— А что им тут делать? — поинтересовался, между тем, литвин. — Паруса вовремя убрали, уже хорошо. До берега далеко, за ночь на скалы не сядем. А дальше, как Бог решит. Выстоит корабль — хорошо, а нет, мечись по палубе, не мечись, толку не будет!

Новая волна накрывает с головой, вновь заваливая жалобно скрипящий корабль на бок.

Всё, похоже, и вправду, конец! И угораздило же капитана попереться в море в конце октября! Вообще-то в эту эпоху навигация в Чёрном море уже в сентябре заканчивается. Позже если и плавают, то вдоль берега, тесно прижимаясь к береговой полосе. Но нашему капитану видимо законы не писаны: то ли дело было спешное, то ли просто понадеялся успеть за два дня по хорошей погоде проскочить. Но как говорится, русское «авось» в туретчине не действует. Вот и тонем где-то у берегов Болгарии за милую душу!

Я не ответил, заметив какое-то движение на юте. Ночь ещё не вступила полностью в свои права и не успела скрыть в непроницаемом мраке окружающие нас предметы, превратив их лишь в размытые тени. Вот такая тень перед спуском с юта и застыла, не решаясь двигаться дальше. Неужто человек? Кому это сейчас в трюме в тепле и сухости не сидится? Точно, человек! Вон и другие невольники его заметили; зашевелились, позвякивая цепями и вытягивая шеи, какой-то смельчак рискнул даже поднять со скамьи, но тут же был опрокинут очередной волной вниз, на заматерившегося напарника.

— Кто это там? — вскинулся Тараско. — В этих сумерках, да за волной и не разглядишь толком, — пожаловался он мне, перекрикивая ветер.

— Уж точно не капитан, — хмыкнул я, напрягая глаза.

В душе неожиданно шевельнулся робкий росток умершей в Истамбуле надежды. Здорово тогда меня расставание с Болотниковым подкосило! Я ведь уже почти свободным себя на тот момент чувствовал. Уже и планы на будущее строил. И тут такой облом. Разменял наметившееся освобождения на мрачные стены зиндана!

Помнится, от нахлынувшей тоски и безнадёги, чуть умом не тронулся. Уже и мысли разные, нехорошие в голову полезли. Почти три месяца прожил на одном упрямстве, ни на что более уже не надеясь. Так что, как ни странно, этот непредвиденный рейс меня здорово выручил. Останься я в зиндане на всю зиму, неизвестно чем бы всё закончилось. А так сижу теперь, гадаю; замёрзну я тут или всё-таки утонуть быстрее успею? Креативненько. И, главное, рефлексовать особо некогда о том, что шансов на свободу почти не осталось.

Ведь на что может надеяться галерный раб? Сбежать не получится; цепи хоть и подзаржавевшие слегка, но крепкие. За этим аргузин строго следит. Вольная на султанской галере даже за выслугу лет не полагается. Тут только один выход на пенсию практикуется; ногами за борт. Выкупать меня тоже никто не собирается. Дядька Иван может и смог бы, да только как весточку на волю подать? Да и где он теперь, окольничий Иван Чемоданов? Добрался ли до Картли? Или, может, уже тризну свершил?

В общем, вариант на свободу только один, тот самый, что я, разлучившись с Болотниковым, один раз уже упустил; захват галеры в бою неприятелем. Вот только и на это надежда ничтожно мала. Тут море Чёрное, а не Средиземное. Это там у турок врагов вагон и маленькая тележка. Там и испанцы, и австрийцы, Генуя с Венецией, папский флот, наконец. А тут…. А тут внутренне турецкое море. Вокруг только земли Оттоманской Порты и её вассалов. С кем им тут воевать?

Хотя есть у меня одна небольшая надежда: запорожские казаки. Примерно в это время у них Пётр Сагайдачный к власти прийти должен. При нём начнутся смелые набеги запорожцев на турецкие владения. Вот уже в следующем году Варну разорить должны.

Но пока эти набеги немногочисленны и направлены на приморские города, а не на войну с турецким флотом. Настоящий террор турецких владений и флота только через несколько лет начнётся. И какие шансы на то, что наша галера под замес попадёт и на то, что я до тех пор доживу?

Смельчак, между тем, наконец, решился. Выждав, когда по палубе прокатит очередная волна и галера на мгновение выправится, он быстро спустился вниз и отчаянно метнулся вперёд к гребцам, покатился под ударом волны, немного не добежав, зацепился за что-то, подполз к крайнему невольнику и приник, что-то крича тому прямо в ухо.

