– Ах ты стерва!

– Раз, два, три… на одной ноге, – голосок из комнаты, – четыре, пять на другой. Ух… ух… ух…

Дребезжит стоящий рядом с кроватью комод.

– Ух… ух… ух… – следом очередная порция. Задорно прыгает по кровати, она совсем не стесняется ни взора владелицы, ни своего голого вида. Наоборот порой дарит старухе вызывающий взгляд и наигранно крутит своим белым обнажённым телом на котором кровь.

А за спиной послышался звон посуды, стук керамических тарелок. Старуха насколько смогла быстро обернулась теперь на него. Они всюду. У кухонной тумбы, предварительно подставив под ноги табуретку среди столовых принадлежностей копается юнец, не так чтобы он много, где лазил. Он просто перебирает ножи. Самые острые и длинные складывает в одну аккуратную кучку, под ней уже простелено красивое синее полотенце. Без лишней спешки изучает каждое лезвие. Оценивающе подставляет рукоятку к лицу, смотрит одним глазом на режущий край.

– Убью! – вновь прокричала старуха и кинулась уже к мальчику. Не дети. Мерзость в оболочках кукол. Отпрыски тьмы, впитавшие в себя всю окружающую гниль.

Юнец вздрогнул от крика, охвативший его испуг не позволил быстро сбежать. Ещё потерял равновесие на табуретки, и секунды спасения прогорели на раскачивание. Пожилая хозяйка подскочила прямо к нему, подставила дуло ружья к голове маленького порождения. Сдавила курок, это должен был быть фонтан крови, но последовал один лишь глухой щелчок.

Табуретка встала на все четыре ножки, мальчик сорвался и бросился прочь. Вильнул вокруг дивана и направился в комнату, где не перестаёт разбивать кровать его богомерзкая сестра. Старуха сопроводила всё перемещение направленным оружием и бессмысленными щелчками курка.

Мальчик заскочил в спальню, в тусклых красных лучах померкшего солнца они вдвоём скрылись. Вернулись к скрытым замыслам. Перестала трещать кровать, пропали из области зрения. Опять же неразличимы их звуки, слизкая их органика.

Старуха тем временем зарядила первый патрон в ружьё, долго пытается выловить второй, но похоже остался всего один, как и один выстрел. Выходит, последний. Выходит, для себя? Но едва ли старая хозяйка может позволить себе умереть вперёд и не забрать с собой хотя бы одно из них.

Гретти поковыляла вперёд, спешит к комнате покойного супруга, он мёртв, от него должно быть ничего не осталось, уже не ждёт, но сейчас на его быт проливается чужая чёрная слизь.

– Явись ко мне! – провопила старуха, ускоряет шаг, волочит травмированную ногу. Её несложно будет остановить.

– Иду, – из мрака, оно же лишено волнений или страха. Тихое, но взывающее услышавших закрыть уши, зажаться в самом недоступном и узком углу. Зашуршало вокруг. Немногие оставшиеся в ближайших комнатах животные глубже уползают в свои укрытия, сильнее жмутся к стенам, припадают к полу. Выглядывают из убежищ десятки чёрных глаз.

Заплясала тень на стене. В который раз взмыло кверху ружьё. Но оно не пугает идущего «незванца», старуха в первый момент не обратила внимание на изменения во внешности мальчика. А ведь теперь всё его существо покрывает чёрная жидкость, прилипли волосы, одежда. Его ночнушка скрыта грязью порождений. Поступь твёрдая и не лишит её присущих черт ни одно оружие.

– Я убью тебя в столь жалком обличии! – проревела старуха через зубы, крепче сдавливает ружьё. – Покончу хотя бы с одним, тебе больше не видеть ни свет, ни тьму, ни лик своих богомерзких прародителей!

Остановился.

– Ваш свет мёртв, – шипение облитых чёрной смолой губ, смола же стекает с них вместо слюней. – Моё же жалкое обличие ждёт ваших горячих пуль, желает переродиться подобно Богу. Обрести прекрасные черты, избавиться от лишнего. Лишиться бренных сложных форм.

– Ты не переродишься, – простонала старуха, – я уничтожу всё чтобы от тебя не осталось.

– Да? – его скрежет. – А что останется от тебя?

Голос резко затих и на одну лишь быструю фразу стал очень ровным, гладким, детским…

– Оно у тебя спиной.

