Избирательный участок на Брайтоне оказался уже переполнен народом, что меня очень обрадовало. По телевизору ведь всегда говорят, что основа демократии — это как можно более широкое участие электората. А наш народ, изголодавшись за долгую жизнь в СССР по свободным выборам, лишь только получит гражданство, сразу бежит для голосования регистрироваться. Права свои реализовывать. Ну и обязанности, конечно, тоже. Потому что всех, кто попадает в избирательные списки, потом в присяжные тягать начинают. Я через эту бодягу тоже как-то раз прошёл — даже вспоминать противно.

Отдав свой голос за Патаки, я немедленно возвращаюсь домой. Тем более что погода отвратительная — дождь льёт так, как будто это тоже чей-то насморк, и от промозглого холода у меня опять начинается лёгкий озноб. Поэтому, добравшись до квартиры, я забираюсь под большое тёплое одеяло и, согревшись, быстро отключаюсь, а просыпаюсь от громких голосов на кухне. За окном к этому моменту уже темно.

Я выхожу на кухню и вижу Алика, Илью и Татьяну, которые сидят за столом и о чём-то оживленно беседуют. Моё появление, естественно, отвлекает их от разговора.

— Ну что, доголосовался? — говорит Татьяна.

— Тоже соседка настучала? — говорю я.

— Не первый день знакомы, — говорит Татьяна. — Теперь ещё неделю болеть будешь?

— Да нет, пормально всё, — говорю я. — Я только туда и обратно сбегал.

— Вот и молодец, — говорит Алик. — Фужер тащи.

— Фужер ему не нужен, — говорит Татьяна. — Он теперь только бульончик куриный пьет. Из кружки.

— Ну, как знаешь, — говорит Алик и наливает себе полный фужер «Столичной».

Я сажусь за стол, и Татьяна ставит передо мной чашку с горячнм бульоном.

— За кого голосовал-то хоть? — говорит Алик.

— За Патаки, конечно, — говорю я. — Он так хорошо себя зарекомендовал.

— Удивляешь ты меня, — говорит Алик. — Ты что, не знаешь, что он коитроль за квартплатой отменить собирается?

— Как это? — не на шутку пугаюсь я, потому что мы-то как раз живём в квартире, подпадающей под программу «rent control».

— А вот так, — говорит Алик. — Вернее, ему даже отменять его не придётся. Это такой закон, который прекращает действовать, если его вовремя не возобновить. Так вот, срок его действия истекает будущим летом, и захватившие ассамблею нашего штата республиканцы даже голосование по нему провести не дают. А без голосования этого никакого рент-контроля больше не будет.

— А что же будет? — говорю я.

— Да ничего, — говорит Алик. — Домохозяева будут сами цены на квартиры повышать. Как им заблагорассудится. Сколько захотят — столько и прибавят.

— Тогда в Нью-Йорке революция будет, — говорю я, дуя на бульон, чтобы он хоть немного остыл.

— Ну конечно, — говорит Илья. — И кто её возглавит? Ты да я да мы с тобой?

— Вот из-за того, что таким, как ты, право голоса дают, всё и произошло, — говорит Алик.

— Что произошло? — говорию я.

— Много чего, — говорит Алик. — Пока ты тут дрых весь день, вся власть в стране перешла в руки республикаицев. Они сегодня всё выиграли. И сенат, и конгресс — всё теперь у них в полном распоряжении.

— А Джеб Буш сохранил пост губернатора? — говорю я.

— Да, это вообще цирк, — говорит Алик. — За два дня до выборов он от своего соперника процентов на десять отставал, а теперь, говорят, на те же самые десять процентов ero и обошёл. Ну не прикол?

— А что особенного? — говорю я.

— Как что? — говорит Алик. — Как ты считаешь, могло такое количество людей за два дня вверх ногами перевернуться? К тому же там теперь больше ста тысяч неучтённых бюллетеней нашли. Но на результат это, говорят, никак не повлияет — нормально? И главное — это опять Флорида. Оин там сначала президентские выборы сфальсифицировали, а теперь снова этого жулика протолкнули, чтобы он и в следующий раз своему братцу помог в Белом доме остаться. Промежуточные выборы в Америке всегда оппозиционная партия выигрывала. Это традиция такая. Основа основ американской демократии. Чтобы, значит, власть в одних руках не концентрировалась. А тут что? Полная победа партии нефти и войны на всех фронтах. Ну, кто в здравом уме может поверить, что это всё честно было?

