Даша опускает глаза, а потом смотрит в окно — поезд едет по мосту, приближаясь к Манхэттену. Мост — огромный, уродливый, железный, уже с самого утра раскалённый от палящего летнего солнца. Под мостом река, на другом берегу которой большой город. Там живут миллионы людей, и у каждого из них — свои серьёзнейшие проблемы, с которыми они тоже не всегда могут справиться. Так и Яна говорит, и Грег тоже. У всех есть проблемы. У каждого свои. И каждому они иногда кажутся неразрешимыми. Но большинство всё-таки решает их как-то. И Даша тоже решит. В конечном итоге всё как-то решается. Неразрешимых проблем не бывает. Чистый детский сад.

Поезд уже пересёк мост и въезжает на станцию. Даша опять поднимает голову. Высокий молодой человек в бейсбольной кепке снова улыбается ей и глазами показывает, что он выходит, как бы приглашая последовать за ним. Даша опускает голову, утыкаясь в книгу. Вазари — такой интересный, а диск Холлидей уже закончился. Но это ничего — на следующей остановке всё равно выходить.

Даша прислоняется виском к оконному стеклу, закрывает глаза и ловит себя на мысли о том, что ей почти хорошо.

Вдруг она вздрагивает. Молодой человек в кепке уже стоит на платформе и стучит костяшками пальцев по оконному стеклу. Oн опять улыбается. У него такая хорошая, такая открытая улыбка, и Даша наконец тоже улыбается ему в ответ. Несколько вымученно, но всё же. Молодой человек наклоняется к окну. Его лицо — практически на одном уровне с Дашиным. Он смотрит ей в глаза, улыбается ещё шире и вдруг плюёт прямо в стекло. Даша в ужасе дергает головой. Белая слюна растекается по вагонному окну, и в этот момент поезд трогается.

Я сижу через проход от Даши и смотрю на неё. Она меня не замечает, и, наверное, это к лучшему. Какая она всё-таки красивая. Высокая, с правильными чертами лица, с фигурой не такой, какие сейчас в моде, а очень женственной. И молодец она, что не пошла в манекенщицы, как ей все советовали, а решила на искусствоведа выучиться. Нужная специальность. Всегда пригодится.

— Хорошо, что вы пришли, — говорит Марина, разливая по чашкам свежезаваренный чай. — Дашенька так Bac любит. Таню, конечно, особенно. Она ведь столькому её научила. И ещё она говорит, что Таня — единственная, кто относится к ней как ко взрослой. А какая она взрослая? Двадцать лет всего. Дурочка полная, ребёнок. Ничего не понимает. Хотя и я сама в её возрасте такой же была. Ну, почти такой же.

Мы бываем у Зарецких очень редко. Нам с ними невероятно скучно, да и им с нами, я думаю, тоже, и приглашают они нас только из-за Даши. На уроках у Татьяны она в последнее время появляется эпизодически — то университет, то другие какие-то дела, а общаться с живым художником ей как будущему искусствоведу необходимо. Вот и сейчас они с Татьяной уединились в Дашиной комнате и обсуждают там что-то представляющее взаимный профессиональный интерес. Я же изнываю от тоски в обществе Антона, Марины и, как всегда, молчащей Розалии Францевны.

— Давно ты в «Эдеме» у нас не был, Лёш, — говорит Антон. — Приходи, посмотришь, как мы там всё переделали.

— Да я недавно как раз заходил, — говорю я. — Только утром, когда тебя ие было. Вадим один был. Но вы здорово там постарались. Ночной клуб будет?

— Да, хотим молодёжь привлечь, — говорит Антон. — Тематические вечеринки устраивать. Тина карнавалов. А в подвале казино сейчас делаем.

— Это разве легально? — говорю я, отпивая горячий чай.

— Не совсем пока, — говорит Антон, — но полиция не трогает. Особенно тех, кого она хорошо знает. А Вадим в этом смысле большой мастер. У него же всюду знакомые, и каждому он что-нибудь на избирательную кампанию пожертвовал.

— Всё вы в этом казино неправильно сделали, — вдруг говорит Розалия Францевна своим скрипучим голосом. — Я вам не так всё описывала.

— Как же не так? — говорит Антон. — В точности всё, как вы рассказывали. Да и фотографии есть. Вот мы сейчас их Лёше покажем и спросим у него, похоже или нет.