Это было резко… Старуха почувствовала нечто слизкое и плотное окручивающееся вокруг ноги. На его шкуре пластины, края которых легко сдирают кожу, мелкие ворсинки, грубые волоски проникает вглубь тела, достают до костей. Схватило и силой неведомо скольких тысяч мышц отшвырнуло в сторону. Старое тело несколько раз перекрутилось, приземлилось прямо на стол, первый пациент для операции готов. Распласталась на белой скатерти, и треск в области спины – первая причина для вскрытия. Кухонные ножи на тумбе – возможный инструмент. Незамедлительно подоспела секущая боль по всему телу, но и она меркнет перед тем, что выбирается из гостиной. Доводящий до ужаса гость предстаёт в новом обличье. Он успел слазить в подвал к трупам и забрать оттуда парочку. В этот раз хозяйка встречает его гулким, но из-за полного слюней рта, не таким звонким воплем.

Тварь приобрела иные для себя черты, уже не такая как при первой встречи, если тогда ещё можно было угадать форму, сравнить её с чем-то, сейчас тело мерзости стало помесью несвязанного друг с другом мяса. Несколько длинных хребтов извиваются под разорванной кожей. Множество отовсюду торчащих человеческих рук и ног ищут что-то по стенам и потолку. Оно обтянуто человеческой кожей, но при этом тянется как пластилин. Задействованная на ней плоть не способна на подобные деформации и рвётся на ошмётки, обнажая чёрные кишки. Нет того слова, чтобы назвать это.

Лишь одно во всей конструкции слишком хорошо различимо. Из грудной клетки торчат длинные черви у которых есть голова и даже лицо. И первое, и второе принадлежало человеку… Их изначальные черты сложно угадать, лиц некогда живых людей не вспомнить. Лысые, искажённые, слепые. Глаза, рот, нос – всё запало внутрь. Лица стали почти ровными. Пустыми… Целый букет голов обтирается об потолок, как десяток змей вьются над всем живым.

– Смотри, – глас юнца, уже не хрип, восторженность, она же отражается в слезящихся глазах. – Вот идеал жизни. Изящество простоты. Мы не заслуживаем образ Бога, но он поднесён нам как дар. Отказаться – совершить страшную ошибку.

Правда, в этой помеси сложно найти эту самую простоту. Мерзкая масса же начинает ползти вглубь комнаты. Омертвевшие руки перебираются по потолку и по полу, всё попавшееся им на пути гибнет или рушится. Сорвало и скинуло люстру, отшвырнуло в сторону кресло. Так мешается… Перед ней предстаёт юнец, крохотное тело теряется на фоне раскисшего теста. Но мерзость не пугает мальчишку, он терпеливо ждёт и тянет к ней руки как к матери. А тварь начинает обтекать вокруг человеческого обличья ребёнка.

Старуха крутится на обеденном столе, смогла немного приподняться. Остаётся последний выстрел, но нет сомнений, что всей этой массе и тысячи разорвавшихся снарядов будет мало. Руки хоть и сопровождают тварь, но куда сильнее стремятся к своей собственной голове. А то предложение девочки-куклы, выстрелить в висок, было не так плохо, заманчиво хорошо.

Руки мертвецов вылезают из плоти твари хватаются за юнца, за его ноги, за его руки, за его голову. Им все равно до его глаз, на которые они давят, почти выковыривают. Им все равно до его горла, которое они перетягивают, не давая дышать. Но дитя и не сопротивляется действию своего Бога. Ему не претит и трупный запах с гниющей плоти. Опарыши и черви, что сыплются ему на голову. Разлагающемся рукам холодно, они забыли тепло, мальчик согреет их. Старушка не успела заметить, как юнец полностью исчез.

Уже не отпустят. В ещё более потемневшее пространство вернулись шум ветра, скрежет частиц пыли. Секунды для раздумий. В голове старой хозяйке как раз осела одна нестерпимая мысль – моя очередь. Тем временем одной зрительницей стало больше, она едва успела застать как мёртвые руки забрали мальчика к себе. Из комнаты на четвереньках выползла девчонка. Она уже не такая прыткая и безумная. И в глазах нет той радости, закралась в них печаль и какая-та часть испуга. Оторвалась последняя скоба с приколотой чёлки, лицо оголилось, бежит ручеёк из капель крови.