— Да гонишь ты все! — не выдержал я, когда прослушал часовую лекцию от невысокого мужичка, зама по товарным операциям, который и осуществлял контакт между нефтебазой и местным криминалитетом. Хмурый незадолго до посадки прикрутил этот объект, сунув ствол в морду директора прямо у подъезда. Даже бензовозы жечь не пришлось. Это было бы перебором для такого маленького городка, как наш. Зама звали просто Петрович, а откровенничал он с нами, потому что ему было обещано участие в теме, если проявит лояльность. Государственные заправки совсем скоро будут отдавать в аренду и приватизировать. И он, не будучи дураком, понимал все перспективы этого бизнеса. Петрович был невысок, скромен и все время смотрел куда-то в сторону, явно чувствуя себя не в своей тарелке. От этой нервозности он постоянно снимал и протирал запотевшие очки. Будто дырку в них хотел сделать.

— Слушай! Если на базе воруют, то тогда на заправки должны не довозить топливо! — заявил я, поражаясь собственной догадливости.

— Так они и не довозят, — развел руками мужичок. — Плотность завышают сильно. Поэтому при правильном объеме топлива в бензовозе килограммов триста-четыреста всегда остается на базе.

— Почему килограммов, а не литров? — удивился я

— Так у нас тут по массе учитывают топливо, — усмехнулся Петрович, стряхивая воду с кепки. На Москву стремительно надвигалась весна, и Лобня погрузилась в непролазную грязь.

— А чтобы недостачу покрыть, операторы вызывают слесаря, — продолжал мне объяснять ситуацию зам. — И тот в настройках колонки ковыряется, чтобы она недоливала. Ну, и сами понимаете, что тут остановиться еще никто не смог. Нужно пару процентов включить, чтобы недолив закрыть, а они ставят десять. Откуда золото на пальцах, по-вашему?

— А еще водители воруют, — предположил я.

— Само собой, — кивнул тот. — Водитель бензовоза учит вместе с ребенком физику на седьмой класс, потому что иначе денег не заработает.

— На фига ему физика? — удивился я.

— Закон сообщающихся сосудов, — снисходительно посмотрел на меня ветеран топливного бизнеса. — Забрасывают наверх сливной шланг и открывают вентиль. Когда заливается бензовоз, то шланг наполняется ровно до того же уровня. А это, на минуточку, два ведра.

— Но и это еще не все? — тупо посмотрел я на него, догадываясь, что продолжение последует.

— Конечно, — усмехнулся Петрович. — Потому как вместо двух ведер он сливает пять.

— А как же он товар сдает на заправке? — я смотрел на него, как ребенок на фокусника, который только что вытащил кролика из шляпы.

— На солнышке надо постоять, — развел Петрович руками. — Бензин нагреется и расширится до нужного объема. Физика! Говорю же, седьмой класс.

— А поскольку массы не хватает, то на заправке недоливают клиентам, — тут уже догнал я. — А неучтенное топливо вы опять развозите по заправкам и продаете за нал. Ну ни хрена себе у вас круговорот бабла в природе.

— Да! — смутился Петрович и протянул мне пачку долларов. — Тут пять тысяч. На эту сумму договаривались с Константином Владимировичем.

— В месяц?

— Да, первого числа можете приезжать.

— Он будет пасти вас, — кивнул я в сторону Копченого, который терся с Карасем возле девятки. Петрович поежился. Хоть весна и надвигалась, но зима еще позиции свои в стране не сдала. Но ежился мастер явно не от холода.

— Если какие проблемы, наезды, тоже говори все Григорию Александровичу. Он даст номер телефона. Подумай, как можно вымутить десять, и косарь твой.

Я протянул я руку.

— Твои мысли и десять процентов. Реализация наша.

— Я подумаю, — серьезно ответил Петрович. — А вы подумайте, как поставить меня директором. Тогда десять тысяч будет сразу.

— Это полтос, не меньше — засмеялся я — За лоха меня не держи. Если база левака столько в месяц дает, то сколько имеет директор в год? Прикинул?

Замдиректора грустно кивнул.

— Я понял, — сказал я, — денег у тебя нет, но ты их хочешь, как дембель бабу. Тогда готовь схему. Такая должность будет стоить денег. И денег немалых.