«Помойный»! — разглядел я всклокоченную бороду старика, которому выпала судьба вновь оказаться со мной на одной галере. Он тогда в зиндане так сильно заболел, что думали помрёт. Но видать не пришло ещё его время перед Богом ответь держать — выжил, вот только, как и я, на корабль, что вместе с Болотниковым к свободе отплывал, уже не попал. Но сейчас-то какого лешего его на палубу вынесло? Сидел бы себе в тепле и сухости, раз такая возможность имеется. Древний же совсем. Казалось на чём душа держится, а гляди ка, что вытворяет!

— Чего они там? — прохрипел, клацая зубами Аника.

— Да Бог его знает, — с трудом разжал я посиневшие губы. Надежда начала разгораться, превратившись из чуть тлеющей искорки в небольшой костерок. — Одно скажу. Не спроста старик в разгар бури наружу выполз. Непроста.

Среди рабов началось непонятное поступательное движение. Наконец, оно дошло до Данилы. Сидевший перед ним гребец что-то проорал запорожцу прямо в лицо и сунул продолговатый предмет в руку.

Ключ! Я дёрнулся в сторону казака, не обращая внимания на порывистый ветер, стараясь получше рассмотреть! Точно, ключ!

Данила как раз вставлял его в замок, поджав ногу на колодке. Миг и он отбрасывает цепь в сторону. Затем бывший атаман передаёт его Тараске, и проорав что-то уже ему на ухо, рывком бросается вдоль палубы к юту.

— Порохня велел передать, — проорал мне Тараско, жизнерадостно скалясь. — Снимаем цепи и сидим на месте. Ждём. Как все снимут, идём разом турок резать.

— Справимся ли? — усомнился Аника, не сводя жадного взгляда с ключа. — Нас и сотни не наберётся. Кто сдох уже, кто обессилел вконец. И безоружны все. А там янычар полста, да моряки, да обслуга с аргузином во главе.

— Янычары на суше привыкли воевать. В море у них такой сноровки нет. А аргузина помойный зарезал. Думаешь, откуда у него ключ взялся?

В этот момент дошла очередь до меня. Я сжал негнущимися пальцами ключ, ткнул в скважину, не попал с первого раза, противно скрежетнув по металлу, всё-таки вставил со второй попытки и приналёг, с натугой проворачивая заржавевший язычок. Скинул с облегчением металлический обруч с ноги, передал ключ Янису, проорав заодно ему Данилину инструкцию.

Следующие полчаса ожидания, пока гребцы за спиной снимали цепи, были самыми длинными в моей жизни. Я вновь жался к скамье, стараясь хоть немного отогреть негнущиеся пальцы и напряжённо ждал, позвякивая цепью, сковывающую руки.

Скоро всё решится. Свобода или смерть. Не знаю, как другие, но для себя я всё решил. Если не удастся победить, живым я янычарам не сдамся. Уж лучше в море утонуть, чем на колу на солнышке загорать. Во второй раз меня турки вряд ли пощадят. Всё же не каждый день у их султана сыновья рождаются!

— Пора, — дёрнул меня за рукав Янис.

Я двинулся вслед за литвином к корме, цепляясь по пути за скамьи гребцов. Корабль по-прежнему нещадно болтало, несколько раз слышались крики смытых за борт людей. Но я уже ничего не боялся. Страх ушёл. Над всем довлело лишь одно желание, чтобы всё скорее кончилось и можно было хоть немного согреться, спустившись в тёплый трюм. Или не спуститься. Тут уж, как карта ляжет.

— Собираемся возле спуска в трюм и ждём. Потом все разом туда кинемся и перебьём янычар, — взяв за локоть, проорал мне стоящий возле юта Данила и повернулся с теми же наставлениями к ползущему следом Тараско.

Серьёзный дядя — этот Порохня. По словам всё того же Тараски, он на Сечи куренным атаманом был. Да в одном из походов в Крым года два назад вместе со всем куренем и сгинул, как теперь выяснилось, на галеру попав. Но навыков своих старый казак не утратил. Вот и взял процесс освобождения в свои руки. Каждого, подходящего в корме, встречает.

Вот только, что-то неладное он задумал. В трюме около полусотни янычар. Не задавим мы их массой. Просто этой самой массы создать не получится. Люк узкий, в него по одному спускаться придётся. Вот там нас янычары со своими ятаганами и встретят!