За этими и другими ошибочными, несвоевременными решениями и действиями стояли конкретные приближенные к власти люди. Именно они, мотивированные на свой лад, опираясь на безграничное доверие к себе царя, убеждали, доказывали, навязывали неискушенному самодержцу амбициозные планы, возбуждая в нем беспочвенные иллюзии, идущие вразрез с реальными возможностями государства. Национальная история, потомки вправе возложить ответственность за произошедшее не только на Алексея Михайловича, но и на тех, кто стоял рядом с ним: Морозова, Никона, Одоевского, Ртищева, Матвеева, Долгорукова, Хованского…

Действия власти предопределяла политическая стихия, а для нахождения адекватных ответов на вызовы времени не хватало мыслительных и материальных ресурсов. Окружение царя состояло из именитых людей, однако реальная польза была далеко не от каждого. Близость к престолу, расположение к себе царственной особы становились для многих поводом к тому, чтобы «спустя рукава» относиться к делу, действовать в интересах своей родни и друзей, ставить личные интересы впереди государственных, а порой и вовсе забывать о последних. Исполнительская дисциплина в центре и на местах оставляла желать лучшего. Особенно это сказывалось на обстановке в воеводствах. Отсутствие надежных каналов связи столицы с периферией позволяло начальствующим лицам творить произвол, утаивать правду, приукрашивать реальность, а порой и идти на прямой обман власти. Самому царю доводилось уличать своих подданных в откровенной лжи. Такая обстановка формировала искаженный образ действительности, извращая характер происшествий, ход событий, смысл поступков конкретных людей…

Создание приказа Тайных дел, как уже отмечалось, стало свидетельством первых самостоятельных управленческих шагов Алексея Михайловича в качестве царя. Решение о создании такой структуры пришло не сразу. По мере того как царь взрослел, мужал, прозревал, к нему приходило понимание, насколько его держали в заблуждении, выдавая желаемое за действительное. Ложь, «злохитростные уловки» особенно распространились в чиновной среде. Однако в силу разных обстоятельств подлинные сведения стали давать о себе знать, проявляясь в том, с чем Алексей Михайлович так или иначе начал сталкиваться. Например, «сыскное дело», заведенное на воеводу Бориса Тушина, вскрыло тот факт, что хлеб, привезенный для ратных людей, он отвез к себе в поместье. Всплывающие наружу злоупотребления, хищения, ложные сведения даже у «тишайшего» царя вызывали приступы гнева. Постепенно ему стало ясно, как сильно обман и очковтирательство сказываются на делах государственной важности.

Круговая порука, нерушимая сплоченность, покрывательство грехов друг друга — наследственные недуги управленческой элиты. Для борьбы с этими пороками было создано особое учреждение, в обязанности которого входили осуществление контроля, проверка исполнения, оценка поступающих к царю сведений. Поначалу в аппарат приказа Тайных дел входило всего лишь несколько особо доверенных, проверенных в подобных делах людей. Методы проверки подлинности сведений нарабатывались по мере того, как открывалась реальная картина исполнительской дисциплины, а истинная суть происходящего проступала в ходе специальных проверочных мероприятий или следственных действий. В поле зрения подьячих Тайного приказа вольно или невольно попадали факты, смысл которых относился к теневым сторонам государственной власти, затрагивал личность государя, его семьи и приближенных. Вопрос о том, насколько он, царь, убедителен в своей самодержавной роли — комплекс, неотступно преследовавший Алексея Михайловича. Это побуждало его выискивать подлинные свидетельства отношения к себе, а осведомленным об этой царской слабости подданным позволяло играть на этой не дававшей ему покоя струне.

Постепенно сфера ответственности приказа Тайных дел начала пополняться прежде не свойственными для него функциями. Политический сыск стал охватывать все слои общества, проникая в самые разные сферы бытия. Тогда в общественный обиход и была запущена словесная формула «государево слово и дело». Этой фразой подавался сигнал власти об имеющихся у объявляющего сведениях государственной важности. Оставлять эти заявления без внимания никто не имел права. В конечном счете нормой стали доносы, а с ними и клевета, с помощью которой многие обыватели стремились свести счеты со своими врагами. Наблюдая на протяжении девяти лет повседневную жизнь и атмосферу, которая складывалась вокруг царского двора, лекарь Алексея Михайловича, англичанин Коллинс, в своих мемуарах отмечает, насколько вредило государственным делам «густое облако доносчиков и бояр, которые направляют ко злу добрые намерения царя».

