Джоан тяжело вздохнула:

– Джейк, благодаря моей уникальной двойственности мне было бы легко превратиться в амбиженщину, но я не хочу, потому что Юнис бы на это не пошла. С таким женским началом – беснующимися гормонами, яичниками размером с тыквы-горлянки, судя по ощущениям, – я легко могу заслужить прозвище «давалка Смит». Очень легко, ведь Иоганн Смит тоже был тем еще похабником, сожалевшим только о тех соблазнах, которым вынужденно не поддался. Но мне придется сдерживаться ради Юнис, потому что она так себя не вела. Это будет тяжело, поэтому мне позарез нужно скорей выйти замуж.

– Джоан, я люблю тебя, но жениться на тебе не стану. Это не обсуждается.

– Тогда тебе лучше помочь моим внучкам меня облапошить.

– Это еще почему?

– Сам знаешь. У молодой мультимиллионерши шансов найти хорошего мужа, как у известного пса из туалетной бумаги – догнать в аду асбестового кота. В нашей стране таких женщин немало, и мужья у них сплошь грузинские князья, инструкторы по верховой езде и прочие жиголо. Мне таких не надо. Уж лучше быть бедной, как Винни, и любить того, кого мне пошлет судьба. Джейк, помимо того, что ты понимаешь меня, как никто другой, ты в первой десятке моих кандидатов, поскольку тебя не ослепляют мои деньги. Даже если забыть, что мы любим друг друга, любой агент брачной конторы сказал бы, что мы – идеальная пара.

– Сомневаюсь. Не забывай о разнице в возрасте. Человеческое тело стареет. В моем возрасте мужчины женятся не потому, что им нужна жена, а потому, что им нужна сиделка.

– Какой вздор! Джейк, тебе не нужна сиделка, и я готова побиться об заклад, что ты останешься крепким и способным к деторождению, пока у меня не наступит климакс! Но если вдруг тебе и понадобится уход, я с радостью за тобой поухаживаю. А до того будем петь «Сентябрьскую песню» – ты запевай, а я подхвачу.

– У меня бас. И я не буду петь «Сентябрьскую песню».

– Джейк? Мы можем купить тебе новое тело. Когда понадобится.

– Нет, Джоан. Я прожил долгую и по большей части счастливую жизнь. Когда придет мой час, я уйду. Не стану повторять твою ошибку и отдаваться в лапы медиков с их искусственными почками и трубками. Я умру, как умирали мои предки.

Джоан снова вздохнула:

– И кто-то называл меня упрямой. Я взяла тебя на высокую гору и показала все царства мира и славу их – а ты говоришь, это Лос-Анджелес. Ладно, не буду больше тебя уламывать, просто смиренно приму ту любовь, которую ты согласишься мне уделить. Джейк, ты будешь вывозить меня в свет и знакомить с подходящими женихами? У тебя на проходимцев глаз наметан, в отличие от наивной доверчивой Юнис.

(Босс, да я вышла за жиголо по собственному желанию… и поэтому выбрала самого лучшего.) (Знаю, милая. Но Джо Бранки в этом мире встречаются едва ли не реже Джейков Саломонов.)

– Джоан Юнис, для меня будет честью сопровождать тебя… и оберегать от паскудников.

– Ловлю тебя на слове, мой совсем-еще-не-старый друг. Джейк, я спрашивала, веришь ли ты в привидений. А как насчет Бога?

– А? Нет. Мои родители были ортодоксальными иудеями, думаю, ты это знаешь. На бар-мицву я произнес такую речь, что меня чуть не отправили учиться на раввина, и мне пришлось отбиваться, чтобы все-таки пойти на юридический. Но я перестал во все это верить еще до поступления в колледж.

– У меня примерно то же. Мои дед и бабка по отцу были католиками с юга Германии. Так что поначалу за меня взялись попы. Потом, еще до моего поступления в школу, наша семья переехала на Средний Запад, и папа, который никогда набожностью не отличался, решил переметнуться к баптистам – видимо, решил, что так будет лучше для бизнеса. Так что я получил всю программу библейского пояса: геенна огненная, вечное проклятие, очищение от грехов через полное погружение в воду. Именно это и укоренилось, особенно подсознательно… Но на сознательном уровне я отверг это все лет в четырнадцать – быть может, единственный интеллектуальный подвиг в моей жизни. Я стал воинствующим атеистом – разве что перед родителями этого не показывал – и не верил ни во что, чего не могу потрогать руками. Со временем я успокоился, ведь атеизм не менее фанатичен, чем любая религия, а фанатизм не в моем характере, и стал спокойным агностиком, не знающим окончательных ответов и более терпимым. Им я оставался добрых три четверти века, оставил религию шаманам и пропускаю все разговоры о ней мимо ушей.

