— Бывает, — говорю я, чтобы его успокоить. — Но редко.

— У меня тоже сначала редко бывало, — говорит Алик. — А теперь всё чаще и чаще. И вообще, не понимаю я, что с моей жизнью происходит.

— С моей уже давно ничего не происходит, — говорю я. — И мне это даже нравится.

— И ты не боишься? — говорит Алик.

— Чего? — говорю я.

— Ну, чего-нибудь, — говорит Алик.

— Боюсь, конечно, — говорю я.

— Чего? — говорит Алик.

— Я вам вот что скажу, — говорит Татьяна, не дав мне шанса ответить.

— Что? — говорит Алик.

— Бога вы не боитесь — вот что, — говорит Татьяна, и я понимаю, что она, как всегда, права.

... В библиотеке Нью-Йоркского университета не протолкнуться. Там часто много народа, а тем более сейчас, когда до экзаменов всего несколько недель осталось.

Даша Зарецкая сидит за одним из столиков рядом с миниатюрной темноволосой девушкой в очках. Обе погружены в изучение каких-то толстых фолиаптов.

— Юль, — шепотом говорит Даша. — Вот, нашла, кажется.

— Что? — тоже шепотом говорит Юля.

— Стихотворение, о котором реферат писать буду, — говорит Даша.

— Какой реферат? — говорит Юля. — Ты же говорила, что уже сдала всё.

— Ну, мне ещё про Эмили Дикинсон реферат сделать надо, — говорит Даша. — Хочешь послушать?

Юля кивает, и Даша начинает читать:

Heart, we will forget him!

You and I, tonight!

You may forget the warmth he gave,

I will forget the light.

When you have done, pray tell me,

That I my thoughts may dim;

Haste! lest while you’re lagging,

I may remember him![19]

— Ну как? — говорит Даша.

— Нормально, — говорит Юля. — Только она ведь придумала всё это.

— Что значит — придумала? — говорит Даша.

— To и значит, — говорит Юля. — У неё ведь не было никого. Она годами на улицу не выходила. И вообще была старой девой. А всё эти чувства высокие придумала просто — на безрыбье, от одиночества и от скуки.

— Всё равно красивое стихотворение, — говорит Даша.

— Именно поэтому и красивое, — говорит Юля. — Когда придумываешь, всегда красиво получается. «The warmth, the light» — ты что, кого-нибудь знаешь такого?

— Shhh, — оборачивается к ним сидящий за соседним столом молодой человек. — Will you shut up already? [20]

— Sorry,[21] — говорит Даша и опять утыкается в свою книгу.

— Дарья, — говорит Марина, входя в комнату дочери. — Что это за новые глупости ты придумала?

Даша поднимает голову от компьютера и смотрит на мать непонимающим взглядом.

— Что это за работа дурацкая? — говорит Марина. — Неужели ничего получше нельзя найти?

— Где найти? — говорит Даша. — Никуда никого не берут сейчас. Всюду сокращения одни. Всех только выгоняют. А тут график гибкий. И деньги нормальные.

— Тебе что, нужны деньги? — говорит Марина. — Перед людьми только нас позоришь.

— Мне работа нужна, мам, — говорит Даша. — Хоть такая. Лучше, чем никакой.

— А Грег что думает по этому поводу? — говорит Марина.

— При чем тут Грег? — говорит Даша. — С каких это пор я должна у него разрешения спрашивать?

— Напрасно ты с ним так, — говорит Марина.

— Как — так? — говорит Даша.

— Сама знаешь как, — говорит Марина. — Он звонил сегодня. Ты разговаривала с ним? Перезвонила?

— Чуть позже перезвоню, — говорит Даша. — Мне реферат завтра сдавать. Хочешь стихотворение хорошее послушать?

— Обязательно перезвони ему, — говорит Марина. — Обещаешь?

— Обещаю, — говорит Даша. — Страницу допишу и перезвоню.

— А насчёт твоей работы этой надо ещё с отцом поговорить, — говорит Марина. — Я уверена, что он тоже не в восторге будет.

— Мам, с отцом я договорюсь как-нибудь, — говорит Даша. — Дай мие позаниматься, пожалуйста.

— Смотри, Дарья, — говорит Марина. — Не играй с огнём. Доиграешься.

— Ну что, Димыч, — говорит Пол, — доволен ты судьбой наконец? Или остались ещё претензии какие-то к мирозданию?