Я развернулся и пошел к машине. У меня еще куча дел в офисе. А там сегодня было очень весело…

В стремительно меняющемся мире, когда инфляция съедала все сбережения и зарплаты, полностью девальвировалась даже такая штука, как женская честь. Постсоветские дамы от пятнадцати до пятидесяти пяти, насмотревшись бразильских сериалов, повели по сторонам острым жалом и пришли к неутешительному выводу: их мужья и женихи — полнейшие лохи, недостойные их неописуемой красоты. Причем зачастую в лохи определяли даже мужиков непьющих и работящих, а собственная неотразимость начинала котироваться так высоко, что ее не мог заметить никто, кроме дамы, насмотревшейся тех самых бразильских сериалов. Как и положено во времена дикого рынка, красота стала товаром и была выставлена на продажу. И только проститутки оставались честны. Они знали свою цену с точностью до доллара. А вот женщины порядочные сразу начали задирать планку до максимума, мечтая сорвать банк. А вдруг?

Я и не подозревал, что скромное объявление в «Московском комсомольце» вызовет катастрофу, сравнимую с открытием первого Макдональдса. По крайней мере, когда в день кастинга я попытался попасть в собственный офис, то даже не понял, что это за очередь. По наивности я решил, что в свободную продажу выбросили докторскую колбасу и импортные колготки, потому что хвост ее начинался примерно в полукилометре от нашего забора.

— Что тут происходит? — растерянно спросил я зама по безопасности, который метался по офису с видом Александра Матросова, идущего на амбразуру.

— Претендентки, Сергей Дмитриевич, — растерянно ответил он. — Это те, кто пришел анкеты заполнять…

— А вы страшных прямо на входе не можете отсеивать? — задал я резонный вопрос.

— На каком основании? — уточнил особист.

— Потому что они страшные, — непонимающе посмотрел я на него.

Николай Дмитриевич не мог. Эта задача оказалась ему не по силам. Отважный подполковник КГБ СССР, прошедший горячие точки, не был готов отвергнуть соискательницу только потому, что она страшна, как моя прошлая жизнь. Видимо, он опасался за свою. Сказать такое даме, которая желала обналичить капитал, данный ей природой, он не рисковал. Николай Дмитриевич сделал поначалу грандиозную ошибку, поставив на первичную фильтрацию секретаршу Валю. Он недооценил женское коварство, потому что первый день кастинга прошел зря. Валя самых красивых отсеяла на входе, спустив их анкеты в шрёдер. Тогда на пост заступила наш главбух Эльвира Николаевна, проинструктированная мной лично, и взяла руль в свои могучие руки. Дело пошло на лад, и через тончайшее сито ее внимания потек первый ручеек красавиц и умниц. И правда, а чем ей еще заниматься, если бухгалтерия ходила по струнке, склады были пересчитаны, а кладовщики все еще глотали валидол? Ну не бухучетом же! Так она все равно его не знала, зато бабой была ответственной, исполнительной и цепкой, как французский бульдог.

— Это… бля… что? — не выдержал я, когда в приоткрытую дверь в один из кабинетов увидел два десятка женских макушек, старательно склонившихся над бланками анкет. Над ними с величественным видом нависал наш главбух, своей укладкой пробудившая в моей памяти такое понятие, как «вшивый домик». Ультрамодная была прическа лет двадцать назад. Или тридцать… не суть. Дамы тут собрались самые разные. Причем возраст некоторых претенденток вызывал у меня немалые сомнения. Ну а как могут не вызвать сомнения две восьмиклассницы в вечернем макияже, которые закинули ногу на ногу, демонстрируя мне ажурный край чулок и тонкую полосу голой ноги прямо над ним. Их призывный, томный взгляд заставил меня вздрогнуть. Со всем этим безобразием срочно нужно было заканчивать.

— Это что такое? — повторил я.

— Претендентки, — стыдливо отвел глаза наш безопасник, который уже понял, что сильно накосячил.

— Проверяете паспорт на входе, — вполголоса прорычал я. — Возраст 20 тире 25. Пароль: Ду ю спик инглиш? Отзыв: Йес, ай ду. Эти переходят во второй тур. Усек? Да у тебя девяносто процентов сразу разбежится.