– И дерево ты для сна себе выбрал странное какое-то. Черное, но не сухое и не горелое, – дед потрогал дерево.

– Да и на ощупь живое. Вот, помнится, также и дед мой, твой прапрадед, ходил везде с посохом из вот такого же черного дерева. Говорил, что он ему силы придает. И верно ведь, больше ста лет он прожил. Только вот на старости лет немного умом тронулся. Все про какую-то неведомую страну рассказывал. Что растут там черные деревья, такие же, как его посох, и он сам оттуда родом. Мол, кто-то зовет его оттуда. И что попал он в наши места не по воле своей и не через женское старание, а через это самое дерево, посох из которого он в руках держал. Да еще меня, бывало, сажал рядом и заставлял руками держаться за этот посох. Я возьмусь за него своими ручонками, а он свои поверх положит и смотрит на меня так странно, словно ждет чего-то. А я ее, эту палку, до жути боялся, старался поскорее от нее руки отдернуть. Дед разочарованно вздыхал, но вскоре после этого перестал приставать ко мне со своим посохом. Чудной дед был, одним словом. Но в деревне его любили, он всегда людям помогал, мог даже разные болезни руками лечить. Вот так вот. Ну что, пошли домой, – дед встал и поднял куль с грибами.

Кроме этого разговора больше ничего такого из своего детства, связанного с деревьями, я не помнил. И про лес тоже ничего особенного на ум не приходило. Лес как лес, грибов в нем много было. Ну и деревья всегда были какие-то изогнутые. А в остальном все как в других местах. Хотя, помнится, я еще маленьким слышал разговоры о том, как давным-давно, еще до революции, в этих лесах упал с неба огромный камень. И с тех пор пошла про здешние леса дурная слава, а деревья в нем почернели. И стали причудливо так расти, одни вниз, другие в бок, так что издалека в темноте их за разные существа принять можно было. Наверное, из-за этого людям там разная бесовщина чудиться начала. Хотя где-то глубоко внутри себя я тоже чувствовал, что что-то не так с этим лесом и моими поездками. Тем более, что ничем вразумительным объяснить это себе я не мог. И до сегодняшнего дня были мысли об этом, но я старался гнать их от себя. Старался не думать об этом, но мысли про какую-то мою связь с лесом все равно приходили. А сейчас, прижавшись щекой к стеклу полицейской машины, я остро ощущал, что и в аварии этой есть что-то необъяснимое. Как я здесь очутился, куда я шел? Непонятно. Но слова водителя мне, в отличие от капитана, бредом не казались. А еще я знал, что нельзя мне больше ездить в этот лес. И если я еще раз туда поеду, то это будет моя последняя поездка.

Раньше мне казалось, что моя жизнь мало чем отличается от жизни других ребят моего возраста. Сравнивая себя с ними, я часто думал, что в принципе-то к своим двадцати пяти годам у меня в жизни все было ровно. Довольно успешно и без особых потерь прошагал школьные и институтские годы. Учеба давалась мне легко, я мог даже получить красный диплом, если бы пересдал несколько четверок. Просто выпрашивать себе оценки было не в моем характере, хотя на нашем курсе так делали многие. Потом мне повезло устроиться в крупную нефтяную компанию. Наверняка не без помощи родителей, но в силу юношеского максимализма я все свои успехи приписывал исключительно себе. Это прибавляло мне уверенности в своих силах.

Хотя низкой самооценкой я никогда особо и не страдал, причин для этого не было. Появился на свет я в дружной семье любящих друг друга студентов, которые воспитывали меня родительской заботой, задушевными разговорами и хорошими книжками. Так что понятия о добре и зле у меня с детства правильные были. В остальном я рос, как и все ребята моего возраста, еще успевшие застать времена дворовых игр. Гоняли мяч и шайбу, дворовой бандой ходили купаться на заброшенный пруд за овощехранилищем. Случалось и дрались. В общем, нормальное было детство. Поэтому и вырос из меня, как говорил отец, местами шалопай, но толковый и честный парень.

Что еще такого интересного было в моей жизни, о чем можно было бы рассказать? Раньше было много спорта. Отец сам в юности серьезно занимался конькобежным спортом, выигрывал чемпионаты России и даже был членом олимпийской сборной. Потом из-за проблем с сердцем уже не смог тренироваться в полную силу. И вот эти свои не до конца сбывшиеся спортивные надежды он решил воплотить с помощью сына. Но с коньками у меня не сложилось с самого начала. На первой же тренировке я красиво так уехал ногами вперед, а головой назад об лед. И все, желание кататься на коньках у меня пропало. Отец, поняв это, в итоге таскал меня по разным другим секциям. Где-то к классу третьему остановились на борьбе. Потом долго был бокс, сломанный нос, много шишек на голове и мамины вздохи. Но в итоге после победы на первенстве юниоров я стал кандидатом в мастера спорта. А между борьбой и боксом была еще секция фехтования, года полтора я ходил в нее одновременно с боксом.

