— Не-ет! Это распространенное заблуждение. Что им, делать больше нечего?.. Ну, поначалу отстреляли бы «кого надо» — воров там, хулиганов, на том и успокоились бы. В царской России пили не меньше нашего, а убийства были большой редкостью, да и то от холодного оружия. И на Западе так же!

— Хм!.. Ну ладно, прямое народовластие — это хорошо, но ведь оно подходит для маленького государства, буквально города-государства. Мнение провинции не будет учтено.

— Будет! Хватит мнения Государственного Совета из губернаторов: они-то в провинции живут, знают жизнь людей! А еще в регионах будут имперские представители, к которым будут стекаться все жалобы и заявления людей. Как накопились — на доклад к императору!

— А если народ пожелает только хлеба и зрелищ? Получится охлократия, власть толпы — практически анархия. Возразить тогда будет нельзя: аргумент оружия в руках масс очень силен!

— Не бзди! Народ не враг себе, плохо не сделает. Это царь-батюшка может быть полоумным, а весь народ нет! У казаков и джигитов кто всегда правил?.. Старики. Хан или «анператор» далеко, а старики-то рядом — за непослушание на сход выволокут, и опять плетьми! Для того и детей пороть надо, чтобы стариков слушали: те худого не посоветуют.

В каждом районе должен править Совет Старейшин в согласии с назначенным главой государства губернатором; споры между ними разрешит имперский комиссар. И у этого же Совета должен быть и денежный бюджет, и управа из молодых наемных чиновников. В общем, чтоб все как раньше было, но чуть иначе: «Советская власть, но без коммунистов»!

Уважаемых стариков население без труда выберет, а они даже без зарплаты готовы будут работать, лишь бы дома не сидеть. И выше районного или городского уровня никого выбирать не надо!.. В селе или станице пусть один правит, опять же под контролем народа — хоть старостой, хоть атаманом его называй; в городе — градоначальник, само собой. Ну, пусть мэр, если так нравится!.. Его губернатор назначит. Вот и все! Люди сами не допустят извращений, нечего им надеяться на «доброго барина». Это будет по справедливости.

Короче, чем меньше во власти народа, тем «больше кислорода»! Лишние нахлебники никому не нужны; я бы и сам долго за власть не держался: как наладил бы все, так назначил хорошего преемника и пошел бы себе отдыхать!.. Я не гордый — у меня за Отчизну душа болит.

— Ну что ж, Леша, вкратце так неплохо… довольно логично все. Молодец, умеешь размышлять! Надеюсь, понимаешь, что беседа наша пустая? Просто болтаем, никогда это уже не пригодится! Придет время, вылезем из бункера — какое тут народовластие?

— Это точно!

— А может, все же пригодится?.. Посмотрим-посмотрим!

Вроде и поспорили с Лешкой, но не поссорились же! Только польза от подобного состязания: в таких вот продуктивных спорах и рождается истина, известная всем как «золотая середина». Мыслитель, лишенный возможности полемизировать с подобным себе легко впадает в самоуверенность, и его субъективные выводы кажутся ему тогда незыблемыми.

Хорьков неожиданно удивил ребят. Он казался им недалеким простачком, но в обсуждении случайной темы проявил свои лучшие способности: не имея серьезного образования, силой сметливого природного ума сумел построить в своей голове и связно изложить в беседе довольно гармоничную для его уровня мышления систему государства.

Конечно, наивность принципов, на которых он ее основывал, была очевидной, а свирепость нравственного настроя автора могла даже разрушить саму возможность объективного обсуждения, но Орлов был опытным спорщиком, поэтому ловко направлял развитие дискуссии в необходимое русло. На Лехины нападки он не обижался и лишний раз не перебивал, давая тому возможность высказаться, сам же внимательно слушал и вовремя задавал наводящие вопросы, позволяющие лучше прояснить излагаемое и для себя, и для самого «оратора».

Александр понимал, что максимализм присущ сознанию обывателя, простого человека из народа. Формула булгаковского Шарикова «взять все и поделить» легко доходчива и первой приходит на ум даже гению, лишь после уступая место тенденции развитого ума к более сложному, но лучше устраивающему разные стороны решению какой-либо насущной проблемы. Животный инстинкт «что тут думать, трясти надо!» вытесняется человеческим «а если все же подумать?»

