— Едут! — Китаец, который стоял на обочине с лопатой, симулируя бурную деятельность, шум мотора услышал первым. Мы замерли, успокаивая дыхание. Тридцать первая Волга, непременно черная, и непременно с личным водителем — главный фетиш советского человека в глубинке. Только в ней он чувствовал себя хозяином жизни. Он еще не знал, что существуют лимузины и мерседесы 600 серии. Черная Волга была пределом мечтаний.

— По местам, — скомандовал я, — щелчком отправляя бычок куда-то вдаль. — Кто машину попортит, убью! Нам на ней еще по деревне ехать.

Волга остановилась перед нами и требовательно засигналила. Мы посмотрели на водителя, развели руками и отвернулись. Двое рабочих суетились с лопатами, а остальные ходили вокруг и давали советы, как это обычно и бывает в таких случаях.

— Слышь! Дорогу освободи! — раздался требовательный голос с резким акцентом.

— Да тут такое дело, братан! — Вовка, широкая, простецкая физиономия которого лучилась самым искренним сожалением, подошел к окну машины. — Там кабель перебило. Подожди малёхо. Или в объезд поезжай.

— Дорогу освободи, баран! — процедил водитель.

— Я работаю тут, — обиделся Вовка. — Наряд у меня! Если захочу, вообще дорогу до утра закрою. В кишлаке у себя командуй! Понял⁈

— Тебе что, рожу разбить? — вспыхнул водитель и вышел из машины.

— Эй! Эй! Парень, полегче! — подошел я, встав у правой двери. — Мы же работаем!

— Дорогу дай, баран! — заорал водитель, после чего Вовка, наконец, обиделся и коротким хуком отправил его на землю

— А! Сука! — второй боец выскочил из машины и тут же упал с простреленной головой. Я ждал его.

— Своего добей! — сказал я и наклонился к окну. — Карась! Это он?

— Он! — ответил Вовка, когда прикончил своего. — Вахидов.

Хозяин моего родного города сидел ни жив ни мертв, наблюдая, как крепкие парни в спецовках с надписью «Горсвет» оттащили его племянников в посадку и забросали снегом. После чего они аккуратно затоптали следы, и особенно капли крови, что остались на дороге. Потом так же спокойно и деловито странные «рабочие» сложили в Уазик оранжевые конусы и съехали на обочину.

— За руль садись! — ткнул я стволом в голову Вахидова. — И не вздумай дурить. Башку прострелю. Карась! Карманы.

Хабар оказался стандартным — три Макаровых, цепи и лопатники. Все это забросили в «буханку», которая тронулась за Волгой, за рулем которой сидел бледный, как мел хозяин жизни.

— Вы зря это сделали, — спокойно сказал он. — Вы ошиблись, парни. Но я дам вам денег, и вы уедете. Я не стану вас искать. Просто зайдете, получите и уйдете. Договорились?

— Конечно, — сказал я. — Ты сейчас подъезжаешь к дому, даешь сигнал и заезжаешь. Руки держать на руле. Лишних движений не делать. Шаг влево, шаг вправо — пуля. Если ведешь себя разумно, и ты, и твоя семья не пострадает. Понял? Мы заберем все ценности и уедем.

— Да! — коротко ответил Вахидов, только пальцы его, обхватившие руль, побелели от напряжения.

Сын гор, услышавший требовательный гудок, открыл настежь широченные глухие ворота, огромные, как на автобазе.

— Дальше проезжай, — скомандовал я, видя, как вытягивается лицо открывшего нам ворота. Он не понимал, что происходит.

Впрочем, его удивление продолжалось какие-то секунды, потому что во двор въехала наша «буханка» из которой раздался странный, непривычно глухой выстрел.

— Гля, в натуре, через зиловский фильтр почти не слышно, — удивился Штырь, расстреливая собак, которые натянули цепи, стремясь разорвать нам глотки. Они стояли на задних лапах, задыхаясь от бессильного лая.

— Не, ну ты, Серый, голова! — сказал Карась, уважительно поглядывая на меня через дырки в очередной вязаной шапке.

— Хорош болтать! — резко сказал я. — Карась и Китаец — контроль двора, остальные — за мной. Терпила впереди, мирняк — в подвал. Ты — Руль, ты — Рыжий, как те жмуры из пруда. Не забывайте погоняла при бабах дать.

Связанный Вахидов шел впереди, а всех встречных женщин и пару мужиков средних лет мы погнали в подвал. Детей не было, время школьное.

