— Не отдам.
— Все будет храниться у тебя на виду — там особый ящик у двери — пояснила она и уже чуть мягче добавила — Тут не на что сердиться, сурвер. Мистер Босуэлл человек важный.
— В первый раз мы с ним разговаривали без личного обыска и изъятий.
— Потому что разговор был для тебя сюрпризом, и ты не мог подготовиться. А позже ты всегда держал руки на виду. К тому же это штатная процедура для всех, кто проходит к нему в кабинет для деловых бесед. Может уже прекратишь быть обиженным ребенком, сурвер?
— Постараюсь — буркнул я и она открыла мне элегантную и явно только что поставленную светлую дверь с серебристой табличкой «Инверто Босуэлл».
Когда я вошел, то первое, что увидел, так это сверкающий лаком массивный деревянный стол и стоящие перед ним четыре удобные на вид деревянные же стулья. Сам хозяин кабинета сидел на точно таком же стуле за столом, откинувшись на спинку и расстегнув воротник рубашки. Галстук в красно-серую полоску скомканной лентой лежал у его левой руки, а в пальцах правой он покручивал полный до краев чем-то бесцветным большой стакан. За моей спиной звякнуло, лязгнуло, следом мягко стукнула дверь, и мы остались в его кабинете вдвоем.
— Как дела, Амос? — оторвав глаза от стакана, он с щелчком поставил его на полированную столешницу и ткнул пальцем так сильно, что полная до краев посудина опасно закачалась из стороны в сторону — Присаживайся, где тебе удобно. Выпьешь что-нибудь?
— Наелся и напился — ответил я — Спасибо. Я нужен для какой-то работы, мистер Босуэлл? Ты говорил о сдельно оплачиваемой подработке.
— А ты все о делах да о делах, сурвер — он хмыкнул и снова толкнул литровый стакан — Похвально. Но нет, пока что я позвал тебя не за этим.
— А зачем тогда?
— А вот как раз за этим — чтобы пообщаться с тем, кто вообще не желает находиться в моей компании. Ты, наверное, единственный сурвер среди всей пьющей там пунш толпы, кто не желал бы сейчас здесь находиться.
— Вы человек важный…
Он медленно кивнул, ведя пальцем по мокрой поверхности стакана сверху-вниз, пока не дошел до перечеркивающей бокал красной линии, где остановился.
— Стал важным — подтвердил Инверто без всякой рисовки и снова улыбнулся — Пытаешься понять, насколько я пьян? И хватит уже подбирать слова, сурвер. Будь собой. Мы ведь общались в ином ключе.
— Пытаюсь понять, насколько ты пьян — признался я, усаживаясь на стоящий ближе ко мне стул и только сейчас замечая, что пол устлан плотными плетенными циновками — Но пытаюсь чисто из интереса.
— Вот теперь молодец, Амос. А насчет пьян я или нет — нечто среднее. Политики никогда не бывают трезвыми и никогда не бывают пьяными. Всегда нечто среднее. И настоящие политики всегда отдают себе отчет в действиях, всегда осторожны и всегда знают ту границу эмоций, дойдя до которой им следует отступить и побыть наедине с собой — его палец снова дошел до красной линии на старом пластиковом стакане и снова не пересек ее — Понимаешь о чем я?
— Ну… ты исчез с мероприятия сделав это довольно незаметно. Что-то случилось?
— Нет — он покачал головой — Это выработанная годами практики привычка. А полезными привычками пренебрегать нельзя. Есть неписанные правила поведения на таких вот тусовках. Правила для тех, кто хочет стать кем-то весомым. Ну а те, кто просто пришел нажраться, напиться и потанцевать… тех эти правила не касаются.
— И что это за правила?
— О, они простые. Если вдруг почувствовал себя перепившим — сразу уходи, не позволяй себя задержать, после чего вычисти желудок с помощью засунутых в глотку трех пальцев — он взглянул на узкую дверь в стене и тихо рассмеялся — Помнишь про личный сортир?
Я подтвердил кивком:
— Цена моей истории.
— Верно. Вычисти желудок, выпей воды и подожди, пока не начнешь стопроцентно себя контролировать и только затем возвращайся к публике, где ты должен быть всегда весел, радушен и вежлив.
— А если я не пью алкоголь?
