— Карп — рыба государственная! — важно говорит Коте.

Возвращаемся домой и сдаем улов Нино, выпиваем, закусываем и отправляемся на осмотр древних развалин.

Здесь археологи с начала шестидесятых ведут раскопки, а в их отсутствие, Коте приглядывает, чтоб не баловались всякие черные копатели.

Бурная горная река, круто огибая холм, впадала в другую реку, а та — в море.

Отсюда, с вершины заросшего вековым лесом холма, далеко видна была низменность, где сливались реки.

Мы миновали остаток мраморной стены с нишей, где, по уверениям Коте, древние хранили свитки своих книг. Продрались сквозь дикий кустарник и вышли к развалинам башни, под которыми зиял чернотой вход в подземелье.

После воли и света спускаться в кромешной тьме без фонаря было стремновато, но Коте уверенно вел меня вниз по ступеням. Потом подземный ход сделал резкий изгиб — в уши ударил шум воды. Мрак стал зыбким, обозначились края каменных ступеней, вековая копоть на стенах и сводчатом потолке. Ещё поворот и впереди заиграла слепящим солнцем река.

Тут, где выходил подземный ход, река, стиснутая скалистыми берегами, сворачивала влево и билась о камни так, что водяная взвесь, вечным туманом стояла над мокрыми склонами.

Я глубоко вдохнул насыщенный влагой воздух, увидел, как, блеснув на солнце, вскинулась из воды форель…

Перед нами был разрушенный храм. С проломом в стене, без дверей, он стоял словно сирота, до которого никому нет дела.

— Весь холм — сплошной античный город, — увлеченно рассказывал Коте. — Грунт скальный — копать трудно. Поэтому девять лет занимались в основном тем, что у подножия. И цитаделью наверху. Открыли там этот подземный ход, видимо, он служил для доставки воды, во время осады. Между прочим, обрати внимание, вон видишь, под водой остатки каменной пристани? Корабли плыли сюда из Древнего Рима через Средиземное и Черное моря, потом дальше — вверх по реке.

— Как же они плыли, против течения? — усомнился я.

— Бурлаки во все времена были.

Холм фактически был полуостровом, с трёх сторон окружённым рекой. Более безопасное и красивое место для города трудно вообразить. Заречная низменность с её полями и пастбищами могла прокормить значительное население. Подошва холма, возле которой были найдены бани, триумфальная арка, фундаменты и поверженные колонны царского дворца, наверняка утопала, когда‑то в садах.

— А где-то неподалеку, — важно вещал Коте, — был прикован сам Прометей, которому выклёвывали печень.

Сказано это было с такой гордостью, будто он сам его и приковал, или по крайней мере, печень выклевывал.

Путь до Батуми на автобусе, оказался приятным: горы, чередою чайные плантации. Крохотные городишки с розовыми домами в гирляндах винограда и цветного белья. Повсеместный культ узорчатых железных ворот. Их завитушки и пики сверкали свежей краской, серебряной или голубой, — даже там, где остальной забор заржавел.

Вдоль дороги стояли эвкалипты с голыми белыми стволами и магнолии. По живым зеленым изгородям вились ослепительно синие цветы.

Сам Батуми по сравнению с Тбилиси провинциален.

Мальчик в маленьком придорожном кафе пересчитывает пирожные.

Грузинки с грубоватыми лицами волокут блюда с горами нарезанных на полосы лавашей, как охапки дров.

На балконах безмятежно сушатся хозяйские портки.

В заложенную кирпичами стену дома ведут заросшие травой каменные ступени, по которым с полвека никто не ходил.

Местные франты по-своему элегантны. Пример наряда: жеваные серебряные штаны, черные лаковые туфли, розовая футболка.

Недостроенная бесконечная колоннада возле порта напоминает античные руины.

Я немедленно отправился к морю искупаться и пожалел об этом.

Теплое соленое море кишело медузами, от маленьких, величиной с металлический рубль, до большущих — со шляпу.

По пляжу ходила цыганка с дрессированным попугаем и скатанными в трубочки билетиками в картонной коробке. Попугай прорицал будущее. Я дал полтинник, и он вытащил мне предсказание, отпечатанное на машинке. «Вы человек настойчивый, умеющий бороться с трудностями. Радость дней Ваших близка, хотя сейчас у Вас сложности в жизни. Кто бывает обижен в судьбе и переживает трудности, тот будет и счастлив. Спокойная жизнь не для вас, но дорога Ваша будет удачной».

Вот так вот оптимистичненько.

С Эдиком мы встретились в чайной в порту. Он сперва меня не узнал — я сильно изменился с той нашей встречи. Но когда я назвался, узнал и очень обрадовался. Мы обнялись, как старые кореша. Он долго тряс мне руку, преданно, по-собачьи заглядывая в глаза. Потом мы поднялись на второй этаж и расположившись возле вентилятора в плетеных креслах, заказали чаю.

Через широкие полукруглые окна был виден причал с большим белым пароходом. Прямо под окном росла магнолия. Её блестящие кожаные листья отливали лиловым. Все дерево, как гигантский темнолиственный шар с единственным белым цветком, точно жемчужная заколка в женской прическе.

Под ароматный чай я рассказал Греку о своём желании затаиться в каком-нибудь тихом месте, на некоторое время, может пару недель, может месяц. А также о том, что мне нужны новые документы.

Он откликнулся с энтузиазмом. Сказал, что всё готов устроить. Есть у него такое место, где сам черт меня не найдет и жить я там могу хоть до морковкина заговенья и совершенно бесплатно. Ксивы тоже сделать не проблема — в Махачкале продажные менты за три штуки оформят настоящий паспорт.

Затем он описал мне свою ситуацию, мол, хочет выкупить любимую девушку у бакинских воров и назвал сумму. Я присвистнул, но сказал, что готов помочь деньгами.

Он замахал руками и возразил, не по-пацански брать деньги у кореша, который сам в беде, но он уже придумал, как всё провернуть к взаимной выгоде и, если я согласен, договориться можно прямо сейчас.

В павильоне шашлычной, пропахшем маринадом и дымом, мы подсели к пожилому грузину. Тот обрадовался нам, как старым друзьям и сказал, что заказал немного еды под разговор. Тут как раз подоспел буфетчик и начал выставлять на стол «немного еды»: блюда с овощами, фруктами, шашлыки, купаты, лобио, огромный кувшин с гранатовым соком, бутылку «Киндзмараули» и коньяк «Енисели».

Мы стали выпивать и закусывать, постепенно выяснилось, что пожилой грузин, с античным именем Аполлон, предлагает мне вложить деньги в коммерческую операцию — оплатить стоимость двух фур с мандаринами, которые отвезут их в Москву. Под это Аполлон просил десять тысяч рублей. В Москве его друг примет машины и отдаст товар рыночным перекупщикам, после чего вернет мне уже двадцать пять тысяч — долю в полученной от операции прибыли.

Всё это немножко смахивало на развод. О своих сомнениях я и сообщил Эдику, когда мы вышли с ним проветриться на балкон. Но он энергично замахал руками и затряс головой, уверяя, что люди надежные, да и сам он метнется кабанчиком в столицу, лично всё проконтролирует и притаранит мне моих двенадцать штук и новый паспорт. Я пожал плечами и согласился.

Мы вернулись в шашлычную и ударили по рукам.

Ехать мне предстояло в Абхазию. Там недалеко от Сухуми, жил в собственном доме фронтовой друг родственника Эдика, художник — отшельник и пьяница.

— Денег он с тебя не возьмет, но имеет пристрастие к иностранному бухлу. Надо взять ему пару-тройку флаконов.

— Где ж их тут взять? — усомнился я.

— Спокойно шеф! Я уже договорился с халдеем вон с того парохода, — он показал на белоснежный круизный лайнер, стоявший у причала. — Дай немножко бабосиков и будет тебе иностранное пойло. Отправляешься завтра утром морем.

— Морем? — удивился я. — А чего бы такси не взять? Тут всего-то километров сто пятьдесят.

— Тачку отследить могут. А там ребята свои — контрабандисты.

На другое утро я с чемоданами в руках, в котором были все мои пожитки, пробирался сквозь толпу на пристани.