– Почему вы кричите? – зов справа, вырвавшийся из тишины.
Старушка вздрогнула от неожиданного гласа, чуть было не выронила ружьё, вовремя подхватила и всё в том же порыве устремила дуло на нарушившего безмолвие звуков. Ещё бы немного и выстрелила наугад под влиянием встрепыхнувшегося сердца. Глаза опередили волю страха. Перед ней всего лишь мальчик. Правда, тот «незванец».
– Кто ты такой?! – провопила пожилая женщина. Она вся трясётся, не без труда выбралась из комнаты. Голова высовывается вперёд тела, убеждается, что в конце коридора один лишь ребёнок и никого больше.
– Я не причиню вам вреда. Я один из вас. Меня зовут Том. Разве не узнаёте? Зачем же вы это делаете? – его детский голос, но в нём слышится и нечто фальшивое, что-то как визг застрявшей в магнитофоне плёнки.
– Что ты тут делаешь?! Как сюда забрался?! – всё не может совладать со своим криком старушка. Ещё начала крутиться по сторонам, мальчик справа, там книжный столик, да комната с хламом, считай тупик, а вот слева оставшаяся часть дома, в том числе лестница на первый этаж, там же где-то по-прежнему бродит тварь. И ко всему этому миру ужаса приходится стоять спиной. Стоять и слушать, что принесёт шорох с первого этажа, что скажет этот страшный ребёнок.
– Вы ведь не будете стрелять? – снова обратился мальчик, опустил голову, ненадолго показавшись из тени. Пока виднелись лишь его контуры, разум шептал человеческое дитя, теперь в тусклом свете мычат пересохшие губы – бедное создание. На нём грязная рваная ночнушка, на который с трудом можно усмотреть нарисованные самолётики, серо-синий цвет померк от огромного количества налипшей грязи. В целом больше походит на наряд для огородного пугала. Ещё страшнее смотреть на босые ноги… Да они же изодраны как на тёрке, стопа порезана до кости, в рваных ранах торчат осколки покрасневших стёкол. Страшная боль только смотреть на это. Там же на шершавом полу собираются лужицы крови, чёрные подкрашенные багровым цветом. Смерть никак уже держит за изуродованные ноги. Но и без того выглядит очень жалко, пробита голова, кое-где содрана вместе с волосами кожа, местами кажется даже торчит череп, чёрные синяки под глазами, растрескавшиеся до крови губы. Бродяга и видимо сирота. Единственное, что его взгляд наглый и самоуверенный.
– Как ты пробрался в дом? – перешла на шёпот старушка, впрочем, до сих пор много нервозности и переживаний осталось в словах.
– В окно на первом этаже. Я распахнул ставни и залез, – он замолчал, шатается из стороны в сторону, и всё время смотрит исподлобья. – Вы ведь не будете ругаться? Я испугался бури, она совсем близко. Видите, как стало темно, пыль застелила небо. Свет больше не появиться, он мёртв, мы навеки в тени.
Вокруг полумрак, хотя ещё далеко не вечер, свет приобрёл тусклый красноватый оттенок с некоторой примесью фиолетового. Это будто бы конец всего, мира и жизни. И вот существо впереди с обличьем мальчика его гонец, что примчался незадолго до завершения.
– Почему вы так напуганы? Чего вы боитесь? – снова зароптал незваный гость, последнее слово дополнило своего рода дребезжание. Это не свойство человеческого голоса, это что-то инородное.
– Здесь только смерть, – ещё тише старушка, опасается она сторонних слушателей, – лучше беги туда, откуда пришёл.
– О чём вы говорите? – вся его речь не меняет выражение. – На улице собираются вихри, там опасно. Успокойтесь. Лучше лягте в свою кровать, примите крепкое снотворное и накройтесь одеялом, а я тихо посижу, пока всё не закончится. Вы можете даже уснуть, а когда проснётесь …
Проскользнула улыбка на его губах …
– Меня уже не будет рядом. Никого не будет рядом. Останетесь одна посредине чёрного холодного океана.
– Ты ничего не понимаешь бродяга и сирота, – прошипела старушка. – Лучше спрячься и молись богини, чтобы она скрыла тебя от взора идущих вместе с бурей.
На слове богиня ещё одна улыбка на его мёртвых растрескавшихся губах, и взор куда более вызывающий.
– Хорошо, я спрячусь в комнате рядом, – он указал на ту, что слева от него. – Закрою и заблокирую дверь. Буду ждать, когда завершится ночь. Только, прошу, не заходите сюда следом, иначе вы выдадите им меня. Оно пришло за вами, ради вашей головы, ради серого мозга. И тому лучше не оказываться в месте, где я прячусь. Случится беда.
