Деформации уже, поразившие мерзость, стали дополняться. Тело выгибается и изминается. Не берут пули, но трясётся как жиле. Издаёт глотательные звуки или что-то им подобное. Нечто перебирается от брюха к червям у плеч. Старуха наконец оцепенела, наблюдает за «совершенством» с раскрытым ртом и выпученными глазами.

Среди его уже слепых отростков-голов наружу вылезла ещё одна свежая, проваливается кожа выпуская на свет новое, почти что рождение, но куда более грязное и ужасное. Свежая голова не так уж и плоха, пока не похожа на остальные лысые и слепые. Лицо человека в сохранности, остались даже тёмно-каштановые волосы, разве только сложно их выцепить на фоне чёрной смолы. На месте нос, рот, уши. Лишь выражение стало пустым и безжизненным. Выпятились вены на щеках и лбу. Плохо на это смотреть, ведь голова юнца поднялась вверх, а тело валяется внизу, где у твари как коровье вымя мотаются мёртвые руки. Тело испускает много крови из разодранной шеи. Где была голова теперь дыра. Нет у тела и позвоночника, кровавая река тянется по спине. Назад это не собрать. Голова мальчика с тянувшимся за ней позвоночником двигается. Веки с огромным трудом разлиплись, в момент казалось, что они и вовсе не смогут разомкнуться так и будут тянуться, пока не порвутся. Теперь юнец часть органики. Ненужная, но на верном пути к упрощению. Так и будет мотаться среди остальных лысых голов, пока не станет как они гладкими и ровными.

Исчезает свет, нарастает шум урагана, грозится вот-вот пройти насквозь, снести и уничтожить. Слух привык к его приближению, и, когда молчит всё остальное, кажется, что настала тишина. Тишина в наведённом беспорядке, среди чёрных контуров вещей и застывших в одном положении предметах интерьера, а также некогда востребованного на фоне одиночества предметов досуга. Уже успела осесть пыль, и стало так мало движения. Каждая часть вокруг стремится к покою, остановить движение.

Тварь растянулась от пола и до потолка, и высоты трёх метров ей недостаточно, она простирается и дальше по ограничивающим поверхностям. Дуб, вместо ветвей плоть, в кронах головы, кора – разорванная кожа, сок – кровь, а основа утрамбованные органы и кости сожранных ей людей. Сколько массы – сотни сгинувших душ.

Рот юнца резко раскрылся, также неконтролируемо закрылся. Веки хлопают то одно, то другое, как и все мышцы непроизвольно сокращаются. Выражают несколько эмоций одновременно: и злость… и радость… и печаль. Всё очень асинхронно, если поднимается правый уголок губ, ему непременно будет аккомпанировать закрывающийся левый глаз. Явно, что не венец жизни, породниться и затем уйти в переработку мерзкой формой существования. Девочка-кукла внимательно наблюдает за деформациями лица своего брата, кажется, сопереживает каждой. В её глазах уже не из-под застилающих волос всё больше отчаяния. Дрожащая рука, обхватившая голую грудь, как и пальцы, мнущие кожу в районе сердца, тоже что-то выдают.

Наконец юнец замер, последнее застывшее выражение: изумление, наверно, так. Может быть, страдание? Его голова ещё подвластная спрятавшемуся внутри черепной коробке сознанию повернулась в сторону, посмотреть на свою родную кровь, усевшуюся на пороге. Их губы безмолвны, но выражения на лицах кажется говорят что-то друг другу. Полные печали вместе с проступившими слезами одни девичьи, и сожаления другие, что смотрят свысока. Их глаза одинаково зелёные, их волосы одинакового каштанового оттенка, схожие черты … одно детство… но разные судьбы.

Дальше до ужаса страшные слепые лица устремились на старуху. Голова юнца властью своего бога повернулась вровень остальным и замерла. Теперь все эти заплывшие ослепшие глаза смотрят на старую представительницу другой веры. От этих взглядов действительно стынет кровь, не хочется ничего так сильно как стать невидимой или лучше просто перестать существовать.

