— Нет! — удивил меня Троллейбус. — Лом — тема! Там, оказывается, на сортировке серьезные бабки зарабатываются. Привозят тебе, положим, железо из котельной старой, а там меди вагон. А принимают по цене лома. Но и там воровство такое, что мама не горюй!

— На сортировке? — спросил я.

— На проценте засора, — пояснил Санек. — Можно пять процентов засора поставить, а можно десять. И как ты понимаешь, клиенту за это не платят.

— А как этот засор определить? — удивился я.

— На глаз, — огорошил меня Троллейбус.

— Твою налево! — присвистнул я. — А можно я по выходным у тебя буду приемщиком подрабатывать? Это ж золотое дно!

— А я тебе о чем толкую! — сверкнул Санек толстыми окулярами.

— Сразу говорю, — предупредил я его. — Провода со столбов не берем, ограды с кладбищ не берем, чугунные люки не берем. От ментов не отмахаемся потом.

— Провода со столбов? — недоуменно уставился на меня Троллейбус. — Ты гонишь, Хлыст! Да какой дурак полезет провод под напряжением снимать? Это же совсем больным на голову надо быть!

— «Рояля» напьются, полезут, — уверил я его. — От него же крыша отъезжает наглухо.

— Рояль? Что еще за пойло?

— Ах ты ж! — я даже остановился.

Вот это я тормоз! Ведь пока можно бухло по ночам продавать! И город на шестьдесят тысяч человек — мой. Я никому не позволю тут открыть ни одного ларька без своего разрешения.

— Санек! — сказал я. — Говори со шпротами своими. Мы туда везем металл, а оттуда — спирт! «Рояль». В Германии его делают. Специально для протирки оптики. Его уже завозить начинают. А тут мы будем первыми.

— Охрана понадобится, — засопел Троллейбус, который тут же перспективы будущего бизнеса оценил. — При таком раскладе даже баксы не нужны. Спиртом забирать станем. Это ж какой подъем будет!

— Охрану дам. Тут братва от скуки скоро беситься начнет — парни уже подбирают людей. Одна нога здесь, вторая там! — скомандовал я. — Ищи помещение под склад и пять ларьков. Больше не надо. Если металла не хватит, добьем налом. Бухло — это ж чистые деньги! Только бери зеленые бутылки с красной пробкой. Он пьется мягче.

— Да ты откуда это знаешь? — глаза Троллейбуса приняли совершенно неприличный размер. — Я даже такого названия не слышал, а ты уже распробовать успел!

— Места надо знать, — важно ответил я. — Фронт работы понятен? Иди, Санек, звони в свой Таллинн! Новый Мерседес сам на себя не заработает!

Первый «залет» моего нового секретариата случился аккурат на международный женский день. Вся страна отдыхала и праздновала, а мы работали — как раз финишировали с инвентаризацией финансов и договоров Истока. Нам нужно было заканчивать с этим как можно быстрее. Рубли на счетах и в дебиторке стремительно дешевели, и каждый день, что наши деревянные лежали у кого-то другого, обходился нам в бешеные деньги. Служба безопасности работала не покладая рук, выделяя в массе долгов безнадежные суммы, которые должны будут перейти в «отдел взыскания», который находился на темной стороне Луны. Дел было по горло, но отвертеться от этой встречи я не смог никак.

Сегодня работала Настя, стройная рыжеволосая выпускница института Дружбы народов имени убиенного империалистами Патриса Лумумбы. И ошибка ее состояла в том, что она пустила ко мне в кабинет постороннего. Точнее, «залет» случился у службы охраны, которая вообще открыла двери отцу Сильвестру. Но и не открыть ему было проблематично — огромный харизматичный поп в черной рясе, с серебряным крестом шел не разбирая дороги, как бульдозер. Борода как у Карла Маркса, голос — бас из оперы. Да такой силы, что будет слышно в самом последнем ряду.

— Господин Хлыстов? — священник зашел в кабинет и перекрестил меня сходу.

— Азм есмь, — неудачно сострил я.

Шутки поп не понял или не захотел понять, но он даже не улыбнулся.

— Я отец Сильвестр. По важному делу. Много времени не отниму.

— Настя, сделай нам кофе, — крикнул я в открытую дверь, после чего обратился к священнику. — Или вы предпочитаете чай?

— Чай, отлично. Благодарствую!

