– Да русалок и натравливать не надо, они сами хватают всех, кто к ним попадет. На Черном омуте и рыбу потому никто не ловит. Русалки леску порвут, удочку сломают, с берега в воду уволокут и защекочут до смерти. И как только тебя угораздило туда прыгнуть? – спросила она и уточнила осторожно. – Правда утопиться хотела?

– Нет, – покачала головой я, – вернее не помню. Но с чего бы мне хотеть топиться? Разве же я плохо жила? Разве я так больна умом, как мачеха говорит? Я что, и правда круглая дура?

– Змея подколодная твоя мачеха, – тихо буркнула Васена. – Все у тебя с головой в порядке. Ты только после смерти батюшки закручинилась, начала тосковать. А теперь еще и говоришь странно, слова незнакомые… Кажется мне – неспроста все это. Никогда ты не была дурочкой. Опоили тебя чем-то. Или проклятье наложили.

– А как я на крутом берегу оказалась? – в лоб спросила я.

Надо понимать откуда здесь ждать опасности. Может какой-то негодяй бедную Любаву в спину толкнул, и теперь мне надо быть вдвойне настороже, чтобы хоть до завтра дожить.

Васена сокрушенно опустила голову.

– Кабы знать? Гуляли по лесу, ягоды собирали, присели отдохнуть, перекусить. Ты рядом ходила, цветы рвала, венок плела. Сморил меня сон полуденный. Или не сон? – сощурилась няня. – То-то мне показалось, что квас слишком хмельной… Хорошо, я вовремя очнулась. Не знаю я, что случилось, Любава. Не знаю. Но я теперь от тебя ни на шаг не отойду, никому не дам тебя обидеть.

Няня сжала мою руку, и я улыбнулась. В Васене чувствовалась искренняя приязнь и забота. Я уже давно позабыла как выглядят эти чувства и теперь от них у меня защипало в носу и слезы навернулись на глаза. В прошлой жизни за меня никто так не волновался.

– Можно мне еще пирожков? – спросила я, чтобы отвлечь няню от своей излишней сентиментальной реакции.

– Кушай, кушай на здоровье, – Васёна поспешно поставила мне на колени деревянный расписной поднос с тарелкой и стаканом воды.

Поудобнее устроилась на кровати, откусила пирожок.

– А кого еще у вас… у нас… мне опасаться стоит кроме русалок? Есть еще какая нечисть? Ну, там, домовые, или кикиморы? Баба Яга? Леший?

– Видно тебе совсем дурно, раз ты и такое забыла. Только домовой не нечисть, а добрая сущность. Он по дому помогает. Да и леший тоже ничего, не слишком вредный. Может по лесу покружить, покуражиться, страху нагнать, но всегда потом на дорогу выведет. Вот Соловей-разбойник был настоящая напасть. Только его из наших лесов давно выгнали. Где теперь свистит, кто знает? Еще Кощей тоже злодей и сволочь редкая. Но и он попритих в последнее время. От Бабы Яги лучше подальше держаться.

– Она все в ступе летает? – надо создавать впечатление, что я память потихоньку ко мне возвращается.

– Летает, окаянная.

– А Змей Горыныч что? – спросила я как о старом знакомом.

– А что он? Служит царю-батюшке. Огнем дышит, ежели выпьет лишку. Но, вроде, его заговорили от этого. После того как он в прошлом году почитай все посевы попалил. Пожар-то великий ты помнишь? Полыхали тогда поля в пол царстве.

– Смутно, – промямлила я в ответ. – И что, местное население осталось без урожая? Экономика царства сильно пострадала?

Няня печально вздохнула и покачала головой, глядя на меня. Кажется, я слишком современно выражаюсь.

– Голода не было? – сформулировала свою мысль иначе.

– Не было голода, голубушка. Золотом Змей Горыныч заплатил крестьянам. Да еще зерно за морем купил, обошлось без голода. Потом каялся на площади прилюдно перед палатами царскими, прощения просил. Добрый он в душе. А по молодости уж как куролесил! Сколько девок перепортил, и не сосчитать.

Похоже, меня занесло в сказочный мир. Хорошо это или плохо, пока не понять. Но не хуже, чем ютиться на съемном жилье и едва сводить концы с концами.

Хотя кто знает, что ждет меня в этой сказке? Вдруг она окажется страшной?

Ничего, прорвемся. После подлости моей дорогой сестры я готова к любым проблемам.

