот её аватар — не просто ширма, а действительно отражает её суть.

— Это он тебе сказал?

Я молча кивнул.

— А что ты сам об этом думаешь?

Она сделала пару шагов, стяновясь рядом со мной вплотную. Я с некоторым запозданием понял, что роста она самого обычного — чтобы заглянуть мне в глаза, ей пришлось запрокинуть голову назад. Она подняла руку, снимая с меня Маску Отрицателя — одним лёгким движением, будто стирая её. Я невольно отшатнулся, но отвести от неё взгляд не мог.

— Что ты помнишь, Террел? — тихо спросила она.

Этот вопрос подействовал на меня, будто удар кувалдой — перед глазами всё поплыло, пол ушёл из-под ног, сердце заколотилось в преддверии мощной панической атаки.

Сколько раз я уже слышал этот вопрос! Сначала на сеансах у психологов, потом в повторяющихся кошмарах. Словно заложенный в меня много лет назад триггер, он выбивал меня из колеи, заставляя снова и снова возвращаться в воспоминаниях в тот страшный вечер.

Охваченный пламенем дверной проем, будто портал в ад. Там, за ним — чьи-то крики, топот ног и клубы черного едкого дыма. И чья-то рука с блестящим кольцом на безымянном пальце, бессильно скребущая ногтями по полу…

Волна жара и боли, увлекающая меня в грохочущую, взрывающуюся алыми сполохами тьму. Эта тьма будто рвет меня на куски острыми когтями, но при этом я остаюсь живым и продолжаю все чувствовать…

Нет! Нет!!

Мой крик вдруг разбивает всю эту картину вдребезги, осколки тут же уносятся прочь. И на меня обрушивается тишина. Но необычная. Я всё ещё там, в воспоминаниях.

Но в этот раз всё иначе.

Это уже не кошмар. Больше похоже на погружение в full-VR. Я по-прежнему осознаю, что я бодрствую, что я только что находился в Цитадели Пустоты и разговаривал с Анастасией. И, похоже, это она погрузила меня в эту симуляцию.

Поначалу я всё вижу мутно, свет слишком яркий и слепит меня, будто спросонья. Картинка постепенно проясняется, но медленно, так что детали я выхватываю последовательно, одну за другой.

Я один в небольшой комнате. Судя по обстановке — детская. Кровать с ярким покрывалом. На свободной стене, занятой видео-обоями, крутится без звука какой-то старинный 2D-мультфильм про персонажей с мышиными головами. На ковре разбросаны игрушки — фигурки супергероев, какие-то карточки, детали конструктора… Но я вижу их под странным углом. Когда зрение, наконец, окончательно фокусируется, я понимаю, что я лежу на боку, спрятавшись под кроватью.

Двигаться не могу — я заперт в этом теле как сторонний наблюдатель. Лишь вижу собственные руки — маленькие, детские, сжимающие в ладошках деталь от конструктора. Слышу собственное дыхание — сбивчивое, взволнованное. Я испуган. Хочу закричать, но будто онемел — лишь беззвучно хватаю ртом воздух.

Что меня так напугало? Детская пуста и выглядит совершенно обычно, даже идиллически. Когда я жил в интернате, именно так я и представлял себе настоящее счастье. Целая комната! Моя собственная. Полная игрушек, личный вещей, обустроенная так, как нравится мне. И, конечно, где-то там, за стеной — родители. Всегда рядом, всегда готовы обнять, поговорить с тобой, поиграть.

Точно. Вот что меня напугало. Голоса родителей за стеной. Необычно громкие, злые. Я никогда не слышал, чтобы папа разговаривал с мамой вот так. Они никогда не ругались. Да, бывало, что спорили, но никогда не доходило до таких криков. Папа вообще редко повышал голос — он всегда спокоен и немного рассеян. А когда говорит со мной — на лице его всегда легкая улыбка. Сейчас я легко вызвал в памяти его образ — того, молодого.

А вот мама почему-то до сих пор размыта. Я с трудом могу представить её лицо. А тот голос, что сейчас доносится из-за двери, кажется каким-то чужим. Может, потому что она кричит — со злостью, с надрывом. Я никогда не слышал раньше, чтобы она так на кого-то кричала.

Вдруг приходит осознание — точнее, смутное воспоминание — отец не знает, что я здесь. Это мама попросила меня спрятаться под кровать и лежать тихо.

— Убирайся, слышишь⁈ Всё кончено!

Ответ отца я слышу невнятно, зато вздрагиваю от звуков какой-то странной возни в коридоре.

— Не смей говорить так! Это ты во всём виноват! Ты сам разрушаешь всё, за что берешься!

Снова голос отца, но я снова разбираю только обрывки фраз — голос его тише, глуше, в то время как голос матери, срывающийся на визг, будто ввинчивается в мозг, легко проникая через дверь. Это начинает причинять уже почти физическую боль — я сжимаюсь всё сильнее, пытаясь закрыть уши руками. Сердце колотится, становится трудно дышать, стены комнаты словно заваливаются внутрь, так и норовя придавить меня.

Кажется, эта моя первая в жизни паническая атака. Первая из многих. И я — всего лишь маленький мальчик, оказавшийся с нею один на один. Я лежу под кроватью, дрожа от страха, и единственное, что доносится до меня извне — это обрывки фраз, выкрикиваемых с обидой и ненавистью.

— … Да, Крис — другой! Он заботится обо мне, он любит меня по-настоящему!

— … Никогда ты меня не любил! Ты не знаешь, что это такое! Ты лишь делаешь больно всем, кто находится рядом!