— И чай! — крикнул я. — Неси лимон тоже. Я внимательно слушаю, — это я уже сказал прибывшему на переговоры святому отцу.

— Господин Хлыстов! Нужна ваша помощь. Храм царевича Димитрия…

— Простите, это который играл в ножичек и зарезался?

Мой бестактный вопрос совершенно не понравился Сильвестру. Он нахмурился и продолжил:

— Да, это последний представитель рода Рюриковичей. Причислен к лику святых как мученик, погибший от рук убийц.

Неудобяк вышел.

— Да? — не удержался я. — А я почему-то думал, что Василий Шуйский — последний русский царь из Рюриковичей. Но продолжайте, прошу вас!

— Наш храм находится в аварийном состоянии, — священник посмотрел на меня с немалой укоризной, как будто это именно я его в такое состояние и привел. — Крыша течет, фрески разрушаются. Нужны средства на ремонт. Я пришел просить вашей помощи.

Я тяжело вздохнул. Такие просьбы последний месяц я получал часто. По району прошел слух: вместо жадного Истока появился щедрый Геопром. Покрасил лавочки и оградку, помыл окна в здании… А это все хозяйственный Фельдмаршал. Я ведь его об этом не просил.

— Присаживайтесь, батюшка. Давайте поговорим.

Мы сели в кресла у журнального столика. Я внимательно посмотрел на священника. В его глазах читалась смесь недовольства и надежды. Ему очень не нравилось, что приходится просить. Но и требовать он не смел.

— О какой сумме идет речь? — спросил я.

— В долларах или в рублях? — вскинул он голову.

Ого, какой продвинутый священник.

— В валюте.

— На крышу и реставрацию надо… — Сильвестр замялся. — Шесть тысяч долларов..

— Всю сумму сразу или по частям?

— Сразу хотя бы две тысячи, — снизил требования священник — Залатать крышу и починить стропила.

Я задумался. Православная церковь сейчас на подъеме. Много кто из братвы помогает восстанавливать храмы, активно воцерковляется. Не буду-ка я выделяться из толпы. Две тысяч не такие уж большие деньги. Дадим. Только бы добровольное подношение не превратилось в регулярные взносы.

В кабинет, покачивая бедрами, зашла Настя. Моя новая секретарша оказалась девушкой бойкой, улыбчивой. Из-за медных волос и россыпи веснушек на лице и на плечах ее в коллективе прозвали Рыжик. Но я пока к новому погонялу не привык, хотя все остальное уже опробовал и признал годным.

В руках секретарши был поднос с чашками: мне кофе, а Сильвестру чай. Священник осуждающе взглянул на обширное декольте девушки, потом на короткую юбку, которая едва-едва прикрывала длинные ноги в черных чулках, но промолчал. Как говорится, в чужой монастырь…

— А веруете ли вы в бога, Сергей Дмитриевич? — в лоб спросил меня отец Сильвестр.

— Не отрицаю существования высшего существа, — ответил я, немного подумав, — но, знаете ли, успел побыть комсомольцем, и так быстро свои убеждения изменить не готов. Я же не флюгер.

— Это похвально, — удивил меня священник. — Твердые убеждения встречаются сейчас нечасто. Много людей пытается заполнить пустоту в душе набором ритуалов. А вера — это не диета в постные дни, — тут священник совершенно искренне вздохнул, — вера — это состояние души. Это осознанное желание творить добро.

— А если приходится осознанно творить зло? — с любопытством спросил я его. — Как быть такому человеку?

А ведь он мне нравится! Если я хоть что-то понимаю в людях, то он и правда верит в то, что делает. Он не станет кроить деньги, которые возьмет с меня. Или все-таки станет? Это легко проверить.

— Если человек осознанно творит зло, то он выбрал сторону дьявола, — убежденно ответил священник. — Гореть его душе в Геенне огненной.

— А зачем тогда вы исповедуете таких людей? — спросил я. — Зачем отпускаете им грехи? Ведь они же грешат снова.

— Господь милостив, — кротко ответил отец Сильвестр. — Он не оставляет даже самые заблудшие души. Наш храм находится на территории первой Градской больницы. Вы не представляете, сколько людей несет к нам свою боль. Вы когда-нибудь пробовали утешить человека, у которого нашли рак в последней стадии? А жену, потерявшую любимого мужа? Без искренней веры сделать это не получится.