— Ты о чём? — говорит Дима. — Какие у меня претензии могут быть? Хорошо хоть сюда взяли. Летом я ешё мог с шиш-кебабами этими в Манхэттене торчать, а теперь всю жаровню в Гудзон сдувает. И как ни одевайся — всё равно ветер до печёнки достает. А тут тепло хоть. И пять долларов в час на старте. Потом повысить обещали.

— Так ты забогатеешь скоро, — говорит Пол. — Буратиной станешь.

— Лучше, чем ничего, — говорит Дима. — Да и приятней всё-таки с музыкой, книгами и фильмами дело иметь, чем целыми днями куски обгорелого мяса кетчупом поливать.

Пол оглядывает ряды видеокассет и компакт-дисков, полки с книгами, художественные альбомы, которых в магазине братьев Абрамовичей действительно видимо-невидимо. Берёт в руки предпоследний альбом Эминема «Marshall Mathers LP», рассматривает его со всех сторон.

— Самопал? — говорит он.

— Нет, — говорит Дима. — Здесь родное всё.

— Прям, — говорит Пол.

— Честно, — говорит Дима. — Они каждого шороха боятся сейчас. С тех пор как ФБР русские магазины шерстить начало, всё палёное с полок сняли.

— И куда заховали? — говорит Пол.

— Шут их знает, — говорит Дима. — Ждут, пока устаканится всё.

— Сто лет они этого ждать будут, — говорит Пол. — Это теперь политика. А скрысить здесь можно что-нибудь хорошее?

— Не, это не ко мне, — говорит Дима. — Я такими вещами не занимаюсь. Не по моему профилю.

— А что по твоему? — говорит Пол. — Клиентов обслуживать?

— Ага, — говорит Дима. — Ходят тут. Чего хотят, сами не знают. Сначала про классическую музыку спрашивают, а потом тихонько в отдел порно — шмыг. Или фильм какой-нибудь новый попросят, ты им его ищешь, с полки достаёшь. Они покрутят-повертят и к выходу. А у кассы хозяину говорят, что плохие, мол, работники у вас. Ничего толком объяснить не могут. А что объяснять-то? Может, им нужно, чтоб я им в лицах тут разыгрывал все. Как там в кино стреляют, на лошадях скачут, с самолёта прыгают. Как герой с героиней в постели кувыркается.

— Дим, долго эта бодяга продолжаться будет? — говорит стоящий за кассой лысоватый мужчина среднего возраста. — Я тебе за что бабки плачу?

— Нету же покупателей никаких, Борис Аркадьевич, — говорит Дима.

— Меня это мало колышет, — говорит мужчина. — Нет покупателей — другим чем займись. Я тебе за то, чтобы ты с наркошами всякими тут трепался, башлять не буду.

— Хочешь, я ему умывальник сейчас разрисую? — говорит Пол Диме тихим голосом, так чтобы его босс не слышал. — Таким замысловатым узором, что он сам от своего отражения в зеркале всю оставшуюся жизнь шарахаться будет.

— Не надо, — говорит Дима. — Выгонит на хрен, и всё дела.

— Как хочешь, — говорит Пол. — А то сделали бы ему сейчас пластическую операцию по удалению половины лица. Ладно, пойду я. Но ты мне двадцатку дай всё-таки — будь человеком. До вечера. Правда, позарез нужно. Не могу больше. Край уже у меня совсем.

— Я же сказал, что нет у меня ничего, — говорит Дима. — Я предкам практически до цента всё отдаю. А то они у меня скоро совсем скуксятся.

— Так ты у папы Карло этого возьми, — говорит Пол. — Который тебя Буратиной сделать обещался.

— Тогда уйдешь? — говорит Дима.

— Тогда мне тут по-любому делать нечего будет, — говорит Пол. — Давай быстрее только. Правда ломает всего. Сил нет уже терпеть.

Даша стоит за прилавком в магазине женского белья «Corset DeLite» и раскладывает товары перед высоким, представительным, безукоризненно одетым и выбритым мужчиной.

— Даже не знаю, что вам ещё предложить, — говорит Даша. — Вроде всё перебрали уже.

— Ну, и я тоже не знаю, — явно смущённым голосом говорит мужчина. — Я даже тем более не знаю. Просто хочется жене какой-нибудь подарок купить. Необычный. Понимаете?

— Понимаю, — говорит Даша, которая тоже чувствует себя не совсем в своей тарелке. — Вы хотите что-нибудь эротичное?