И вдруг все оборвалось. Кахуранги резко остановился, словно ударился о невидимую стену, и замер, вытянув шею и напряженно глядя перед собой, будто внимательно что-то слушал. Уоллесу показалось, что он тоже разбирает какой-то знакомый звук, и тут же вспомнил — так отзывалось на щелчки Гафура боевое весло, обозначающее границу маори. Звуки меняли тональность и становились то тише, то громче. Кахуранги стоял неподвижно, как будто превратился в соляной столб и утратил гибкость тела. Наконец, он пришел в себя и обессиленно опустился на пол. Гафур отошел в сторону и прижался к стене. Он тяжело дышал, но процедура не произвела на него особого впечатления. Невозмутимое лицо араба выражало только недоумение.

— Ну, и что рассмотрела во мне ваша тайаха? — наконец спросил он.

Кахуранги помолчал, собираясь с силами. По толстой коре столетнего дуба скатывались крупные капли пота, но не падали на пол, теряясь в глубоких трещинах.

— Недавно ты потерял своего вождя, а потом сам чуть не погиб, — тихо заговорил он. — Но тебя спас новый друг… Теперь тебе предстоит найти другого вождя, однако это нелегко…

Гафур едва заметно улыбался. Ясно было, о чем он думает: Кахуранги пересказывал то, что знал Уоллес…

— Впрочем, судьба благосклонна: тебя ждет быстрое и неожиданное богатство, которое решит все проблемы… В твоей стране есть девушка, которую ты хочешь взять в жены. Ее зовут Равиля. Не волнуйся, ты встретишь благосклонность со стороны ее семьи…

Араб перестал улыбаться и даже озабоченно наморщил лоб.

Кахуранги встал с пола. Вождь не очень твердо держался на ногах, было видно, что он очень устал.

— Анару, проводи гостя, пусть посмотрит наши красивые танцы, — сказал он, и помощник вывел Гафура из комнаты.

— Теперь ты, Тони, узнай свою судьбу от великого Туматауэнка. — Вождь подошел почти вплотную. Сквозь резкий аромат жертвенных трав пробивался острый запах пота. — Послушай меня!

Уоллес не хотел участвовать в языческих обрядах, тем более что его профессия заставляла избегать контактов с прорицателями, экстрасенсами и прочими магами-чародеями, которые, даже предположительно, могут заглянуть в душу. Но сейчас его согласия не спрашивали.

— Твоя жизнь темна, запутана и непонятна. Она окутана туманом, сквозь который не мог проникнуть даже взгляд Туматауэнка! Но он говорит, что ты живешь несколькими жизнями. И в одной из них тебя собираются убить! Ты должен знать, кто это хочет сделать… — Кахуранги вздохнул. — Я спрашивал про судьбы многих людей, но никогда не получал таких ответов… Единственное, что я мог, — попросить Туматауэнка помешать убийцам… И я это сделал. Великий Туматауэнк в ответ дал знак благосклонности! Но будь осторожен…

Уоллес не услышал ничего нового для себя, но удивился: откуда про возможное покушение стало известно богу войны маори и каким образом эти сведения дошли до ума Кахуранги?

— Скажи, как ты это делаешь? — спросил он вождя. — Как узнаёшь то, чего знать не можешь? Объясни, ведь ты окончил Кембридж и получил докторскую степень!

— Да. Но по этнографии, а не оккультизму…

— Но не думаешь же ты, что деревянный идол читает мою судьбу и каким-то образом, через бездушное боевое весло, передает сведения тебе?!

Кахуранги помолчал.

— Но я действительно узнал то, что сказал! Это знание просто появилось у меня в голове! И знаешь, что я думаю?

Вождь замолчал в мучительном раздумье. Уоллес ждал окончания ответа. И он последовал:

— Я думаю, что великий Туматауэнк прочел твою судьбу и сообщил ее мне!

Уоллес выругался про себя, однако внешне не проявил никаких чувств. Молчание затягивалось.

— А сейчас пойдем, вернемся к нашему гостю, — произнес наконец Кахуранги.

Когда дощатые врата в капище бога маори Туматауэнка открылись, в помещение прорвались не очень мелодичные, отрывистые звуки музыки и речитатив песен. Как будто отдраили полутонную бронедверь противоатомного бункера. И это тоже удивило Уоллеса.