— Се… А бля! Руль! Рыжий! — заорал Штырь из подвала. — Сюда идите!

В подвале нас ждал сюрприз, если можно так выразиться. Клетка, где сидело пять девушек от шестнадцати до двадцати лет, смотревших на нас стеклянным, бессмысленным взглядом. Их явно чем-то обкололи, приготовив к транспортировке.

— Ну с-сука! — выдохнул я, наливая черной злобой. — Неужели и это уже началось? Ключи где? Или сейчас с холодных возьму.

— У меня! — робко сказал пожилой мужик и бросил связку перед собой.

— Открывай! — скомандовал я. — Так! Сколько вас тут? Одиннадцать! Рты!

Парни заставили перепуганный народ раскрыть рты, засунули туда шарики от настольного тенниса и залепили широким лейкопластырем. Потом сноровисто связали всех, положив на пол.

— Так, — повернулся я к Вахидову. — Теперь деньги. И не дай тебе бог утаить хотя бы рубль. Неделю умирать будешь!

— Я отдам, — спокойно ответил Вахидов. — Деньги не стоят жизни.

Мы поднялись на второй этаж, где он показал на картину, за которой прятался небольшой сейф. М-да, никакой фантазии. После приключений Ивана Васильевича, который меняет профессию, это даже не смешно.

— Тут двадцать тысяч долларов, — сказал Вахидов, когда я открыл замок. — Большие деньги. Берите и уходите. Я не буду вас искать.

Что-то тут было не так. Что-то не так! Но что? Он слишком спокойно расстался с деньгами. И тут только доллары. А где же рубли? Выручка где? Видимо, эта мысль пришла в голову не мне одному, потому что Копченый, который прихватил с собой по дороге утюг, ударом опрокинул Вахидова на пол и кивнул мне на ключи. Ну точно. Как же я сразу не догадался! На связке есть еще три массивных ключа, явно сейфовых. Там-то и лежит то, что нам надо.

Вахидова связали так, что двигаться он больше не смог. Всю одежду с него просто срезали. Он бледнел на глазах, ведь у него ничего не спрашивали, а на животе стоял утюг, который в любой момент могли включить в розетку.

— Да что вы за шайтаны⁈ Женщин хоть не трогайте!

Его глаза сверкали ненавистью и страхом.

— Не тебе, мразь, о женщинах говорить, — процедил я. — У тебя женщины в клетках сидят.

— Они шлюхи, — презрительно скривился он. — Приличная девушка не пойдет с полузнакомым парнем. Эти пошли. Они шлюхи, грязь, позор своих родителей.

— Понятно, — сказал я, не желая втягиваться в этот бессмысленный спор. — Основной сейф где?

— Иди на хуй!

— Копченый, включай утюг!

Мы уходили быстро. Вся операция заняла меньше часа. Одежду, шапки, обувь и перчатки сожгли в железной бочке, которую оставили на городской свалке. Там же сожгли и колеса от буханки, а пистолеты разобрали и раскидали в разные стороны. На свалке всякого добра вагон, а мусоровозы похоронят наш след уже завтра утром. Две спортивных сумки, набитых деньгами, вытащили из огромного сейфа, стоявшего за фальшпанелью в одной из комнат вахидовского замка. Именно они-то и были нашей целью. А теперь мы сидели в бане на окраине Москвы, которая в этот день объявила внезапный санитарный день. И санитарную ночь заодно… После такого нужно было как следует расслабиться. А что расслабляет лучше, чем баня, водка и продажные женщины? Они не делают нервы, зато делают совершенно другие вещи, способствуя отливу крови из воспаленной заботами головы. Как медицинские пиявки.

— Слушай, Серый, — спросил Карась, когда мы зашли в парилку, оставив баб за столом. — Ну, ты мозг, конечно! Респект и уважуха! Все как по нотам отыграли. Но, едрен батон, на хрена ты рядом с вахидовским бабьем коробку с будильником внутри поставил?

— Так мы им сказали, что там бомба, — лениво ответил Штырь, который потел на верхней полке. — И она тикает. Сказали, что если шевельнутся, то рванет. Бред, конечно, но они прониклись.

— А будильник на хрена завели? — не унимался Карась.

— А чтоб не расслаблялись, — хмыкнул Штырь, автор шутки года. — Прикинь, лежишь ты связанный в подвале, рядом с тобой бомба тикает, а тут будильник Слава звонит. Не знаю, как у тебя, а у меня от него каждое утро инфаркт микарда. Этот звонок какой-то садист придумал.