Он, правда, не лишен паразитического настроения: вдруг само упадет? Но исторический опыт показывает, что решительные люди сплеча рубят некий узел животрепещущих проблем, оставляя потомкам их окровавленные куски с иллюзией найденного решения, а слабые преемники «меченосцев» долго еще разгребают и погребают эти останки, терпеливо добиваясь окончательного и действительного удовлетворения проблемных коллизий. Слава всегда достается великим, хотя отнюдь не они одни являются движущей силой в развитии человеческого сообщества — «серая мышка» не менее достойна памятника, чем Гордый Лев, только вот пьедесталы заранее предназначены блистающим: мрамора не напасешься, если ставить памятники всяким там «мышкам»!..

Как бы ни старалось общество успокоить горячие головы и сердца, но истекающая из них жажда перемен все равно взметается пламенем борьбы; философия радикализма всегда останется привлекательной для многих людей, двигая их, однако вовсе не в одном направлении. Один и в старости остается революционером, всегда готовым выхватить шашку наголо, другой же становится способен не разрушать бездумно, заводя самого себя в тупик, из которого нет выхода, а осмыслить назревшую необходимость и предложить продуктивную реформаторскую идею.

Орлов вспоминал, как сам в молодости был склонен к решительному и бескомпромиссному решению любых конфликтов. Та пора давным-давно ушла в прошлое, но искренние чувства вовсе не исчезли, а лишь умерились выдержкой: есть ощутимая разница между поведением одного и того же человека в юном и зрелом возрасте. Став старше, многое из прожитого хотелось бы конечно изменить, но увы, уже невозможно.

Большинство давнишних промахов не вызывает серьезной рефлексии: ну было, да и было — черт с ним! Только у каждого на душе есть такие, одному ему ведомые грехи, за которые самому себя простить трудно. Чаще всего в печальных событиях и не было настоящей вины, а гнетет то, что мог предотвратить несчастье и не сделал этого!..

Один такой эпизод на всю жизнь остался ноющей занозой в сердце Александра; это еще до того было, как с Валентиной они сошлись. После развода с первой женой, Еленой, шесть лет жил один. Работал на «скорой помощи», учился заочно на математическом факультете университета, много читал, бегал трусцой, подкачивал мышцы гантелями и эспандером. Сам вел нехитрое холостяцкое хозяйство, мог похвалиться чистотой и уютом в квартире, угостить гостей вкусным обедом собственного приготовления. В общем, не распустился, как часто бывает со многими разведенными мужиками. Те просто ничего не умеют!.. Ни стирать, ни гладить, ни готовить. Без конца будут по «столовкам» пробавляться, а то и вовсе всухомятку гастрит наживать, но пальцем не пошевелят, чтобы себя же побаловать лакомством.

Новые подруги довольно часто у него бывали, почему бы и нет? Но ни одна не «задевала» так, что захотелось бы вновь жениться. Уже и привык по-холостяцки жить, как вдруг случайно познакомили его с одной.

Понравилась сразу! Уж до того была хороша собой. Высокая, вровень с ним; симпатичная, сероглазая, с длинными каштанового цвета волосами. Не худая, не «плоская» — то, что надо! И поразительно прямая и стройная. Идет — залюбуешься! Тело и голова как влитые, не шелохнутся — лишь ноги движутся. Наглядеться не мог, все удивлялся: за что счастье-то такое?

А душа у нее была… золото! Уж такая ласковая вся да заботливая: и по дому ничего не упустит, и хозяину внимание уделит. Веселая, разговорчивая, в меру озорная; поболтать с ней было одно удовольствие: умница просто! Скучная да квелая кому понравится?

Работящая, что важно!.. Даже на дом с предприятия работу брала — она металлические подносы расписывала на фабрике народных промыслов. Поставит дома поднос перед собой и быстро-быстро так разными кисточками всякие узоры и цветы выписывает, только успевает краски менять. И такая красота получается, обомлеешь — вот уж дал господь талант! Саша частенько садился рядом и смотрел, как она чудодействует. На фабрике за это немного платили, да неважно: для души же!