Из душной комнаты, пропитанной неприятными запахами и с такой же неприятной давящей атмосферой, они вышли на веранду. Здесь продолжалось веселье, Гафур был задумчив, хотя делал вид, что с интересом рассматривает танцующих девушек. Уоллес с Кахуранги заняли свои места, и развлечения гостей продолжались, но не очень долго, поскольку вождь дал команду переходить к обеду.

Окружающая обстановка и постоянное упоминание людоедства так подействовали на Гафура, что, когда накрывали на стол, он даже не удержался и, несмотря на свою обычную невозмутимость, спросил:

— А что, действительно вы до сих пор едите людей?

— Конечно нет, — ответил Кахуранги. — Это осталось в прошлом. Разве что в день совершеннолетия даем молодым мужчинам попробовать человечину. Маленький кусочек…

Но, посмотрев на лицо гостя, засмеялся:

— Шутка! Конечно, у нас давно нет каннибализма!

Какие выводы сделал из всего происходящего Гафур — неизвестно, но когда начался обед, он не притронулся к мясным блюдам, а для приличия только попробовал фрукты. Правда, после трапезы подали кальяны, и араб с удовольствием стал вдыхать пряный, необычный для себя дым. Через некоторое время он заметно расслабился и повеселел. Строгость сползла с лица, и из бездушного робота, выполняющего волю хозяина, он превратился в обычного человека.

— А скажите, у вас действительно здесь свои законы? — благодушно спросил он.

— Конечно! — кивнул вождь, выпуская густые клубы дыма.

— И полиция сюда не может приезжать?

— Не может. Кроме Энтони, мы не пускаем полицейских, — важно сказал Кахуранги.

— А если власти захотят арестовать вашего подданного?

— Без нашего согласия это невозможно!

— Неужели дело обстоит именно так?! — обратился Гафур к Уоллесу, который хотя и делал вид, что курит, но не затягивался.

— Чистая правда, — подтвердил сержант. — Но за всю историю не было ни одного случая, чтобы маори отказали полиции в доступе или выдаче подозреваемого.

— Да, это так! — кивнул Кахуранги. — Мы дружим с властями, и такова наша добрая воля. Но она может измениться! Правда, Тони?

— Несомненно! — кивнул Уоллес.

Словом, все были откровенны, расслаблены и довольны, настал подходящий момент для задушевных разговоров. Уоллес подал Кахуранги условный знак, и вождь оставил их наедине.

— Что значит это письмо из банка? — вдруг спросил Энтони. — Ну, то, которое вы оглашали на днях. Про пин-код французской гражданки, который откроет ей доступ к наследству Афолаби?

Тут же лицо обычного человека подтянулось, затвердело и снова превратилось в железную маску робота.

— Я не могу отвечать на эти вопросы, мистер Уоллес, — холодно ответил Гафур. — Попрошу не затрагивать темы, относящиеся к моим служебным обязанностям.

— Дело в том, что кое-какие моменты из этого письма меня заинтересовали, — продолжил Уоллес. — И я бы хотел оплатить услуги кого-нибудь, кто мне их прояснит.

— Боюсь, что вы выбрали не того человека, — выпрямившись и глядя как бы свысока на собеседника, который отнюдь не был ниже его, сказал Гафур. — Должен вам сказать, что на службе у шейха Касима, да пребудет он в раю, я достаточно хорошо зарабатывал!

— Но сейчас шейха Касима, к сожалению, нет, — отметил Уоллес. — И вам придется искать новую работу. А насколько я понимаю, это нелегкая задача.

И действительно, тут он был прав, потому что хорошо знал — верные одному шейху люди не ценятся всеми другими. Каждый должен вырастить своего собственного, покорного и полностью лояльного человека. Только на него он может рассчитывать. Поэтому со смертью шейха карьера Гафура закончилась. Но это напоминание не произвело желаемого результата.

— Я достаточно заработал у шейха Касима, — повторил он, — и мне нет необходимости нарушать слово верности, которое я дал ему много лет назад.

— Но я компенсирую ваши угрызения совести, — сказал Уоллес.

Гафур холодно усмехнулся.

— Вряд ли. У вас просто нет ничего такого, что могло бы перевесить мою преданность ушедшему от нас шейху.