Мое самообладание подверглось испытанию во время нашего ночного посещения традиционной гавайской вечеринки, и отвести от нее взгляд было почти невозможно. Когда некоторое время назад Элли вызвалась танцевать среди танцоров хула, я не мог отвести взгляд, даже после того, как она дважды поймала меня.

Нико понижает голос, говоря:

— Ничего страшного, если она тебе нравится. Я могу поделиться.

— Как щедро с твоей стороны, — говорю я.

— Хочешь, я спрошу ее, нравишься ли ты ей тоже?

— Николас…

— Я принесла напитки! — объявляет Элли.

— Наконец-то, — ворчу я.

Мой девятилетний сын подмигивает, хотя это больше похоже на подергивание. Подумать только, все это время я беспокоился о том, что моя тетя — сваха, в то время как мне следовало бояться своего сына.

Нико откидывает голову назад.

— Элли?

Я протягиваю ему стакан, наполненный его любимым фруктовым напитком на протяжении прошедших пяти дней — «Гавайское солнце Пасс-о-Гуава».

— Вот. Выпей это.

— Через минуту, — он отодвигает высокий стакан в сторону. — У меня есть вопрос.

— Слушай, Нико. Почему бы тебе не пойти и не проверить вон того цыпленка?

Элли бросает на меня странный взгляд.

— Ты хочешь, чтобы он пошел поиграть с дикими цыплятами?

Я сдерживаю стон.

— Тебе нравится мой папа? — спрашивает Нико певучим голосом. — Потому что ты ему нравишься.

Глаза Элли встречаются с моими.

— Он так сказал?

Нико вздыхает.

— Ну, нет, но он сказал, что ты красивая.

Ее щеки вспыхивают.

— Он никогда не говорил мне об этом.

— Он стесняется, — Нико не удается говорить это шепотом.

— Неправда, — говорю я.

— Значит, просто трусишь? — глаза Элли сверкают тихим вызовом.

Если она хочет, чтобы я назвал ее красивой, то я так и сделаю, но позже, когда моего сына не будет рядом, чтобы услышать, что еще я хочу сказать.

После ужина мы идем на смотровую площадку, с которой по словам менеджера курорта можно наблюдать за закатом, поскольку это наш последний вечер на Оаху. Нико понравилась эта идея, но он заснул после нескольких раундов игры в «Я шпион». Остаток пути мы с Элли провели, слушая негромкие песни Фрэнки Эстель, одной из любимых исполнительниц Нико и ее самой.

Я паркую джип на небольшой грунтовой площадке и пристраиваюсь возле багажника, а Элли достает из сумочки блокнот и направляется к пустой скамейке, обращенной к небу, испещренному оранжевыми и розовыми полосами. Волны разбиваются о скалы внизу, издавая успокаивающий звук, который можно слушать, пока я перебираю мысли в голове.

Мой разум и тело воюют друг с другом: голова предостерегает меня от близости с Элли, а руки чешутся от желания обнять ее и никогда не отпускать. Это как настоящая война: желать кого-то до боли и в то же время знать, что этого не может произойти по множеству причин.

Она хочет найти того самого, а я — не он.

— Хотя я польщена, что ты хочешь поглазеть на меня, ты упускаешь весь смысл нашей поездки сюда, — она поворачивается и смотрит на меня, изогнув бровь.

Попался.

С большей уверенностью, чем чувствую, я подхожу к скамейке и сажусь.

— Над чем ты работаешь? — когда я пытаюсь заглянуть на страницу, она закрывает блокнот.

— Над песней.

— Правда? Я думал, ты больше не пишешь музыку.

— Я решила попробовать еще раз.

— С чего вдруг такая перемена настроения?

Она поправляет цветок, который я положил ей за ухом сегодня вечером, и опускает руки.

— Я не хочу прекращать заниматься любимым делом, потому что мне страшно.

— Чего ты боишься?

Ее губы остаются плотно сжатыми в тонкую линию.

