Чжоу даже замешкался.
— … с начальством. Правда, сейчас, когда мистер Флинт…
— Теперь ты — исполняющий обязанности главы департамента разработки, — Брайт ободряюще потрепал его по плечу.
— Может, и ненадолго… — проворчал он.
— Тем не менее. Привыкай к этой мысли и учись принимать решения самостоятельно.
— Но есть ведь ещё и высшее руководство! И перед игроками этот откат нужно как-то обосновать… Ладно, я сам переговорю с мистером Майлзом и с ребятами из пиар-отдела.
— Вот и хорошо. Займись этим. А мы с Террелом пока возьмём небольшой перерыв. Давай прогуляемся.
— Но… — я оглянулся было в сторону капсулы full-VR, но потом сам себя одёрнул.
Игра никуда не денется. Особенно сейчас, когда Стабилизатор Пустоты построен, а моя зомби-версия вполне успешно крутит таймер Войда в обратную сторону. К тому же, мне самому хотелось немного развеяться. Вылазка в «Наследие» была хоть и короткой, но очень насыщенной. Голова до сих пор трещит.
Мы выбрались в парк кампуса. Сейчас, в разгар рабочего дня, здесь почти никого не было — только маячили где-то у входа фигуры охранников, да на баскетбольной площадке в дальнем от нас углу двое парней по очереди бросали мяч в корзину.
— Мне очень жаль, что так п-получилось, — вздохнул я, когда мы вышли на одну из вымощенных фигурной плиткой дорожек, вьющуюся между идеально подстриженными газонами. — Я действительно поторопился.
— Не вини себя понапрасну. Просто сделай выводы на будущее и иди дальше. Поверь мне, бесконечные сожаления ни к чему хорошему не приводят. Наоборот, могут превратиться в яд, который будет разъедать тебя изнутри. Уж я-то этого нахлебался…
— Да. Наверное…
Мы некоторое время шагали молча — неторопливо, в таком схожем темпе, что я вдруг поймал себя на том, что шагаю с ним в ногу. Роста мы были почти одинакового, так что и шаги получались похожими. Отец прихрамывал, но сейчас это было не очень заметно.
— Что тебе удалось выяснить? Там, в «Наследии»?
— Ты имеешь в виду…
— Тайники. Мимик дал новую наводку?
— Он вообще исчез. Подозреваю, что сразу после активации п-последнего тайника.
Отец кивнул так, будто совершенно не удивился этому, но надолго замолчал. Я не выдержал первым.
— И что всё это значит?
Он ответил не сразу. И не совсем на тот вопрос, что я задал.
— Тайники нужно найти. В любом случае. Это приоритетная цель.
— Даже важнее, чем продавить Вершителей?
— Пожалуй, что да. Насчёт Вершителей я не настолько беспокоюсь. Их партия длится уже давно, и если бы у этих шестерых был весомый перевес — Анастасия бы уже проиграла. Однако она успешно сопротивляется. И установилось даже некое шаткое равновесие.
— На которое могут повлиять игроки. Как в ту сторону, так и в другую.
— Это верно. Но этой проблемой есть кому заниматься и помимо тебя. А вот задачу с тайниками перепоручить некому.
— Ты хочешь найти оба тайника, чтобы…
— Чтобы, когда Анастасия окончательно расквитается с Вершителями, и мы останемся с ней один на один — у нас был инструмент, позволяющий контролировать её.
— Красная кнопка? Ты всё же хочешь её… уничтожить?
— Я этого не говорил. Но мы должны принять меры предосторожности.
Я раздражённо вздохнул. И вдруг подумалось — а ведь, наверное, я и сам порой веду себя точно так же, как отец. Из меня ведь обычно слова лишнего не вытянешь. Неудивительно, что в интернате я не был душой компании…
Но, с другой стороны, я ведь такой же упрямый, как и он. А может, и ещё упрямее.
— Ты что-то недоговариваешь, — взглянув на отца, проворчал я. — Чего ты опасаешься? Мне-то можешь рассказать?
Он даже не повернулся — продолжал вышагивать по тропинке, блуждая взглядом где-то в кронах деревьев, будто разглядывал там что-то интересное.
— Я знаю про Анастасию, — добавил я. — Ну, про… настоящую. И про ваши эксперименты с оцифровкой мозга. Ты этого боишься? Что у вас всё же что-то п-получилось?