Ах да, была же еще и культурная линия моего взросления. Где-то в возрасте третьего класса мама вдруг решила начать меня прокачивать не только физически, но и духовно. Поэтому она по примеру своих подруг с работы захотела отдать сына в музыкальную школу. Ну как же, это же престижно, как вы не понимаете, говорила она нам с папой. Папа, как обычно, с умным видом хмыкал в газету. А мама в ответ фыркала и продолжала свой монолог. О том, что каждый ребенок из приличной семьи должен учиться музыке. Да и вообще сейчас это модно, все своих детей учат, причем обязательно игре на пианино. Ну как в старинных дворянских семьях, мама при этих словах выразительно смотрела в сторону папы. Папе на дворянские семьи было глубоко наплевать, главное, что сын спортом занимается. А пианино, как он тогда выразился, это отживший вид искусства. В ответ на мамино возмущенное фырканье папа пояснил, что оно большое, его с собой в поход не возьмешь и девушке на скамейке песню не сыграешь. Лучше уж тогда пусть на гитаре учится играть.

Помнится, что эта борьба спорта с культурой продолжалась тогда вечерами почти целый месяц. Боевые действия шли с переменным успехом. Слушая разговоры родителей, мне иногда казалось, что побеждает музыка. Восторги мамы от игры детей ее подруг заполняли квартиру приторными фугами Баха. Потом громкий папин голос вроде бы снова выравнивал позиции. А я тогда как раз смотрел фильм про мушкетеров. Под его впечатлением мне тоже захотелось научиться махать шпагой. Когда оставался дома один, ручкой от швабры я воевал с подушками, но у меня не получалось так красиво, как в кино. В общем, в один из вечеров во время короткого родительского перемирия я робко заикнулся об этом на кухне. Оба родителя фыркнули и продолжили о своем. А фехтование назвали киношным видом спорта. Папа сказал, что лучше они тогда с самбо на бокс перейдут. А мама снова про свою музыку. В общем, спустя еще месяц был найден компромисс. В третьем классе меня отдали на гитару и на бокс. А сам я тайком от родителей записался в секцию фехтования.

К шестнадцати годам я сильно вырос, почти под 190 сантиметров. При этом был худощавым, но на удивление жилистым. Видимо, гантели и подтягивания, которыми отец с детства заставлял меня заниматься в дополнение к тренировкам в секции, давали о себе знать. И еще у меня были длинные руки, что оказалось большим подспорьем в занятиях не только боксом, но и фехтованием. Я его, кстати, не сразу бросил, тренировки не пропускал и даже часто побеждал в разных соревнованиях. Причем благодаря широкой кисти я на удивление хорошо владел шпагой и рапирой, мог бы даже с легкостью, наверное, и тяжелым мечом фехтовать. Папа посмеивался надо мной, как интересно тебе твое умение махать палкой пригодится в реальной драке. Будешь убегать, пока на дороге шпага не найдется?

Вот такое было у меня детство. А сейчас я работаю в солидной организации. Денег на жизнь вроде бы хватает, но это еще и потому, что я до сих пор живу с родителями. Вообще-то я мог бы начать снимать квартиру, зарплата позволяла, полгода назад я даже купил в кредит подержанную иномарку. Но вот необходимости в отдельном жилье я пока не видел. Девушки, с которой я хотел бы начать жить вместе, у меня пока не было. Хотя с Юлей из параллельной группы мы дружили уже почти три года. Сблизились мы еще на пятом курсе института, потому что вместе проходили практику в этой же самой компании, где я сейчас тружусь. А у Юли здесь работала тетя, которая ее и устроила на практику. Но сама Юля работать по профилю не хотела, ее интересовали разные несерьезные, как я считал, вещи. А еще ей хотелось всего и сразу. Она грезила несбыточными мечтами, немного наивными проектами, далекими странами и путешествиями. Причем проекты эти у нее менялись почти каждый день. То она открывает бутик модной одежды, то косметический салон. Мне периодически приходилось приземлять ее и возвращать в реальность. В общем, пока она искала себя, благо родители могли любимому чаду это позволить. А в свободное от мечтаний время она работала администратором в салоне красоты. Но была твердо убеждена, что это временно, пока она не найдет чего-нибудь более выгодного. Вот только это временно тянулось уже второй год.