С течением времени этот приказ возвысился над всеми остальными и стал занимать особое положение в системе органов государственной власти. Туда стекались важные, нуждающиеся в проверке сведения, к тому же разнообразные поручения поступали непосредственно от самодержца. Эта структура замыкалась только на царя, действовала напрямую, минуя Боярскую думу, а ее сотрудники — подьячие и дьяки — оказывались в наиболее привилегированном положении по отношению к другим чиновникам. Из семнадцати ключевых приказов Тайный приобрел значение наиболее влиятельной властной структуры, а секретный характер сделал зависимыми от нее все другие органы власти, вовлеченные в управленческий процесс.

Позднейшие исследователи, исходя из того, что составляло реальное содержание деятельности этого ведомства, стали считать приказ Тайных дел прообразом службы государственной безопасности. В известной мере это соответствует действительности. Но на самом деле по характеру поступавших от царя поручений, по разнообразию функций Тайный приказ при Алексее Михайловиче порой подменял собой все другие исполнительные структуры, представлял собой прообраз верховной администрации, то есть по существу был одновременно управленческим, контролирующим и карающим органом.

Панорама деятельности приказа Тайных дел открывает, насколько бессистемным, сумбурным был тогдашний подход к государственным делам. Как ничто другое, она иллюстрирует особенности правления царствующей особы, не наделенной способностью к последовательной, планомерной, продуманной работе. Помимо актуальных вопросов, имеющих общегосударственное значение, особый смысл приобретали порой вопросы обыденной жизни людей с их предрассудками, мнительностью, подозрительностью. Когда в мае 1675 года до Алексея Михайловича дошли слухи о том, что «князь Куракин держит у себя в доме ведомую вориху, девку Феньку, слепую и ворожею», — последовало невообразимое. К расследованию ворожбы и ее возможных последствий были привлечены все, кто только мог иметь к этому отношение, включая самых влиятельных особ. Следствие вели бояре Одоевский, Матвеев, Долгоруков, начальствующие дьяки Сыскного и Тайного приказов, командование стрельцов. «Дело Феньки» приобрело невероятные масштабы, вовлекая все новых людей с упором на применение самых изощренных способов дознания. Оно распространилось и на тех, кто испытал на себе злокозненное влияние колдуньи. Бедную слепую старуху и того, кто с ней контактировал, пытали «всякими пытками накрепко». Даже смерть слепой Феньки не остановила всеобщего психоза.

Из уцелевшей части архива приказа Тайных дел впоследствии были извлечены и другие документы, проливающие свет на то, каким было русское общество той поры, как выражало разночинное население свое отношение к действительности, поскольку расследованию подвергались толки, доносы, нелестные высказывания в пьяном виде, как и «непригожие слова», произнесенные по недомыслию. Когда «слово и дело» касалось царя или его близкого окружения, ему незамедлительно давался ход и виновные карались весьма строго, независимо от тяжести их подлинных или мнимых проступков. «Неприличные слова» одним стоили жизни, других обрекали на пытки, выдержать которые было выше человеческих сил. В поле зрения секретной службы помимо свидетельств простодушия, недалекости ума, эмоциональных порывов оказывались и вполне здравые суждения, метившие «не в бровь, а в глаз». «Государь де молод и глуп, а глядит да все изо рта бояр, у Бориса Ивановича Морозова, да и у Ильи Даниловича Милославского. Они де всем владеют, и сам государь то ведает и знает, да молчит, черт де у него ум отнял», — следует из пыточного протокола от 17 января 1649 года. Эти мысли некоего Саввы Корепина о молодом государе стоили смельчаку жизни, и тем не менее число подобных дел множилось год от года. «Есть де и на великого государя виселица», — высказал в кабаке смоленский мещанин Михаил Ширшов. «Худ государь, что не заставит стрельцов с нами землю копать», — упрекнул в сердцах крестьянин Данило Марков. «Указал великий государь и бояре приговорили Илюшке Поршневу за то, что он говорил про него, великого государя, непристойные слова — вырезать язык и сослать с женой и тремя детьми в Сибирь и велено ту казнь учинить при многих людях». Дорого обошлось боярскому сыну Дмитрию Шмареву его бахвальство, когда, находясь в гостях у казака Семена Поплутаева и закинув ногу на стол, этот молодец изрек: «Уменя де нога лучше, чем у государя царя и великого князя Алексея Михайловича». Заступаясь за честь царских ног, Шмарева били кнутом и навечно сослали в Сибирь.