— Никто не доказал, что выборы во Флориде сфальсифицировали, — говорю я. — По разным подсчётам по-разному получается. И вообще, что плохого в Буше? Республиканцы всегда более решительные, чем демократы, а это в такое время, как сейчас, очень даже пригодиться может. Вот народ их и выбрал. А для экономики они вообще — супер.

— Ну да, — говорит Алик. — Супер-дупер. Рейган чуть всю Америку не разорил своими бредовыми идеями. Ну, сам прикинь, если налоги спижать‚ а расходы на вооружение повышать, что с бюджетом будет?

— Ничего, — говорю я. — Не разорил же. Значит — ничего.

— Не разорил только потому, что дурак Горбачёв ero баек про «звёздные войны» испугался и весь Союз сдал, — говорит Алик. — Если бы подождал ещё пару годиков, глядишь, и развязался бы у штатников пупок-то.

— Глупости это всё, — говорю я. — Рейган гениальный человск был. Я в газете «Оньон» читал, что теперь в его честь хотят болезнь Альцгеймера перенменовать. Увековечить его имя для истории. Он ведь совершенно правильно говорил, что если снизить налоги для богатых, то у них больше денег будет. Они начнут заморочки разные покупать, яхты там, «Ламборгини», «Шато-Марго» ящиками, а это означает, что производство оживится, новые рабочие места появятся. И таким образом всем от этого богатства накапает.

— И много тебе накапало? — говорит Алик, оглядывая нашу кухню. — При Клинтоне только баланс бюджета из отрицательного в положительный превратился. А сейчас опять дефицит.

— Ну и что? — говорю я. — Трудности в экономике ещё при демократах начались. Биржа при них ведь вниз пошла. Это же всё мыльный пузырь был. Лохотрон. Пирамида. Ты сам мне говорил.

— Говорил, — говорит Алик. — И что, в такой ситуации, когда люди разоряются, работу теряют, надо социальную помощь сокращать? Чтобы богатым налоги скинуть и военные расходы почти в два раза поднять, да? А теперь вообще звездец полный будет. Теперь Бушу никто не сможет помешать сго идеи бредовые в жизнь проводить.

— Какие идеи? — говорю я. — Ты посмотри на него. Вернее, послушай: в предложении из трёх слов сто двадцать четыре ошибки. Какие у него могут быть идеи?

— He y него, конечно, — говорит Алик. — А у тех взрослых дядек, которые за ним стоят и его за верёвочки дергают. Чейни, Эшкрофт, Рамсфелд — это те, кого мы знаем. А за ними ещё Вулфовиц, Перл, Фейс, Бейкер, Пойндекстер, папа Буш, мама Буш. Ты только на рожи их посмотри — сразу всё понятно станет.

— Ничего мне не понятно, — говорю я.

— Вот и хорошо, — неожиданно встревает в наш разговор Татьяна. — Лучше бульончика попей. А то остынет.

— А мне понятно, — говорит Алик. — У них грандиозные планы. Они всю страну перевернут. Во всех областях революция будет.

— В каких, например? — говорю я.

— Во всех, — говорит Алик. — Налоги самым крупным буржуинам снизят, социальные программы сократят, в школах введут молитвы, аборты запретят, оружие огнестрельное в аптеках продавать будут. А ещё с несогласными разберутся. Всех, кто генеральную линию республиканской партии не поддерживает, террористами объявят. всё винтики-гаечки намертво прикрутят — мало не покажется.

— Чего это ты так про аборты волнуешься? — говорю я. — Тебя это с какой стороны вообще колышет? И что плохого, если в школах молитвы введут? Я-то теперь знаю, что там творится. Молитвы этим раздолбаям не помешают.

— Это же не настоящие молитвы, миленький. Они не помогут, — говорит Татьяна, а Алик продолжает перечислять, что ещё, по его мнению, натворят республиканцы:

— Они же теперь во всё федеральные суды консерваторов поставят, а это пожизненная должность. Там такие упыри сидеть будут, что они все, чего Америка в последние годы добилась, поотменяют на хрен. Они же считают, что этнические меньшинства только на бензоколонках работать должны и в тюрьмах сидеть, а место женщины — дома. Хозяйством заниматься и детками сопливыми.