Утром Настасья Капитоновна снова дала ей поспать, что заставило Улю практически окончательно увериться в том, что ее ночные похождения для бабушки не являются тайной, но она делает вид, что ничего не знает. Впрочем, настроения это Ульяне не испортило. И на завтрак снова были блины, и ароматный чай, и варенье.

А потом Настасья Капитоновна достала большую плетеную коробку.

— Дай-ка, Уля, я с тебя мерки сниму.

— Зачем? — Уля с недоумением смотрела на портновскую сантиметровую ленту в руках у бабушки.

— Так вон Катя мне какой мохер красивый подарила. Свитер тебе свяжу.

— Но это же ваш подарок! Себе и свяжите.

— Куда мне, — Настасья Капитоновна ловко обвила Улю лентой по спине и груди. — Мне подарок — вязать из такой шерсти.

Именно за этим занятием и застал их Захар. Ульяне казалось, она физически чувствует его взгляд, которым он прошелся по опоясывающей ее грудь портновской ленте.

— Добрый день, дамы.

— И тебе здравствуй, коли не шутишь, — Настасья Капитоновна невозмутимо распустила ленту, а потом села за стол и карандашом что-то записала в пухлый блокнот — наверное, цифры объема.

— А я решил вам снег почистить, Настасья Капитоновна. А то смотрю — двор-то у вас не чищен.

— Чисть, если решил, — хмыкнула Настасья Капитоновна. — Надо ж на обед-то заработать.

Захар ухмыльнулся, уже привычно подмигнул Уле — и вышел за дверь.

Настасья Капитоновна чистила картошку.

— Вот одного я не понимаю, — Настасья Капитоновна ловко орудовала ножом.

— Чего? — Ульяне было поручено нарезать остатки буженины и колбасы.

— Да вон, — бабушка качнула головой в сторону окна. Там, за окном, было видно, как Захар чистит снег. Практически так же, как в первый день приезда Ульяны сюда. Только в этот раз он одет — правда, без верхней одежды, но, по крайней мере, в штанах и толстовке. — Уже за тридцать, здоровый, видный — и холостой. В наше время это значило только одно. Точнее, два.

— И что же? — у Ули екнуло сердце. Ей казалось сочень волнительным говорить с бабушкой о Захаре.

— Так либо ходок, который ни одной юбки не пропускает — таким зачем жениться? Только горе женщине принесет. Хотя бабы дуры, бывает, и выходят за таких замуж, думают — он же ради меня изменится. А только кобелиную натуру не переделаешь.

— Думаете, Захар такой? — Уля старалась, чтобы голос ее звучал нейтрально.

— Так в том-то и дело, что не такой! — Настасья Капитоновна сердито плюхнула картофелиной в кастрюлю. — У таких мужиков и глаз особый, масляный. Ну на меня-то таким чего смотреть, — я картошка сморщенная, но ведь он и на тебя так не смотрит. А был бы кобель — уже он бы по-другому смотрел. По-кобелиному. Если б он так на тебя смотрел — я б тебя с ним никуда не отпустила.

«Угу, Захар не смотрит. Он делает», — пронеслось в голове Ульяны. Но вслух этого сказать, конечно, было нельзя.

— А какая вторая причина может быть? — Ульяна вернулась в нарезке колбасы.

— А вторая — если в дело совсем негодный.

— В смысле?

— Ну так это, — Настасья Капитоновна оттопырила большей палец и опустила его вниз. — На полшестого значит.

Нож полоснул по пальцу и оказался неожиданно острым. Уля ойкнула и тут же заснула пострадавший палец в рот. Полшестого у Захара?!

— Ах ты, господи, вот говорила я Захару — не точи так остро, обрежу пальцы! — запричитала Настасья Капитоновна и встала. — Сиди, я сейчас намажу йодом и забинтую.

После Ульяна сидела с замотанным белым бинтом пальцем, полностью отстраненная от домашних хлопот, и наблюдала за тем, как Захар заканчивает чистить снег.

Настасья Капитоновна поставила картошку вариться и тоже села на стол и посмотрела за окно.

— Так ведь нет же там полшестого, — она без предупреждения продолжила прерванный разговор. — Уля кашлянула, а Настасья Капитоновна хмыкнула. — Ну чего ты как девица, поди знаешь, как мужик-то устроен?