Старушка больше не нашла слов, здесь никто не выживет, что не говори. Любая надежда – ложь. Ему бы бежать спасаться. Юнец склонил голову набок дожидаясь от престарелой хозяйке хотя бы ещё один звук. Сигнал оказался безмолвным. Начали делать первый шаг друг от друга… Первый… как раздался треск пола из комнаты рядом! Из той самой комнаты, где больной мальчик собрался укрыться. Скрип почти не уловим в шуме бури. Ещё более тяжело расслышать измученный стон. За первое и второе ответственен кто-то третий.
– Что это?! – вскрикнула старушка, вскинула ружьё, которое вот только опустила. Сделала резкий шаг вперёд и попыталась заглянуть за полузакрытую дверь.
– Стойте, – зароптал юнец, – не злитесь. Я не один.
– Кого ты там притащил?! – и снова громогласный голос, что-то отвечает ему стуком из недр дома, впрочем, последнее неразличимо для них двоих, развернувшаяся сцена увлекает куда сильнее. Старушка сделала ещё один рывок вперёд, трясётся сама, дёргается из стороны в сторону её ружьё, вот – вот грозится выстрелить в любой момент, разогнать нервозную тишину.
– Тише, прошу вас, чудовище услышит, – умоляет юнец, под стать пожилой хозяйке то кинется к комнате, то под ноги. – Там нет ничего плохого. Я привёл свою сестру. Она боится, вы пугаете её.
Старушка замерла, позволив мальчику предъявить взору смысл его слов. Он заглянул в полуоткрытую дверь, вытянул руку навстречу темноте и спрятанному в ней. Широко раскрытые глаза взывают к тому, кто смотрит в них из комнаты.
– Покажись, – шёпот растрескавшихся губ. – Не бойся, иди ко мне. Видишь мою ладонь? Иди к руке. Старуха не навредит тебе… Это мы навредим ей…
Остальные слова неразборчивы.
И вот слышны чьи-то робкие шаги, вторящий им лёгкий скрежет половиц, напряжённый до предела слуха не пропустит ни один звук. Послышалось тяжёлое хриплое дыхание.
В распахнутую ладонь юнца легла другая, показалась из комнаты рука его не менее таинственной подруги, совсем чуть-чуть обхватила пальцы. Этот контакт бледной кожи – два белых лебедя скрестивших шеи. И девочка пришла на осмотр, медленно выбралась из-за двери. Каждое движение словно испытание для неё, она крайне трусливо по чуть-чуть перебирает грязными босыми ногами… с невероятно белой кожей и фарфоровым лицом, едва торчащим из-под обволакивающих её тело одеял, они же тянутся по её следу. Чёрные волосы застилают глаза гостьи так, что их не узреть. И как это? Неужели локоны волос, чтобы не спадали, прицеплены скобой к коже лба? Вот так взять оттянуть, а затем продырявить кожу, чтобы внутрь просунуть скрепку и зацепить волосы. Дабы потом ещё ощущать своими кровеносными сосудами, эту мерзкую щекотку. Кровавое незаживающее пятно у изысканного решения пытается разогнать сомнения во вменяемости подростков.
– Кто же вы? – сорвался тихий шёпот с губ старой хозяйки. Она спрашивает, но уже всё знает наперёд. Заметила на девочке-тени, скрытое за белой простыню красное платье, пожар этого цвета уже вспыхивал в этом доме на праздниках и днях рождения.
– Мы лишь дети бури, – слова юнца, держит спрятанную в одеялах гостью за руку, крепко сжимает её безвольные пальцы. И снова обжигает взгляд его прикрытых тенью глаз.
– Дети Андерсум, – просипела старушка. В этих словах лишь пробирающее до костей изумление, ни капли сомнения. Помнит она одного застенчивого мальчика и его неугомонную сестру. Те были живые и радостные. Улыбки искрящиеся.
Юнец наклонился к уху девочки-куклы, что-то шепчет. Слова так быстро срываются с его губ, от их движения возникает монотонный шелест, почти что скрежет. Мальчик крепко держит свою полуживую сестру, одним глазом же не прекращая наблюдает за старой хозяйкой. Девчонка же неподвижна, едва ли в этом сознании есть рассудок. Лишь когда поток слов смолк, она посмела дёрнуться. Начала пробираться обратно в полюбившуюся комнату. Их руки неразлучны, тянутся друг к другу сильнее при увеличении расстояния между ними. И только когда её белые одеяния окончательно скрылись за дверью, распахнулись серые ладони.
