— Да в норме я, в норме! — трубку поднял сам Димас. — Пришел, еще жахнул соджу и лег спать. Вы-то как?

— Тоже весь день отсыпались.

— Ящик смотрел?

— Ага. Ты главное не кипешуй, и все будет пучком.

— У меня вся семья смотрела! Ты бы видел глаза отца.

— Увеличились в два раза? Придется новую фотку на паспорт делать?

Димас засмеялся. Ну значит, точно отпустило.

— Ты поговорил с ним, чтобы поменять шины у тачки?

— Да, он все сделает. Я сказал, что шипы повылетали — это, кстати, правда, и что нужны новые. Все будет стоить три куска. Это если подержанные.

Я выругался про себя. Доктор обошелся дешевле. Цены летят в космос, а рейтинг Ельцина вот-вот с такой же скоростью полетит вниз. Скоро его начнут нагибать коммуняки, случится расстрел парламента, который еще не стал Госдурой, а потом выборы 96-го года. Ага, «голосуй или проиграешь».

— Чего молчишь? — Димон продолжал дисциплинированно висеть на проводе. — С бабками затык?

— Да нет, выкрутимся. Пусть машину сделает уже завтра с утра, лады? И хорошо бы нам подыскать неприметную буханку. Можно подержанную.

Я уже не так радовался настоящему бандитскому шику — как бы классно было возвращаться со стрелки на неприметной тачке. В этот раз проскочили, а в прошлый раз чуть не приняли со стволом.

— Добро, поспрашиваю у знакомых. Сейчас много кто продает.

— Все, бывай. Завтра на базе увидимся.

Я повесил трубку и пошел за Зойкой, ведь наступило время менять повязку и колоть Штыря антибиотиками. Нас ждет то еще развлечение. Оказывается, эта татуированная машина не только плавать не умела. Она еще и до смерти боялась уколов…

Конец января оказался куда теплее, чем его начало. Минус три, не больше. А потому я стоял на заветном месте в ожидании девушки своей мечты и почти не замерз. Как оказалось, столь умеренный морозец был благом не только для моего букета, но и для толпы каких-то чокнутых, которые бродили по улице в открытых ярко-оранжевых балахонах. Стеклянный взгляд, свежевыбритые черепа, удары в барабан и странные завывания с призывом к Кришне стали такой же приметой времени, как и продажа сигарет поштучно. Все это происходило то ли от полной безысходности, то ли от того коллективного помешательства, в которое погрузилась огромная страна. Люди, потерявшие опору в жизни, начали искать ее везде, где только можно. А вот эти придурки, щеголявшие на морозе в цветастых тряпках, искали ее там, где искать точно не стоило. Молодые ведь пацаны, — пожалел я их, глядя в их по-овечьи тупые, бессмысленные глаза. — И когда же вам успели так мозги промыть⁈ Я проводил эту толпу взглядом, а когда повернул голову, то обнаружил около себя Ленку, которая глядела на меня с наигранным возмущением.

— На них смотреть интереснее, чем на меня? — спросила девушка с лукавой улыбкой.

— Ни в коем случае, — помотал я головой и вручил цветы. — А можно, немое восхищение сегодня обретет голос? Ему столько всего нужно сказать!

— Можно! — милостиво ответила Ленка, которая выглядела еще сногсшибательнее, чем обычно. И тот самый запах… Шанель… Она слегка накрасилась, подведя стрелки глаз, а помаду и вовсе выбрала вызывающе яркую, какую я не видел у нее никогда. Если она хотела ударить по всем моим чувствам сразу, то у нее это получилось. У меня даже голова закружилась, а когда в гардеробе театра я снял с ее пальто, то голова совсем покинула свое место, и возвращаться туда больше не собиралась.

Увидев фигуру в виде песочных часов, которую она умело подчеркнула поясом и декольте, я совсем потерял нить происходящего. Честно сказать, вообще не понял, о чем был спектакль — какая-то цыганка Аза, страдания, романсы…. Ну и айлюлю, и айнаны. Куда уж без него. Я плохо слышал звуки и не понимал ни слова. Да я не хотел ничего видеть и понимать. Просто держал Ленку за руку и ощущал, как через её тонкие пальцы проходят мощные разряды тока.