– В точности мой подход.

– Да. Но позволь рассказать, что произошло во время моей смерти.

– Что? Джоан – Иоганн, черт возьми! – ты не умирал! Ты просто был без сознания.

– Так ли это? У меня ведь не было тела, а мой мозг потерял всякую связь с миром. Джейк, если это не смерть, то ее факсимильная копия. Помнишь, я говорила, что чувствую, будто мне помогает дух Юнис?

– Помню. Я пропустил это мимо ушей.

– Черствый говнюк. Я не занимаюсь спиритическими сеансами и прочей дребеденью. Но вот что со мной происходит. Когда я в раздумьях – а это случается часто, – я спрашиваю себя: «Как бы поступила Юнис?» И сразу же понимаю как. Ни эктоплазмы, ни медиума – просто мгновенное знание, не основанное на моем опыте. Вот, например, сегодня, когда я решила поцеловать Алека и Мака. Ты видел, я не раздумывала! Старый Иоганн так бы не поступил… и все ты и сам говоришь, что я все делала совершенно как Юнис. Вот почему мне кажется, что меня направляет ее дух. Есть этому объяснение?

– Мм… нет. Ты и правда ведешь себя как она… кроме тех моментов, когда прямо просишь говорить с тобой как с Иоганном. Но в призраков я все равно не верю. Если бы я верил, что мне целую вечность придется быть Джейком Саломоном, я бы… подал жалобу в небесную канцелярию.

– Тогда послушай, что произошло со мной в этой самой канцелярии.

– Что?

– Джейк, после смерти я оказалась – оказался – в странном месте. Там был древний Старик с длинной белой бородой. В руках Он держал толстую книгу. Взглянув на меня, Он сверился с книгой и сказал: «Сынок, ты вел себя плохо. Но могло быть хуже, поэтому Я дам тебе второй шанс. Постарайся в этот раз не напортачить. Не волнуйся, Я дам тебе помощника». Как тебе, Джейк?

(Ничего себе! Босс, с вами приключилось то же, что и со мной?) (Юнис, если это случилось с тобой, то и со мной тоже. И мой помощник – ты, дорогая. Мой ангел-хранитель.) (Фримп вашу мать! Я не ангел; я – это я.) (Весьма земной ангел, радость моя. Как раз то, что надо.) (Я вас тоже люблю, старый козел.)

Саломон неторопливо ответил:

– Антропоморфизм. Прямиком из твоей воскресной школы в Библейском поясе.

– Конечно. Ведь это должно было предстать в понятных мне символах. Будь я существом с Проксимы Центавра, то бородатый старик мог бы оказаться тварью с фасетчатыми глазами и восемью щупальцами. Стереотипные символы ничего не опровергают; у меня и мысли не было, что это физическое переживание. Джейк, люди живут символами. Это символическое переживание было для меня не менее реальным, чем любое физическое. И мне действительно был дан второй шанс, и помощники – в первую очередь ты, а еще Мак, Алек, врачи и медсестры… и нечто внутри меня, мгновенно подсказывающее в любой сложной ситуации, как именно повела бы себя Юнис. Не знаю, Юнис ли это… но уж точно не Иоганн, он не может такого знать. Вот.

Саломон вздохнул:

– Новых богов придумывают бесконечно. И почти всегда антропоморфных. Джоан, если ты веришь в такую чепуху, может, тебе в монастырь пойти?

– Юнис бы не пошла. Хотя была бы не прочь установить там новые порядки.

Джейк усмехнулся:

– Да, это в ее духе.

– Возможно, стоило бы попробовать, раз ты из вредности не хочешь сочетаться со мной законным браком. А скорее я вновь сменю имя, исчезну и объявлюсь в каком-нибудь бомбейском борделе. Приедешь меня навестить?

– Нет. Там слишком жарко.

– Трепло. Ты весь изоврался, Джейк. Никакая жара не помешала бы тебе навестить Юнис.

– Юнис никогда не оказалась бы в борделе.

– Это правда. Поэтому мне придется и дальше быть леди, хотя для старого Иоганна это ой как тяжело.