Ворам дай, закрыть кассовый разрыв в Истоке дай, теперь еще и на взятки отбашляй! Такими темпами вахидовских денег у нас не будет уже к майским праздникам. А поступлений крупных что-то не наблюдается! Только с нефтебазы удалось нормально поднять. Ларьки и прочие магазины — просто детские слезы. Братве на сигареты и пиво. И чтобы местные барыги не расслаблялись.

Я вытащил из сейфа куцую пачку долларов и отсчитал пятьдесят сотенных купюр. Задумался, а сколько Фельдмаршал возьмет себе? И сколько вообще дойдет до председателя лобненского суда…

— Чтобы там все умерло и было похоронено, — я выдал наличность в руки Алексеева. — Головой отвечаешь. Ясно?

— Все сделаем в лучшем виде! — в глазах бывшего партаппаратчика я узрел такую непоколебимую преданность, что у меня даже скулы свело. Я остро пожалел, что верный ТТ лежит в УАЗике между запаской и ящиком с гаечными ключами. Мне так его сейчас не хватает!

Лобненские дела нужно было поставить на рельсы. Мне придется показаться тамошней немногочисленной братве и взять ее в ежовые рукавицы. Если начнется беспредел и вольница — спросят с меня. Впрочем, разгромленная банда Хмурого сейчас особенной силы из себя не представляла, как и шумная вахидовская родня, которая без связей и денег своего вожака стоила совсем немного. Так, крикливые бакланы, которые могли толпой отпинать тут кого угодно. И если десяток оставшихся солдат Хмурого прогон уже услышал, и заочно присягнул, то славные дети гор жили по своим порядкам. С них-то мне и придется начать. Встреча назначена на пустыре, недалеко от железнодорожного депо. Два младших брата Вахидова стояли передо мной, крепкие, решительные и опасные. Если средний брат, Якуб, по слухам, мужиком был вполне разумным и рассудительным, то самый младший из всех, Тагир, слыл законченным отморозком. Якуб отвечал в их семье за торговлю, Тагир же — за силовые операции. Впрочем, комплект яиц присутствовал у обоих оставшихся в живых братьев, но пока что договариваться был склонен только один из них.

— Рынок наш, — упрямо смотрел на меня седоватый мужик, средний из братьев покойного. — Мы нэ отдадим его.

— Лобня моя, Якуб, — спокойно ответил. — Если ты не подчиняешься мне, ты не подчиняешься решениям авторитетов, которые поставили меня. За это придется ответить. Ты готов начать войну? Ты готов умереть за этот рынок? Ведь вы уже воюете. Хмурый убил твоего брата. Кровь пролилась.

— Я вырежу его сердце, — хищно оскалился Тагир, — а потом заставлю сожрать. Я возьму десять жизней из его рода за своего брата. И наши сыновья пропали там. Они ехали с ним в машине. Я буду резать его по кускам.

— Эй! Эй! — поднял я ладони перед собой. — Остановись, пока не развязал третью мировую войну. Убийца в СИЗО, а здесь крови не будет, уважаемые. Я этого не позволю. Тут у меня будут тишина, порядок и покрашенные лавочки в парках. Поняли? Иначе я и вас, и вашу родню выкину отсюда. Вам не выстоять, если подъедет московская братва.

Вся моя бригада подтянулась ближе. Руки в карманах, пистолеты на взводе.

— Моя братва тоже может подъехать, — хищно усмехнулся Вахидов-младший.

— Тогда давай решим сейчас, — я пристально посмотрел на него. — Или вы и ваши люди идете под меня, или ты прямо сейчас объявляешь мне войну. Если у нас мир, то ты зарабатываешь деньги. А я… оставлю вам половину дани с рынка. Больше вы никуда без моего позволения не лезете, крыши не вешаете и не беспределите. Если ты не согласен, просто развернись и уйди.

— Половина? — поморщился Якуб, но, видимо, взвесил оставшиеся силы своей семьи. — Это возможно.

Тагир что-то резко сказал на своем, поглядывая на меня со злобой. Его брат ответил, но тон его был успокаивающим. Так они поговорили пару минут, то повышая голос, то понижая. В конце концов, Якуб просто наорал на брата, и тот с неохотой кивнул. А я по-прежнему не понимал ни слова.