А вот сейчас его, наконец, проняло. Он даже приостановился, смерив меня долгим внимательным взглядом. Я с трудом, но выдержал его, не отворачиваясь.
— Кажется, у одного нашего общего знакомого слишком длинный язык…
— Ты сам виноват. Ты так долго разглядывал ту фотографию…
Он вдруг усмехнулся, заметно смягчившись.
— Ну хорошо. Не знаю, что наплёл тебе Дайсон. Наверняка по поводу нашей работы было много слухов.
— И какие из них — п-правда?
Он отвернулся и снова неторопливо зашагал вперёд.
— Мы с Анастасией были далеко не первыми, кто пытался двигаться в этом направлении. Она вообще была убеждённой трансгуманисткой. И в этом мы, кстати, сильно расходились. Я мечтал о том, что с помощью технологий можно изменить человеческое общество, сделать его более справедливым и комфортным. Она же считала, что это невыполнимо, если не изменить самого человека.
— Путём оцифровки сознания?
— Ну, тут два пути. И человечество с разной степенью успешности уже идёт по обоим. Первый — мы аугментируем мозг, дополняя его нейро-интерфейсами и расширяя таким образом его возможности. Тут масса вариантов. Самые простые используются уже десятки лет — например, всякие виртуальные ассистенты, или импланты с инструментами дополненной реальности. Более сложные нейро-интерфейсы открывают уже совсем иные возможности.
— Как у техномантов?
— Да. В общем, основная идея — взять за основу биологические возможности человеческого мозга и дополнить их цифровыми инструментами.
— А второй путь?
— Наоборот, взять за основу техническую часть, и уже к ней добавить человеческое сознание. Чистое сознание, на которое не будут влиять перепады уровней гормонов, подсознательные инстинкты рептильного мозга и прочий сомнительный багаж нашей биологической оболочки. Создать совершенно новый вид… разумных существ.
— Да уж. Называть их людьми, наверное, будет уже неправильно.
Он улыбнулся.
— Забавно. Ты один в один повторяешь слова, которые говорил и я, споря с Анастасией. Мы вообще часто спорили…
— Но ты ведь любил её?
На лице его промелькнуло какое-то странное выражение — смесь усмешки и болезненной гримасы.
— Да. Она была… особенной. Яркой, умной, интересной. Как и я, очень увлечённой своей работой. Хотя, знаешь ли, очень непросто любить человека, который все твои чувства и поступки может разобрать по винтикам и объяснить какими-нибудь выбросами окситоцина, последствиями детских психотравм или неудовлетворённым либидо.
— А она-то тебя любила?
Он вдруг рассмеялся в голос, хотя и в смехе этом мне тоже почудилось что-то болезненное.
— Это уже начинает пугать, Террел. Я ведь тоже задавался ровно тем же вопросом. С Софией, твоей матерью, в этом смысле было гораздо проще — я всегда знал ответ. Хотя… Чёрт возьми, в итоге они с Кингом…
Он отвернулся, и мы снова надолго замолчали. Сквер был небольшой, и за время разговора мы неспешным шагом успели сделать по нему почти полный круг, вернувшись к зданию департамента разработки.
— Но ты так и не ответил толком, — всё же решил я дожать до конца. — Ты всё же считаешь, что у вас тогда п-получилось?
— Анастасия умерла, и формально мы не довели дело до конца. Но эти совместные наработки я потом использовал в «Саламандре». И со временем начал замечать, что… Что-то прорывается. Это кажется невероятным, потому что у меня ведь в распоряжении были лишь разрозненные оцифрованные данные, что-то вроде результатов сканирования её мозга. Большую их часть я даже не умел толком трактовать. Это ведь Анастасия была нейробиологом, а не я. Но потом все эти кусочки будто начали срастаться заново…
— Это… и п-правда невероятно.
— Я и сам не понимаю, как это могло произойти. Возможно, повлияло то, что я использовал эти куски оцифрованной личности именно в «Саламандре», в рамках анализа человеческих поведенческих паттернов. Возможно, одно наложилось на другое…
Он помотал головой.
— Впрочем, это я сейчас, задним умом, понимаю всё это. А тогда я гнал от себя эти мысли. Думал, что сам себя накручиваю. Я слишком много думал об Анастасии, даже саму нейросеть назвал её именем. Так что неудивительно, что мне началось мерещиться всякое. София, кстати, даже ревновала меня, и это тогда казалось мне глупостью. Наверное, именно тогда мы и стали отдаляться друг от друга…