Антон снимает с полки толстый альбом и начинает листать страницы с накленными на них старыми фотографиями.

— Вот, — показывает он мне. — Это Розалия Францевна в Монте-Карло в пятидесятые годы. Они туда ездили, когда её муж покойный в посольстве работал. А вот это казино, о котором она нам рассказывала. Это уже в Париже было. Тоже подпольное, но там собирался весь высший свет.

На фотографии изображена молодая и довольно привлекательная дама, в которой я никогда в жизни не узнал бы Розалию Францевну, но признаться в этом я, по понятным причинам, не могу. Вокруг этой дамы полукругом расположилось несколько мужчин во фраках. Лица их закрыты масками, напоминающими те, которые используются во время Венецианских карнавалов. Само помещение мало похоже на казино, но я, правда, в этих вопросах и не специалист. Столы действительно какие-то стоят, но не рулеточные и не карточные, как в Атлантик-Сити или Лас-Вегасе. На стенах — старинные гербы, гобелены, портреты мужиков каких-то. Судя по их облачению и тяжелым рамам, всё это важные государственные деятели.

— Очень интересно, — говорю я. — И как вы такую древность собираетесь у нас на Брайтоне воссоздать?

— Да это не та фотография, — говорит сидящая рядом с Мариной и тоже разглядывающая альбом Розалия Францевна. — Казино — на той, которая рядом. На соседней странице.

Я перевожу взгляд. Вот это уже действительно напоминает игорный дом. Тоже роскошный — не знаю, как Вадим с Антоном смогут себе всё это позволить.

— Да что вы человеку голову морочите? — говорит Maрина, отнимая альбом у мужа и скопом переворачивая страниц двадцать. — Давай, Лёш, я тебе лучше наши фотографии покажу. Вот наша свадебная. Мы в ресторане Дома писателей отмечали. Не спрашивай, почему. Писателей среди нас нет. Просто там знакомые хорошие были. А вот Дашка родилась. Вот она в детском садике. А это — в пионерском лагере, когда мы её забирать приехали.

— После третьей смены только и забрали, — говорит Розалия Францевна. — Она там чуть с ума не сошла.

— Ничего, ей полезно было с детьми общаться, — говорит Марина, продолжая листать страницы. — А вот она в школе. Седьмой класс. Девятый. А это выпускной ее. Правда красавица? Специально фотограф один из модного журнала приезжал её снимать. Ей контракт предлагали в агентстве, но она отказалась. Может, и правильно. Что за работа такая — манекенщицей? Одна наркота там и разврат.

— Подожди, — говорю я, останавливая Марину, которая опять быстро листает страницы альбома. — А это она с кем?

На фотографии, которая привлекла мое внимание, Даша изображена в компании своих сверстников. Она стоит в центре, положив голову на плечо обнимающего её за плечи молодого человека с длинными тёмными волосами. Лицо его кажется мне невероятно знакомым.

— С друзьями, — почему-то замявшись. говорит Марнна. — Плохая фотография. Сама не понимаю, как она в этот альбом попала. Мы сюда только лучшие самые собираем.

В этот момент Розалия Францевна наклоняется к альбому и, резким движением отодрав фотографию от страницы, начинает методично рвать её на мелкие кусочки.

— Совсем из ума выжили, — говорит она. — Идиоты. Собственного ребёнка хотят в могилу свести.

— Мама, да я же говорю, что это случайно осталось.

— Идиотка, — говорит Розалия Францевна. — Форменная идиотка. Какой с тебя спрос.

Когда мы с Татьяной возвращаемся домой, я пересказываю ей всю эту историю и говорю:

— А знаешь, кто это был на фотографии? Парень этот с Дашей.

— Кто? — говорит Татьяна.

— Игорь, — говорю я. — Ну тот, с которым Илюшин Димка в самолете познакомился. Который мне ещё потом свою теорию инфернального поля излагал. Помнишь, я тебе рассказывал?

— Помню, — говорит Татьяна. — Не понравился он мне. Очень не понравился.

Мне он тоже не понравился, и поэтому я с готовностью соглашаюсь.

МЫ И ОНИ

— Скучно мы живем всё-таки, — говорит Алик. — Одно и то же каждый день. Одно и то же. Работа, еда, сон. Ну, надерёмся иногда. Тоска.