И когда мы вышли из театра, то просто повез ее к себе домой. И она приняла это как должное. Видимо, мы уже стали понимать друг друга без слов…

Мы лежали в обнимку, а я боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Мерное, едва слышное дыхание вздымало мою руку, которую положил ей на грудь. Не смог удержаться… Чистая девичья кожа и волосы пахли так одуряюще, что во мне опять начало просыпаться желание. Не сумев удержаться, я тихонько, чтобы не потревожить Лену, поцеловал в затылок и плечи.

— Не останавливайся, — хихикнула она, прижимаясь ко мне попкой. — Я, между прочим, уже давно не сплю.

— Ты такая ненасытная? — я рывком перевернул ее на спину. — Никогда бы не подумал.

Грудь в форме чаши призывно колыхнулась, и Лена попыталась ее прикрыть. Я не позволил, прижав ее руки к постели.

— На самом деле нет, — чуть покраснела девушка. — Просто сама не знаю, что со мной происходит. Мне кажется, это вообще не я. Подожди, не трогай там… Ой! Сережа, не надо…

Это знаменитое женское «не надо» окончательно разбудило во мне вулкан, который взорвался буквально через несколько минут — совсем не сравнить с нашим первым «забегом».

Ленка встала и пошла одеваться, опять взволновав меня до предела перекатом упругих ягодиц. Да что же она со мной делает? Или с Нового года накопилось столько тестостерона? Всего-то месяц воздержания.

Девушка по-хозяйски залезла в шкаф и надела мою футболку, которая… закрыла все самое интересное.

— Не пялься так! — она покраснела еще больше. — Ты меня смущаешь.

— Хорошо, я отвернусь! — ответил я и привел свою угрозу в действие.

— Хам! — услышал я. — Я же специально самую короткую футболку выбрала, чтобы ты пялился. Пойду зубы почищу. И если ты не приготовил вторую зубную щетку, я тебя убью.

— Твоя розовая, — крикнул я, — удивляясь сложным изгибам женского сознания. Никогда нам, мужикам, их не понять. И, наверное, именно в этом вся прелесть.

Я разметался по кровати, разглядывая слегка облупившуюся побелку на потолке. До чего же убогий бабушатник Фельдмаршал мне снял, но пока ведь и нет ничего другого. Понятие «евроремонт» только стучится в наши двери, и состоит оно в дебильных пластиковых панелях, которыми не избалованные излишеством отделочных материалов советские люди обшивали стены. Когда-то это казалось круто…

Я поднялся и пошел в ванную. Ленка, чуть склонившись перед зеркалом, пыталась разглядеть микроскопический прыщик на гладкой как фарфор коже, но судя по разочарованию на ее лице, у нее так ничего и не получилось. Я опустил взгляд вниз, туда, где немного задралась короткая до неприличия футболка, и со звериным рычанием обхватил ее сзади. Ну его, этот завтрак, подождет! Да здравствует молодость — я готов на третий заход!

Кооператив «Исток» величественно и неотвратимо погружался на дно. Но ведь и в ресторанах Титаника еще танцевали, когда нижние палубы уже вовсю заливала вода. Тут было точно так же. Еще ходили по коридорам люди, выражая озабоченность всем своим видом, еще открывали и закрывали двери склады, принимая и отгружая товар. Но все уже шло к концу. Бестолковые ворюги, которых оставил рулить темой первый советский миллионер, уверенной рукой вели корабль от айсберга к айсбергу. И комитетская крыша, про которую с таинственном видом распространяли по городу слухи завистливые коллеги-кооператоры, оказалась дырявой, как дуршлаг. Не было ее вообще, иначе не прятался бы от правосудия отец-основатель в славном городе Лондоне, который кэпитал оф Грэйт Бритен.

Это все рассказал Фельдмаршал, который привел ко мне в кабинет неприметного мужчину с коротким седым ежиком на голове, в сером костюме и несвежей рубашке. По колючему взгляду визитера я понял все и сразу. Вот он и есть самый настоящий комитетчик.

— Николай Дмитриевич, — протянул узкую, но удивительно крепкую руку товарищ из конторы. — Подполковник КГБ в отставке.

— Разве бывают отставные подполковники КГБ? — позволил себе усомниться я.