— Это не все, — остановил я их, видя, что они собираются уходить. — Вы даете мне людей, когда я скажу. И вы объясняете своим малолетним родственникам, что они не у себя в горах. Иначе я не ручаюсь за пацанов. Они очень злы на вас. Если начнете быдлить на улицах или девок красть, я этого терпеть не стану. Вам тут не жить, отвечаю. Все беспредельные босяки, которые попробуют тут нарушить порядок, пойдут под нож. Твоих это касается тоже.

— И что, здесь воровать не будут? — сощурился Якуб.

— Почему? — удивился я. — Будут, конечно. Но только там и тогда, когда я разрешу. Зачем воровать там, где живешь, Якуб? Тут же все всех знают. Это просто глупо, ведь рядом огромная Москва. Там места всем хватит.

— А если у нас появятся темы в Москве? — спросил Тагир.

— Через меня, — ответил я. — Я согласую с людьми, двадцать процентов в общак. А если хочешь двигаться сам, уезжай из моего города. Я все сказал.

Якуб переглянулся с братом, оба синхронно кивнули…

— Ладно, мир.

Мы пожали руки, а я им представил Копченого как связующее звено.

— Платите по первым числам. Если рынок вырастет, процент пересмотрим.

— От большей прибыли и большую долю не жалко, — согласился Якуб, а я сделал вид, что поверил ему.

Первая точка по приему цветмета меня не впечатлила вовсе. Небольшая площадка, огороженная забором, вагончик, напольные весы и старенький автокран. Вот и вся бизнес-империя Троллейбуса, который показывал мне ее с такой гордостью, что позавидовал бы Стив Джобс на презентации четвертого Айфона.

— Денис! Олег! — два мужика немного за тридцать пожали мне руки. Один плотный, коренастый, второй — чуть повыше, он слегка сутулился. Этих Троллейбус из Питера подтянул на тему с металлом. Потом с ними поближе познакомлюсь.

— Это что, все? — удивился я, с любопытством разглядывая красноносого мужичка в телогрейке, который был тут и приемщиком, и и кладовщиком, и даже с краном управлялся.

— А что тебе еще надо? — неприятно удивился Санек, который, видимо, ожидал бурного восторга с моей стороны. — Это же не лом. Цветной металл — он емкий и дорогой. Места много не просит. Сиди, сортируй и жди, когда на фуру наберется. Потом грузишь и вывозишь в благословенный Шпротланд. Хоть в Таллинн, хоть в Вентспилс, хоть в Ригу. Хотя… в Таллинн немного ближе. Скажи, Хлыст, а на хрена они к этому городу еще одну букву приделали. Я теперь каждый раз, когда его произношу, боюсь гайморит заработать. Я тогда точно так же разговаривал.

— Да мне по фиг, — махнул я рукой.- Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в твердой валюте платило. Когда вторую точку откроешь?

— И вторую, и третью, и четвертую, и пятую, — кивнул Санек. — Нам по транспорту выгодно отработать сначала Химки, Долгопрудный и Зеленоград. Потом Мытищи, Красногорск и Пушкино. Сделаю здесь центральный склад. Тут безопаснее.

— Воруют? — поинтересовался я, кивая на приемщика, клевавшего сизым носом в своей каптерке. — Или еще не успели научиться?

— Еще как успели, — обреченно вздохнул Санек. — Мне кажется, наш народ кто-то по невидимому радио воровать учит. Вот приходит к тебе человек на работу проситься. Зарплату не платят, дети голодные. Смотрит жалобно, как дворняга на морозе. Три смены отработает, даже первую зарплату получить не успевает, сука, а я его уже в стекляшке вижу. Он там неучтенку пропивает. Обвешивает клиентов на раз, даже если он только вчера учителем труда был. Как вот этот, в каптерке. А один, сволочь такая, убедил какого-то деда, что тот не олово принес, а свинец. Ну и рассчитал как за свинец.

— Большая разница? — поинтересовался я.

— В десять раз. И пока ничего с этим сделать нельзя. Камеры ведь, как в амерском кино не поставишь.

— Действительно, — хмыкнул я. — Камеры на улице? Фантастика какая-то! Сразу своруют.

— А когда лом брать начнем, там совсем труба, — еще горше вздохнул Санек. — Если систему контроля не отладить, то приемщики больше нас зарабатывать начнут.

— На хрена нам сейчас лом? — поморщился я. — Возни с ним! Цветмета пока много. Грузи в Прибалтику, и в ус не дуй.