— Знаю, — неловко отозвалась Уля.

— Ну вот. Видно же по нему, что и с мужской статью все в порядке. А если мужик не кобелина и в полной силе — то чего он не женат, я не понимаю. То ли бабы все слепые, то ли еще чего. Может, ты мне объяснишь, Уль, как так это у вас получается?

— А я… я не знаю, — пробормотала Ульяна. — Не хочет он, наверное. Жениться.

— Тю! — фыркнула Настасья Капитоновна, встала и пошла к шкафу с посудой. — Его дело мужицкое: быть здоровым — по мозгам и по силе. А остальное — женское дело. Как его до сих не охомутал никто — не понимаю я, хоть убей.

— А вы точно знаете, что не охомутали? — внезапно выпалила Уля то, что и ее очень интересовало. — Может, он и того… в хомуте.

— Так не женат же, я точно знаю. Спрашивала. Захар бы мне врать не стал. Да и кольца на пальце нет.

— Ну, может у него женщина есть. Не жена, но… партнерша.

— У меня вон кот есть, паскудник, где-то шляется уже который день, то у одной соседки погостит, то у другой — и что? Хороший мужик женатым должен быть!

Ульяна не выдержала — и рассмеялась.

На этом разговор о мужчинах и их желаниях закончился.

— Ой, какой молодец! — Настасья Капитоновна взяла из рук Захара две булки хлеба. — За свежим съездил!

— Ну так мы в этом году свежего хлеба еще не ели.

— Точно. Давайте за стол садиться.

После обеда Захар уже традиционно попросил Ульяну его проводить.

— Давай завтра на лыжах покатаемся?

— На каких? — опешила Ульяна.

— На беговых. Гор-то тут нет. У меня своя пара есть, и я с соседом через улицу договорился — он лыжи своей дочери даст, там как раз и ботинки сорокового размера.

— Захар… я…

— У нас тут народу много на лыжах катается, лыжню такую проложили хорошую.

— Захар, я уезжаю завтра.

— В смысле — уезжаешь?!

— В прямом. Я сюда на три дня приехала. Они закончились. У меня билет на автобус на завтра.

Он помолчал.

— Ясно. Понятно.

Мне вот ничего не ясно и не понятно!

— Ну ладно. Пойду тогда… лыжи соседу верну.

Остаток дня прошел как-то бездумно. Уля перемыла всю посуду после обеда, а потом устроилась на диване с телефоном.

Настасья Капитоновна устроилась напротив, в кресле, с вязанием.

Немного повязала, потом позвала Улю на примерку, осталась довольна результатом и принялась за продолжение вязания, периодически радуя Ульяну какими-нибудь рассказами из своей жизни.

Ей не спалось. Настасья Капитоновна уже вовсю выводила носом рулады, а Ульяна лежала и думала. О том, что будет завтра.

Увидит ли она еще Захара? Еще думала о том, что с его стороны это глупо — вот так обидеться и уйти из-за того, что она не согласилась с ним поехать на лыжах кататься. А ты предложи остаться! Не предложил же. А если бы предложил — осталась бы? Ульяна не знала. Знала она только одно — провести одной эту последнюю ночь в деревне — очень тоскливо. И обидно до слез.

От негромкого стука в окно Уля едва не подпрыгнула. А когда осторожно подошла к окну, то увидела там… Захара!

Сердце, конечно, тут же чуть не выпрыгнуло из груди. Он помахал ей рукой в сторону двери, Уля часто закивала и на цыпочках поспешила к порогу. О таких полезных вещах, как женская гордость или верхняя одежда, было тут же и благополучно забыто.

Именно поэтому Уля сама, первая бросилась на шею Захару. И сама поцеловала. А он привычно обнял ее полам своей куртки и довольно быстро прервал поцелуй.

— Пойдем скорее. К ночи приморозило.

Он любил ее как-то особенно нежно. Неторопливо, не спеша.

Так, что у нее стал набухать в горле какой-то непонятный ком. Но потом этот ком растаял — как растаяла и сама Ульяна, с вскриком истекая влагой под горячим солнцем по имени Захар. Потом они долго и молча лежали вместе — она в кольце его рук. И Уля говорила себе: «Ну, вот еще минуту. Ну, вот еще. Еще немного полежу и…».