Во-вторых, тут появился покосившийся ларек, где слово «Мороженое» на боку было закрашено. Его вывеска резала глаза латиницей, сообщая окружающим, что эта убогая будка, набитая разноцветной дрянью, вовсе никакой не ларек, а Маркет, что должно было хоть как-то компенсировать бешеные цены в его ненасытной утробе.

В-третьих, непонятные люди, крутившиеся тут и там, и делавшие вид, что тоже ждут поезда. Но они точно никуда не ехали. Этот типаж был мне очень хорошо знаком. Эти ребятишки с быстрыми глазами тут работали, технично закрывая зоны обстрела, словно охрана олигарха. О чем это я? Нет же еще олигархов. И обстрелов пока тоже нет.

Ответ пришел быстро. Мальчишки, которым было лет по 18–19, прикрывали новую забаву, вонючим ветром перемен принесенную на просторы необъятной. Эту забаву я знал очень и очень хорошо, потому что… М-да… Странно жить второй круг, удивительно. И забава эта оказалась для наивных, словно дети советских людей непривычной и интересной. Они толкались около бойкого паренька, который сыпал прибаутками, и махали руками, как полоумные. Тут Севера, а на вокзале толкается много народу с котлетой денег, спрятанных в потайной карман, пришитый заботливой женой к семейным трусам. Наперстки — знакомая мне тема, которую я неплохо отработал в прошлой жизни. Она подержится еще несколько лет, высосав последние деньги из наивных лохов, а потом способы обогащения станут более изощренными и сложными.

Пока все было просто. Деньги ходят вокруг в неописуемом количестве, и сами просятся наружу. Им тесно в кошельках и карманах. Ведь лох — не мамонт, лох не вымрет. Лох хочет всего и сразу. Он верит во внезапное счастье, и всегда несет наказание за это. Он плачет, потеряв деньги, но потом, словно заколдованный, тащит последнюю копейку очередному жулику, в надежде, что уж этот точно его не обманет.

— Подходи, народ, налетай! — донеслось до меня. — Кручу-верчу, запутать хочу! Игра не на зрение, а на ваше везение! Вот шарик, а вот лошарик! Шарик крутится, деньга мутится! Кто рисковый! Подходи! Тот, кто шарика боится, тот в разведку не годится!

Делать было нечего, до поезда еще три часа, а потому я подошел поближе. Скучно же, да и мыслишка одна в голове забрезжила. Когда у тебя денег в кармане только на билет и мороженое пломбир, то мысли голове появляются быстро и все до одной дельные. Правда, иногда небезопасные. Как эта вот…

Пацаны оказались фраерами. Вчерашние школьники с бригадиром во главе. Вот он, в синем пуховике, бдительно по сторонам зыркает. Он, скорее всего, от братвы поставлен. Взгляд острый, злой. С этим непросто будет. Остальные — дети, мягкие, как говно. На один зуб. Я подошел к ларьку, это который Маркет, и просунул голову в кормушку.

— А скажите, очаровательное создание, озаряющее своей красотой этот бренный мир! Не найдется ли в вашем Маркете складного ножика, чтобы одинокий бродяга, которого нелегкая судьба несет к родному берегу, мог порезать колбаску в поезде.

Очаровательное создание, оказавшееся красномордой теткой лет сорока, кокетливо прыснуло в могучий кулак и положило передо мной перочинный ножик с предписанным законом лезвием. Изделие это ни для чего, кроме открывания пива и нарезания ливерной не годилось, и я со вздохом вернул его назад. Не то! Но какое-то орудие труда мне все равно нужно, иначе, приехав домой, я пойду на гоп-стоп в поисках пропитания. И сразу же сяду, прямо как в прошлый раз. Господи прости! Ну и дурак же я был! Нужное мне изделие нашлось в хозмаге, который стоял на привокзальной площади. Сапожное шило с длинным и острым жалом. Как оружие — полная дрянь. Им, даже попав в сердце, можно не убить. Но зато, чтобы надавить на неокрепшую психику, оно подходило как нельзя лучше. А у этих щеглов психика была ровно такая, как нужно. Подвижная и неустойчивая, как и положено всем сексуально неудовлетворенным юношам.