– Как моя доченька чувствуешь себя? – в комнату вплыла княгиня Пелагея. – Не болит ли головушка? Не кружится ли? – она запечатлела смачный поцелуй на моем лбу. Прогладил по волосам и посмотрела на меня глазами голодной крокодилицы.

За ее спиной стоял мой спаситель. Боярин Игорь окинул меня цепким взглядом и улыбнулся, как строй знакомой. Этот взгляд неожиданно смутил, я почувствовала, как краска заливает мое лицо. Натянула на себя одеяло до подбородка и отвела глаза в сторону.

– Хорошо себя чувствую, матушка, – торопливо ответила мачехе. – Голова не болит и не кружится.

– Какая же ты бледная, – печально вздохнула та в ответ. – Глаза мутные, ввалились, руки дрожат, – взяла она мою ладонь в свою.

Ничего у меня не дрожало. Но княгиня упорно пыталась сделать из меня больную.

– Васена, припадков у княжны не было? Глаза у нее блестят нездорово.

То ввалились, то блестят. Уже определилась бы!

– Не было припадка, княгиня, – няня смотрела в пол. – Да и не припадки это, – кинула она короткий взгляд на боярина. – В обморок падала княжна, было такое, а в припадках не билась никогда.

– Поговори еще! – цыкнула на нее княгиня. – Ты что, лекарка? Не соображаешь ничего, так и молчи, дура!

– Молчу, молчу, княгиня, – тихо ответила няня. – Только княжна не припадочная, – уверенно повторила она.

– Глупа ты, нянька как пень, не тебе судить, больна княжна или нет, – сердито произнесла княгиня, поправляя на себе тяжелое жемчужное ожерелье. – Из ума на старости лет выжила.

Не сказала бы, что няня стара. Женщина в возрасте, не более того.

Княгиня тяжело вздохнула, сокрушенно покачала головой, смахнула с глаз скупую слезу и уставилась на боярина.

– Не похожа княжна на припадочную, – усмехнулся боярин. – А вот когда я нес ее, почувствовал, как от нее сладким дурманом пахнет. Не знаешь, почему? – пытливо посмотрел он на мачеху. – Не опоил ли кто княжну?

– Кому ж ее надо опаивать, батюшка? Да и зачем?

– Вот и я думаю, зачем? – недобро усмехнулся боярин.

– Может, букет из лесных цветов собирала, дурмана нарвала по глупости, руки испачкала. Она же на голову слабая, бедняжка, – снова вздохнула мачеха и склонилась надо мной. – Как же ты напугала нас, Любавушка! Все по батюшке кручинишься? Но топиться грех великий. Не хорошо даже думать об этом.

Говорит со мной как с клинической идиоткой. И смотрит как на полоумную. Вот ведь лицемерка!

– Я и не думала топиться, матушка, просто хотела искупаться, – повторила то, что уже говорила няне. – Забыла про русалок. Жарко было. С чего мне топиться? Батюшку я, конечно, любила. Но как я могу оставить тебя и сестрицу одних на белом свете. Ничего я с собой делать не думаю и не думала. Не могу огорчить тебя и Забаву, – съели? Не надейтесь, что я снова решу наложить на себя руки. Может, Любава и была больной на всю голову, но я-то не она!

– Хорошо ты сказала, княжна! – восхитился боярин. – Хорошая у тебя дочка, княгиня. Разумная.

– Да, разумная, – вздохнула мачеха. – Жаль, что не всегда. Порой такое скажет, что повторить стыдно…

В комнату вошла служанка, низко поклонилась:

– Обед готов, княгиня. Когда подавать прикажешь?

– Ну, боярин, пойдем, отведаем моего угощения, – мачеха коснулась плеча гостя.

– Вижу, княжна хорошо себя чувствует. Пусть и она с нами потрапезничает, – заявил боярин.

– Что ты, что ты! – замахала руками мачеха. – Слаба она, ей лежать надо. Сюда Любаве обед подадут. Пусть отдыхает. Может, вздремнет. Сон для нее лучшее лекарство.

– Не хочу я спать. Да я и не устала, – я соскочила с кровати, закутавшись в одеяло. – Чувствую себя отлично, и голодна как стая волков. Няня, позови прислугу, пусть оденут меня, – пора мне начинать учиться отдавать приказы. – Боярин, я присоединюсь к вам, как только приведу себя в порядок. Это займет минут десять, не больше.

– Видишь, боярин, не в себе она, – метнула в меня сердитый взгляд мачеха. – Не постыдилась тебя, стоит перед мужчиной в исподнем.