— А ты знаешь, что одной маленькой девочке тут опасно?

— Я не маленькая. Мне почти шесть! Чего мне бояться?

— Ну, например, на нас как-то тут напала собака… огромная овчарка, сорвалась с цепи, укусила того дядю за ногу… — заметив, что девочка не прониклась, Алексей Николаевич продолжил нагнетать. — Вот сейчас ты разговариваешь с незнакомым человеком… а вдруг он злой?

— Какой же вы незнакомый, дяденька Косыгин? — удивилась Ева. — Я про вас по телевизору видела… и папа сказал, что вы один хороший из всего паноптикума.

Тут заржали незаметно подошедшие телохранители.

Алексей Николаевич бросил на них взгляд, от которого оба моментально заткнулись.

— А знаешь что? Давай, Ева, я отведу тебя к твоему папе?

— Давайте, — просто согласилась девчонка, доверчиво вложив в ладонь премьера свою маленькую ладошку.

И они пошли непринужденно болтая. Алексей Николаевич что-то спрашивал, Ева охотно отвечала звонким как серебряный колокольчик голоском. Живут они с папой в Махачкале, маму свою она не помнит, папа работает по комсомольской линии, ему дали путевку в санаторий…

Вдруг Ева остановилась.

— Пить хочу!

Действительно становилось жарко.

— Нарзан будешь?

Девочка кивнула.

— Женя, — окликнул Косыгин начальника охраны, — будь добр, организуй нам с девушкой нарзанчику.

Тот без лишних слов извлек из полевой сумки, которую тащил на плече его помощник, большой китайский термос с ледяной минералкой.

— Какой красивый! — восторженно сказала девочка, уставившись на термос небесными озерцами глаз. — Можно, я сама налью?

Начальник охраны вопросительно глянул на шефа, тот снисходительно кивнул. Расписанный яркими цветами и драконами термос и в правду был очень красивым. Его подарил Косыгину китайский коллега Чжоу Эньлай.

Ева с восхищением покрутила в руках китайскую посудину, свинтила колпак, вынула пробку, налила слабо пузырящуюся жидкость и со вкусом стала прихлебывать.

— Папа, папа! — вдруг закричала она.

Косыгин и охрана с удивлением уставились на высокого молодого человека, выскочившего на тропу из-за скалы. Парень был одет в гавайку и джинсы, носил большие дымчатые очки. На голове американская кепка… как её… бейсболка.

— Ева, дрянная девчонка!.. — вскричал он, — куда ты опять от меня сбежала? Я места себе не нахожу!

Пока Косыгин с охраной таращились на неожиданного пришельца, «дрянная девчонка» с ловкостью фокусника, высыпала в термос содержание сразу двух белых капсул и заткнула пробку.

— Папочка, — сказала она елейным голоском, — я так по тебе соскучилась!

Сначала Косыгин в сердцах выговаривал мне, что я не слежу за дочерью — черт знает что может произойти с ней в горах, иным бог даст такой сокровище, а они его не ценят и разбрасываются. Я стоял присмиревший, стыдливо потупив глаза, а Ева уговаривала премьера не ругать папу, дескать, она сама виновата, за ней глаз да глаз нужен, без мамы же растет, совсем от рук отбилась, чем окончательно его растрогала.

Алексей Николаевич, узнав, что мы живем в одном с ним санатории, пожелал хорошего отдыха, еще раз велел соблюдать осторожность на горных тропах (всё-таки не даром говорят, что он зануда), с тем и расстались.

Через полчаса Кир сообщил: содержание капсул ушло по назначению (заряженный наноботами нарзан выпит), но, чтобы активировать и узнать подробности надо приблизиться к реципиенту, как минимум, метров на двадцать. Я решил сделать это во время обеда. Косыгин демократично питался в общей столовой, хотя возможно (даже скорей всего), что готовили ему отдельно от других.

Ровно в половине первого я был у двери в столовую.

Когда заселялся, выдали талон на питание. При входе в столовую меня поставили на довольствие, сверившись со списками сообщили — мой столик номер десять, место второе.