А бойкий пацан раздевал одного бедолагу за другим. Они, опустошив заначки, отходили в сторону, недоуменно почесывая затылки. Впрочем, некоторые из них, сбросившие с себя пелену дьявольского наваждения, требовали деньги назад и даже кидались драться. С ними разбиралась группа поддержки, культурно оттаскивая терпилу за забор. Народ шумел, возмущался, но когда очередной подсадной игрок срывал банк, все тут же забывали про несчастного и снова включались в коллективное безумие. Пожалуй, свой поезд я пропущу. Они и не думают сворачиваться, перекачивая деньги дружкам, которые изображали выигравших. Хотя нет… Оживление спадает, и пацан явно теряет задор, путаясь в своих речевках. Даже заговариваться стал. Вон чего орет.

— Друзья и подружки! Лохи и лохушки! Игра — болгарское лото! Не выигрывает никто!

Чушь понес, болезный. Утомился, видимо. Пора!

— Играю! — я положил трешку.

— Кручу, верчу, запутать хочу! — устало забубнил парнишка, взятый на это дело из-за врожденной бойкости и хорошо подвешенной метлы.

Он не жил воровской жизнью. Просто щенок, который захотел легких денег. За это он и заплатит. Мальчишка покрутил наперстки, а потом поднял тот, на который я показал. Он сделал сожалеющую мордочку, которая тут же искривилась от боли. Я сжал его запястье и поднял все наперстки на доске. Шарика там не оказалось. Даже странно, если бы он там был. Мальчишка ведь зажал его в кулаке. Старый трюк, на который ловились люди долгие годы.

— Слышь! Ты что делаешь, козел! — возмущенно зашипел пацан. — Я тебя урою!

— Ты кого козлом назвал, нечисть? — ласково ощерился я и незаметно достал из кармана орудие бандитского ремесла. Так себе перо, но все лучше, чем ничего.

Я рывком поднял худощавое тело и ласково приставил шило к боку, проколов зимнюю куртку. Я ждал группу поддержки, и она привычно метнулась, окружив нас кольцом.

— Один шаг, и я в его печени поковыряюсь, — произнес я, сурово оглядев пацанву. — Бугра зовите. С вами, сявки, базарить не о чем.

Бугор вскоре подошел и сам. Он увидел непривычную заминку и решил вмешаться. А я спокойно ждал. Мне ведь и не оставалось ничего. Покупка орудия убийства опустошила мой бюджет почти полностью. Я ведь в зоне не работал. Деньги остались только те, что в момент задержания с собой были.

— Что за кипеж? — сурово глянул на своих крупный мужик с оспинами на лице.

— Да вот! Димку чуть на перо не приняли! — мальчишки ткнули в мою сторону.

— Попутал, братан? — недобро посмотрел на меня бугор.

Он явно не был дураком и по достоинству оценил скороходовские ботинки и тонкую куртку. Самое то, что надо в декабре в республике Коми. Немногие люди одевались так. Только те, кто заехал в СИЗО, когда на деревьях еще висели листья. У меня вот именно так все и вышло, и бугор это понял сразу.

— Это твой бандерлог попутал, — спокойно ответил я. — А ну-ка, повтори! — и нажал для убедительности, погрузив острие на пару миллиметров где-то в районе бандерлоговой печени. Пациент испуганно ойкнул, но мужественно молчал. Наверное, он недавно смотрел кино про партизана в гестапо. Впрочем, его хватило ненадолго. В партизаны он явно не годился.

— Говори, или локаторы обрежу, — повторил я с угрозой и снова кольнул его в бок.

— Я сказал: Слышь. Ты что делаешь, козел, — загробным голосом произнес наперсточник. Паренек совсем потух. Он уже понял, что натворил.

— Я Хлыст, — спокойно сказал я. — Сто три, 19-я ИК. Узнай за меня у людей. Этот черт упорол косяк. Он меня за фофана принял. И он меня назвал тем, кем я по жизни не являюсь. И он теперь мой, я его наказать должен. Так что иди своей дорогой, уважаемый, и этих бакланов уводи. Я по всем понятиям прав.

— Не кипешуй, Хлыст, — поднял перед собой руки бугор. — Не гони волну! Я Бочка, мы тут от людей стоим. Косяк за ним, без вопросов. Он жизни воровской не знает. Обычный фраерок. Мы его для работы взяли.

— Тогда я его заберу и накажу.

Я немигающе смотрел в глаза бугра, ожидая ответа. Тот упрямо сжал скулы и молчал. Жесткий парень, придется додавить.

— Жмура в скверике заберете, за дальняком. Ты же не возражаешь?