Прекрасно. Я заслужил это, особенно когда был закрытой книгой, но меня это беспокоит. Как и раньше, когда я заметил, что она плачет.

Уже дважды за день я чувствую раздражение из-за того, что Элли держит меня на расстоянии, и я пока не знаю, что с этим делать.

Да и не уверен, что хочу.

Я делаю фотографию заката, чтобы потом отправить ее в семейный чат, а затем убираю телефон обратно в карман.

— Что нашло на Нико сегодня вечером? — спрашивает она минуту спустя.

— Не знаю, — я пытался надавить на него, когда Элли ушла в уборную, но он не поддался и сменил тему.

— Это правда? — в ее глазах мелькнуло веселье.

— Что?

— Что ты сказал, что я красивая?

Мой рот искривляется в уголках.

— И кто это теперь выискивает комплименты?

— Мне любопытно.

— Почему?

Она отводит взгляд, ее щеки становятся такими же розовыми, как и небо.

— Забудь.

Я смотрю на нее, пока она снова не встречает мой взгляд.

— Я не собирался говорить сыну о том, о чем я действительно думал, если тебе это интересно.

Она издала дрожащий вздох.

— О чем?

— О том, что ты выглядела так чертовски великолепно, что мне было физически больно смотреть на тебя, потому что я знал, что ты никогда не сможешь стать моей.

Ее резкий вдох заполняет тишину.

— Это потому, что я няня Нико?

— Нет, это из-за меня.

Глава 34

Элли

— Что это значит? — мой блокнот падает на пол, когда я вскакиваю со скамейки. Я не склонна к конфронтации, но Рафаэль всегда вытягивает из меня огонь, который мне трудно погасить, даже с помощью глубоких вдохов и мантр йоги Уиллоу.

Его глаза смотрят на меня.

— Ты безнадежный романтик.

— Я предпочитаю термин «надеющийся».

Он прищуривается.

— Именно это я и имел в виду.

Я хмурюсь еще сильнее.

— Это так плохо?

— Теоретически, нет.

— Но ты, кажется, так думаешь.

— Только потому, что я никогда не буду тем самым, — говорит он с усмешкой, заставляя мои щеки вспыхнуть от смущения.

Конечно, я вскользь обмолвилась, что ищу того самого, например, когда мы покупали мороженое прошлой ночью, но это прозвучало не так по-детски, как ему показалось. Не то чтобы я искала какую-то особенную вторую половинку, отвергая людей налево и направо, потому что они не соответствуют нереальным ожиданиям.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть, как они дрожат от гнева.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть разборчивой и знать, чего я хочу.

Он наклоняет голову в молчаливом понимании.

— Ты права, нет.

— Тогда в чем твоя проблема?

— То, чего ты хочешь, и то, кто я есть, — две совершенно разные вещи.

— Звучит как оправдание.

— Или это просто констатация реальности?

Я хмурюсь так сильно, что мышцы лба начинает сводить.

— Я могу считать тебя красивой — могу считать, что ты самая великолепная женщина, которую я когда-либо видел, внутри и снаружи, — но это не меняет нашей реальности.

— И какова наша реальность?

— Мы хотим от жизни совершенно разных вещей.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу, если ты даже не спросил меня?

Его глаза опускаются к моему рту.

— Ты сказала достаточно прошлой ночью.

Так вот почему он выглядел таким сердитым после того, как сломал ложку пополам? Я чувствовала, что это связано с моими словами, но до сих пор не понимала, насколько сильно они на него повлияли.

Он встает и сокращает пространство между нами, пока наши груди не соприкасаются, а дыхание не становится синхронным. Его рука тянется к моей щеке, отчего по позвоночнику пробегает молния, а затем рикошетом отдается в груди.

Для человека, который утверждает, что он не тот самый, он умеет заставлять меня чувствовать, что это он, каждым своим прикосновением.

Он проводит большим пальцем по моей скуле.

— Тогда скажи мне, что ты не хочешь выходить замуж.

Я пытаюсь избежать его взгляда, но он поднимает мой подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза.