Хэксби перестал теребить завязки своей папки. Он выглядел озадаченным:

– Я не понимаю, сэр. Планы Кокпита…

– Простите меня. Одну минуту. – Гость говорил тихо, но голос его звучал все увереннее; он распрямил плечи, а лицо без очков выглядело моложе. – Здесь, в Лондоне, я нахожусь в щекотливом положении, хотя, видит Бог, и не совершил ничего плохого.

– Ничего плохого? – повторил Хэксби. – Но тогда почему…

– Я не совершил никакого преступления, сэр, уверяю вас, и не хочу причинить вам ни малейшего вреда. Но я решил, что, прежде чем полностью вам довериться, будет лучше – лучше для всех нас, я имею в виду, – познакомиться ближе, не открывая моего настоящего имени. – Он положил очки на стол. – Хотя, видит Бог, несчастья так изменили меня, что никакие маски не нужны.

– Господин Кромвель, – сказала Кэт.

Гость бросил на нее взгляд:

– Да, госпожа Хэксби, вы правы. – Он снова повернулся к Хэксби, тот сидел с открытым ртом, и его трясло. – Прошу, сэр, не волнуйтесь. Для этого нет причин.

– Милорд, – вымолвил Хэксби слабым голосом. – Ваше… ваше высочество.

– Прошу вас, сэр, не надо титулов. Теперь я частное лицо и был таковым все эти десять лет. Я, собственно, никогда и не желал быть кем-то другим. – Кромвель замолчал, чтобы прочистить горло. – И я верен королю, как любой другой.

Элизабет взяла его руку в свои:

– Ах, мой бедный дорогой отец. – Она посмотрела на Хэксби. – Разлука с семьей для него невыносима. Он не видел нас почти восемь лет.

Кромвель улыбнулся дочери:

– Сейчас мне ничего не нужно, кроме семьи и некоторых средств, чтобы жить как подобает джентльмену, в относительном комфорте. На самом деле меня всегда привлекало тихое и мирное существование в кругу родных.

Кэт не сводила с него глаз, пытаясь сопоставить то, что она видела, с детскими воспоминаниями о редких встречах с отцом Элизабет. Это оказалось нелегко. Тогда он не носил бороду и усы, да и за прошедшие годы, разумеется, добавилось морщин на лице и седины в волосах. Ей почудилось некоторое сходство Ричарда Кромвеля с его знаменитым отцом Оливером – нос и очертания рта.

– Я видел вас в Уайтхолле в те времена, сэр, – произнес Хэксби. – И иногда в Сити. Вы, конечно же, меня не помните.

Кромвель улыбнулся ему:

– Знаете поговорку, господин Хэксби: «Многие знают дурака Тома, а сам он лишь немногих». Мне же хуже.

Учтивые слова. Кэт почти прониклась симпатией к этому человеку. Ей нравилось, что он больше не скрывал от них, кто он такой. Но она не могла не думать об опасности, которая грозила им из-за присутствия бывшего протектора. Более того, не было оснований полагать, что ему можно доверять. Притворство Кромвеля не внушало доверия.

А потом Кэтрин вдруг все поняла и с прямотой, которая ее саму удивила, проговорила:

– Для чего, сэр, вы с Элизабет подстроили нашу якобы случайную встречу? Именно так ведь все и было, не правда ли? Вы хотели познакомиться с моим мужем. Вы узнали, где он живет. Заранее выяснили, что он женат и кто его жена. Элизабет рассказала вам, что мы играли вместе в те давние дни, когда вы знали моего отца. И…

– Кэтрин! – прервал ее Хэксби. – Разве можно так грубо разговаривать с господином Кромвелем. Ты ведешь себя неподобающим образом.

– Как и он сам, и его дочь! Они ведь все заранее спланировали, сэр! – резко выпалила Кэт и снова повернулась к Кромвелю. – Итак, вы узнали, где мы живем, и поручили остальное Элизабет. Она выследила меня и представила все так, будто мы случайно встретились на Флит-стрит.

У Кромвеля хватило совести сделать вид, будто ему стыдно.

– Вы вправе гневаться, мадам. Но это я во всем виноват, а не Элизабет. Боюсь, в последние годы я сделался слишком подозрительным и осторожным. Я никому и ничему не верю. Я понимаю, что поставил вас в трудное положение, и сожалею об этом.

– Что вы, сэр, – возразил Хэксби. – Хоть я и польщен, но, право, не понимаю, зачем вы искали знакомства со мной.

– Ему нужны планы Кокпита, – бросила Кэт. – Зачем же еще?

– Да. – Голос Кромвеля был спокойным, но его застывшее лицо говорило о внутреннем напряжении. Он указал на кожаную папку на столе. – Я полагаю, они там.

– Для чего они вам? – спросила Кэт.

Ричард откинулся на спинку стула:

– Я могу рассказать об этом только надежным людям.

– Если вы почтите нас своим доверием, сэр, – начал Хэксби, – то не пожалеете об этом. Клянусь!

– Раньше, сэр, я доверял тем, кому не должен был доверять, и не раз обжигался. – Он взглянул на Кэт и пожал плечами. – Но похоже, у меня нет выбора. Вы можете сделать мне одолжение и пообещать, что все это останется между нами? Я даю честное благородное слово, что то, о чем пойдет речь, не угрожает чьей-либо жизни или свободе. В этом нет ни предательства, ни преступления.

– Я в этом не сомневаюсь, сэр, – заявил Хэксби, протягивая гостю папку, но Кэт выхватила ее у него из рук. – Жена, да ты, никак, ума лишилась!

Лицо Хэксби побагровело от гнева. Он замахнулся, готовый ударить ее.

Кромвель встал между ними, широко расставив руки ладонями вверх: жест, символизирующий мир.

– Менее всего я хочу стать причиной раздора. Прошу вас, забудем об этом разговоре. Мы с Элизабет оставим вас в покое. Пойдем, дочь.

– Нет! – возразила Кэт. – Объясните нам, для чего вам понадобились эти планы. Если не будет веской причины рассказывать об этом кому-либо, то я сохраню тайну.

– Вы будете делать то, что я говорю, мадам, – пробубнил Хэксби слабым голосом.

Кромвель улыбнулся хозяевам, словно и не было никакой размолвки и все они были добрыми друзьями. Он сел, сделал глоток вина и произнес:

– Моя дорогая матушка умерла. Вы слышали об этом?

Хэксби кивнул:

– Еще несколько лет назад, как мне помнится.

– Да, в ноябре тысяча шестьсот шестьдесят пятого года. Она жила уединенно, в доме мужа моей сестры в Нортборо. В последние годы жизни бедняжка сильно хворала и мучилась от боли. Однако боль терзала не только ее тело, но и душу. Ей было совершенно все равно, что она лишилась высокого положения в обществе. Матушка очень скучала по моему отцу. Мне кажется, она была бы счастлива с ним даже в простом фермерском доме. – Ричард замолчал и опустил голову, углы его рта подергивались.

Либо он был превосходным актером, подумала Кэт, либо говорил чистую правду.

– Перед смертью, – продолжил Кромвель, – она позвала господина Уайта. – Он повернулся к Хэксби. – Вы с ним встречались, сэр? Это бывший духовник моего отца.

Хэксби наморщил лоб:

– Припоминаю… симпатичный молодой человек. С ним была связана какая-то романтическая история, не так ли?

– Точно. Все это помнят. Юноша влюбился в мою сестру Фрэнсис. Она отвечала ему взаимностью, но у них ничего не вышло: отец узнал и вмешался. Отец женил Уайта на одной из фрейлин. К счастью, все закончилось благополучно, обошлось без скандала. Но Уайт – хороший человек и глубоко верующий, так что мой отец любил его. И мать тоже. И он не предал нас, когда король вернулся. Матушка сделала господина Уайта своим душеприказчиком. И перед самой кончиной вручила ему письмо, предназначенное для меня. У нее к тому времени были видения. Бедняжке казалось, что стены ее спальни сочатся кровью.

– Сэр, нужно ли рассказывать все это? – вмешалась Элизабет. – Разве сие благоразумно?

– Если эти люди решили довериться мне, дорогая, – мягко возразил ее отец, – я должен быть с ними откровенным. – Он снова повернулся к Хэксби. – Я тогда находился в Швейцарии, но через две недели жена тайно послала к господину Уайту слугу, который должен был сказать: «Стены сочатся кровью», и Уайт передал ему письмо, которое потом надлежало тайком переправить из Англии. Прошли месяцы, пока письмо попало в мои руки. А когда я получил его, у меня не было средств предпринять хоть что-нибудь. Ирония судьбы, не так ли?

– Средств предпринять что именно? – резко спросила Кэт, терпение которой уже было на исходе. Она была напугана и поэтому несдержанна.