С ума сойти, несмотря на самое номенклатурное значение санатория, столики здесь, как и в обычных были накрыты на четверых. Хотя обстановочка, что называется, внушала. В царских дворцах мне бывать не приходилось, но здесь, по моему разумению, всё было по-царски, особенно огромные роскошные люстры, окна в затейливых рамах, бархатные шторы, узорчатый пол. Столы и красивые тяжелые стулья из настоящего дерева, сервировка столов, как в лучших ресторанах. Стремительные официантки с блестящими тележками уставленными едой и напитками.

В этом заведении, как и во всех советских санаториях действовало заказное меню, каждый день постоялец заполнял анкету из предлагаемых блюд на пару дней вперёд. Тех, кто не заполнил или только приехал несколько дней питался дежурными блюдами.

Косыгина я увидел сразу же, он скромно сидел за столиком в уголке зала, вдвоем с каким-то типом и задумчиво хлебал из тарелки диетический супчик. Тип чего-то оживленно рассказывал, махал руками. Вдруг, словно почувствовав мой взгляд, он обернулся, мелькнуло напряженное благообразное лицо, с живыми, все просекающими глазами и продолговатым родимым пятном, спускающимся с головы на лоб. Ничего интересного он не увидел, и опять почтительно склонился к Косыгину.

Тут только я его узнал. Ба! Михаил Сергеевич Горбачев, собственной персоной, первый секретарь местного крайкома, «минеральный» секретарь, как мы знаем, большой говорун. Видимо, как кто-то из союзного начальства приезжает, он тут как тут, обхаживает-выпрашивает.

Как ни странно, за мой стол так больше никто не подошел, и я торчал за ним в гордом одиночестве. Толи, успели отобедать до моего прихода, то ли не прельстились сегодня местной безвкусно-отварной кухней и рванули в горы на шашлыки.

— Установлен контакт с периферией, — сообщил Кир, — наноимпланты активированы, можно приступать к корректировке.

— Давай сразу плюс пятьдесят к эмпатии, — распорядился я. Молодая сочная официантка в белоснежном халате и косынке подкатила тележку с едой.

Я глянул в прейскурант, особых кулинарных излишеств не наблюдалось.

Яблоко, курага, овощные салаты, солянка домашняя, пара диетических супов, отварное мясо, несколько видов каш, паровая куриная котлета и компот. Ни вина, ни коньяка, одна вонючая минералка. По странной случайности, возле входа в столовую бар, где полно алкоголя и даже импортного, а в столовой ни-ни.

Вздохнув, взял гречку с котлетой. С Косыгиным разберемся и надо валить из этого курортно-номенклатурного рая.

Я уныло терзал котлету, когда меня тронули за плечо.

Обернувшись, увидел Евгения, начальника охраны Косыгина.

— Григорий, — вежливо сказал он, — Алексей Николаевич приглашает вас к своему столу.

Какой-то взгляд у него был чересчур доброжелательный.

— Начальник охраны, тоже является реципиентом, — сообщил Кир.

Вон оно че… тоже, значит хлебанул заряженного нарзанчику.

Раз такое начальство приглашает, надо поспешать на всех четырех.

С облегчением расставшись с полезной, но невкусной котлеткой, я в сопровождении Евгения пошел к столу премьера.

Горбачев успел уйти, и Косыгин сидел за столом в одиночестве. Обедать он закончил и теперь баловался чайком. На столе никаких излишеств — в вазочке горка маленьких сушек, сладкие сырки на блюдце, розетки с джемом и медом.

— Добрый день, Алексей Николаевич, поприветствовал я его.

Он поднял на меня, когда-то голубые, а теперь заметно полинявшие глаза.

Наконец-то мы посмотрели друг другу в лицо. Там на горной тропе, я покаянно отводил взгляд, а для Косыгина насколько я понял, было характерно смотреть под ноги, будто боялся споткнуться. Под коротким ежиком седых волос лицо узловатое, давно усталое, безулыбчивое. Лицо человека, привыкшего быстро решать, а не разводить турусы на колесах. Пожалуй, его отличала хмурость. Он ее не скрывал, и это привлекало. Хмурость его шла как бы наперекор общему славословию партийной братии, болтовне, обещаниям скорых успехов.

— Добрый… Присаживайтесь… как вас величать?

— Величать не надо, просто Григорий, — нахально улыбнулся я.