– Ты, – голос уже незнакомый, грозный и гулкий, но вырывается из тех же растрескавшихся губ мальчишки, точнее того лица, что порой срывается и начинает вертеться по сторонам как нечто чужеродное, явно от другого тела. – Создание своего жалкого творца, насмешка над истинным Богом. Время вашего существования истекло. Всех пожрёт ступающий…

В следующий миг из дальнего коридора донёсся звон разбившегося стекла. Затем в той же отдалённой части дома раздался хлопок, что можно отнести к разорвавшейся гранате. Послышалась тихая человеческая речь, и следом поспешил предупредительный одиночный выстрел. Страшный грохот, вскоре его будут называть звук надежды. Ветер, который заходит в дом следом за людьми, быстро пробежал по коридорам, заносит пыль уже сюда, на кухню.

– Осторожно… осторожно, – тихая речь.

– Не спеши…, проверь рядом, – тихая речь.

"Идёт сканирование документов… Данные получены, начинается обработка. Дожидайтесь окончания… Предупреждение: в связи с действием вооружённых радикальных организаций движение по автомобильным магистралям ограничено, если ваш статус не подтвердится, проезд не будет открыт. Планируйте маршруты" – звучит записанный женский голос из динамика небольшой уже порядочно проржавевшей станции. Последовала мелодия, правда, от неё не осталось ничего кроме задумки, вместо приятной игры инструментов слышится лишь скрежет и дребезжание. Видимо, сгорели транзисторы или что-то им подобное. В этих краях в руках человека не так много власти, куда больше у дождей и ветров. Тут скоро всё проржавеет и сгниёт.

Перед воротами стоит машина, тихо шумит её мотор, из глушителя вырывается едва заметный дым. Она не бросается в глаза, не выделяется на фоне серой массы земли и камней, и под стать всему остальному сырому миру на её стёклах и капоте капли – следы недавно моросящего дождя. Новый чистый и несомненно красивый автомобиль от чёрных шинных дисков с примечательным узором многоконечной звезды до галогенных фар.

Машина дожидается, когда система управления закончит проверку документов, свяжется с базами данных и сверит идентификационные номера. Времязатратный процесс, старая электроника все равно что полуглухая старуха-кассирша. Но путь лежит через этот пункт контроля, объехать его невозможно, справа высокая скала, слева глубокая пропасть. Других дорог в этом направлении попросту не проложено, огромное количество трудностей и потерь стоило возвести через горы, холмы и рвы эту одну. Да и почти все пути в округе блокируют схожие заграждения. Выстроилась целая система тотального контроля за перемещениями, человек в которой без своего свидетельства просто теряется. Позади долгая и тяжёлая дорога, не время разворачиваться.

"Проверка закончена. Ваш статус подтверждён. Проезд для офицеров Нова открыть" – вновь вырвался женский голос из динамика станции. Внутри заграждения зашумели приводные механизмы, с большим трудом и громким скрежетом поддаются воздействию. Их срок эксплуатации давно истёк. Тяжёлые массивные ворота медленно и очень неуверенно поползли вверх. Настанет день, когда изношенные временем железки попросту не смогут поднять столь непосильное заграждение, тогда придётся остаться по одну сторону навечно. Хотя век человека не так уж и короток, самые юные ещё смогут застать, когда ветра и время превратят ворота в пыль.

– Едем в неизвестность? – нежный женский голос в автомобиле.

– Да, из тех глубин донёсся зов, – спокойный мужской.

– И мы спешим на помощь? – снова первый.

– И мы спешим на помощь, – подтвердил второй.

Ворота поднялись и, едва достигнув верха, пошатнулись, а дальше под давлением своей же массы поползли обратно вниз, и никакая система управления не способна противодействовать этому незапланированному движению. Впрочем, машина Нова уже проскользнула мимо арки заграждения, уходит вперёд. Нет сомнений, что этот автомобиль принадлежит специальной полицейской структуре Городов, именуемой как Нова, чёрно-синие цвета, а по бокам и спереди машины символика организации.

Внутри же два офицера, направленные в ответ на поступивший сигнал из поселения Инрурум, об случившемся, как и о просящей помощи, известно не так много. И вся имеющаяся информация исходит из одной недолгой записи с обращением и данных полученных при идентификации. Некая жительница Эндерума с социальным статусом типа «А-3», пожилая женщина Клара Гретти. Её, конечно, уже не впрок называть пожилая женщина, точнее будет сказать глубокая древняя старуха, успевшая прошагать долгий жизненный путь. Восемьдесят шесть лет, не каждому дано. И её сообщение о происшествии в Инруруме.