— Ты не можешь не пить в политике. Но правила универсальны. Предположим, ты проводишь время на тусовке, не пьешь спиртное ведь тебе и так хорошо и вдруг почувствовал себя на вершине, тебя переполняет удовольствие от общения и веселья… в этот момент ты должен попрощаться и уйти. Даже если не хочешь — ты должен себя заставить и уйти. Это же правило касается и негативных эмоций. В исключения попадают лишь собственная свадьба или чьи-то похороны — там придется остаться до конца.
— А кого-то может переполнять счастье и радость на похоронах?
Он снова тихо рассмеялся и удивленно покачал головой:
— Мальчишка… без обид, Амос. Но ты просто начитанный мальчишка…
— К-хм… Про негатив еще понятно, а причем тут удовольствие? Ради него ведь на тусовки и ходят.
— Обычные люди — да. Политики — никогда. Любое мероприятие может оказаться губительным для репутации, если что-то пойдет не так. Поэтому нельзя забывать правила и нельзя никуда ходить без верных помощников, способных уберечь тебя и твою репутацию.
— Или помощниц — я кивнул на входную дверь.
Словам Босуэлла я не удивлялся. Не знаю как там в старом умершем мире, но в Хуракане твоя репутация — главный твой капитал. Именно от нее будет зависеть твой конечный успех, твоя карьера — особенно, если решил развиваться в социальных кластерах. В нашем замкнутом мелком мирке никогда не забудут ни об одном твоем проступке — даже самом ничтожном. Мы знакомимся с понятием «Аура» еще в раннем детстве, лет с четырех, и учимся жить так, чтобы не посадить на нее ни пятнышка. Мне как чистильщику в целом плевать на свою репутацию, контракт на грязную работу я получу так и так, а вот такие люди как Босуэлл… для них репутация является критично важным активом.
Одно не пойму — зачем он мне это рассказывает. Мне интересно, люблю познавать и слишком долго был лишен радости бескрайнего познания, поэтому сейчас и наверстываю безлимитным чтением, но в чем подвох этой беседы?
Я спросил прямо. И получил простой ответ:
— Нет никакого подвоха. Просто хотел поговорить с тобой.
— Почему именно со мной?
— Потому что ты — незнакомец, Амос. И уже это достаточно удивительно. Видишь шкаф за моей спиной — он указал большим пальцем через плечо.
— Вижу — я взглянул на старомодный шкаф для бумаг. Дверцы закрыты, висит кодовый замок.
— Там моя личная картотека. Я годами знакомился с людьми, интересовался их жизнью, их семьями, а потом выписывал все на бумажные карточки и сортировал. И нет, не для шантажа — в моих бумагах нет ничего постыдного. Просто политик работает с людьми, а значит, должен знать о них как можно больше.
— Там есть и моя карточка? — я спросил с искренним интересом.
— Теперь есть. Но появилась она там совсем недавно — после всего случившегося с тобой и череды громких инцидентов. Хотя ты немного не понял — у меня нет карточки на каждого сурвера Хуракана. Во всяком случае пока. И слышал я не о каждом, однако тех, кого не знаю я лично, знает мое окружение. О тебе оно не подозревало…
— Я тихий сурвер.
— Это уж точно… Знаешь, в чем беда? У нас нет незнакомцев. Вообще нет. Даже не зная его лично, ты почти наверняка видел его раз сто за свою жизнь, а может даже слышал его имя и пару грустных или скабрезных историй о нем или его семье. Но ты, Амос… ты для меня оказался незнакомцем. Не сработало даже культивируемое мной правило двух рукопожатий — в нашем крохотном мирке это тот минимум, что позволит политику удержаться на плаву в сложные времена. Но тебя не знал никто… Кого не спроси, все начинали недоуменно морщить лоб — Амос? Какой еще Амадей Амос?
— Я этому только рад — признался я.
— А я не рад. Я люблю знать тех, с кем имею дело. Поэтому я тебя и позвал, Амос. Пока я медленно отхожу от красной черты опьянения и удовольствия — его указательным палец с идеальным маникюром снова пополз вниз по стакану — Мы пообщаемся, узнаем друг друга получше. Потом ты наверняка у меня что-то попросишь — не смущайся, так все делают — а я постараюсь помочь.
