Беспризорников было тогда очень много по всей стране, и на них «положили глаз» преступники. Детишки были нужны криминальному миру для таких заданий, как стоять «на стреме», пролезать в форточки, отвлекать внимание милиции. Уголовники не дорожили такими маленькими помощниками и в случае опасности оставляли их один на один разбираться с милицией. Кроме того, воры и грабители надеялись укрепить свои криминальные ряды новой подрастающей сменой. Оценив опасность, хотя и поздновато, Дзержинский распорядился вылавливать беспризорных сирот и помещать их в детские дома.

О своей работе с беспризорниками мама рассказывает своему новому знакомому (моему будущему отцу). Она очаровывает его своими историями о детях и о различных ситуациях, которые складываются в детском доме. Надо сказать, что она была блестящей рассказчицей.

Он еще не встречал такой симпатичной девушки. Она почти согласна выйти за него замуж… но вовремя останавливается: а кто же будет строить новое коммунистическое общество?

Не уверенная в своей стойкости и в способности выдержать разговор о своем отказе от замужества, моя храбрая мама посылает к отцу переговорщика – своего старшего брата Михаила. Она инструктирует брата: он должен сообщить жениху о (якобы) многих недостатках в характере Зинаиды и обязательно научить его, Александра, как ему добровольно и беспрепятственно отказаться от женитьбы на такой нехорошей девушке, как его сестра Зинаида.

Мама

Отец. 1929 год

Но простой парень из Обираловки Михаил Тюрин не был дипломатом.

Мой будущий отец только снисходительно улыбнулся, выслушав от Михаила эту агитацию, и твердо сказал: «Вы просто Зину не понимаете. Она не такая, как ты говоришь, она совсем другая».

Встречи влюбленных продолжились…

Отец унаследовал от своей матери любовь к музыке. Эта любовь осталась у него на всю жизнь – как несбывшаяся мечта. У него был красивый баритон, отличный слух, и он очень хорошо пел ямщицкие и украинские песни. Правда, пел редко, но всегда пел, когда просила мама.

Здесь, в Обираловке, он ухаживал за ней, они бродили по лесу, он рассказывал ей боевые истории из своего недалекого прошлого в Конармии. Он пел ей украинские и старинные русские песни, которые он выучил в Конной армии. В Обираловке был большой лес, и именно там он ей и устраивал концерты. Причем песни-то она слушала, но поцеловать себя не разрешала – при первой же его попытке строго сказала: «А вот этого – не надо».

Тем не менее предложение стать его женой она в конце концов приняла… Однако на строжайших условиях. В рамках своих комсомольских полудетских воззрений на жизнь Зинаида выдвинула нашему отцу беспрекословные условия.

Вот эти условия:

«Семейная жизнь с ее мещанским бытом только отрывает женщин от созидания нового общества. Но отрываться от построения нового общества – недопустимо. Поэтому она, Зина, убежденная комсомолка, ставит свои условия для замужества:

1) обедать – в столовых общепита; 2) белье стирать – в общественных прачечных; 3) будущих детей сначала отдавать в ясли, а потом в детский сад, в школу – чтобы они не мешали участию их матери в построении социализма».

Отцу ничего не оставалось делать, как рыцарски согласиться на поставленные ему условия.

Впоследствии жизнь опровергла все эти условия. Ни одно из романтических комсомольских мечтаний моей матери не сбылось, да и не могло сбыться по многим причинам. В первые годы супружества жизнь была трудная, скудная, страна с трудом становилась на ноги после братоубийственной Гражданской войны. А потом началась Великая Отечественная война с гитлеровской Германией. И только режим жесткой экономии да еще и собственных непрерывных усилий по ведению домашнего хозяйства мог помочь людям выжить.

К 1941 году в нашей семье было уже трое детей, три дочери: старшая – Лена, средняя – я, Софья, и младшая дочка Женя. Ей было неполных три года, когда грянула война.

Отец, четыре года

Ну, а мамины желания сочетать многодетную семью с общественной деятельностью… ну никак не получалось их осуществить.

А до того, как маму настигла встреча с моим отцом, они знать ничего не знали друг о друге. Поэтому – немного об отце и его близких.

Папа был любимцем и баловнем своей матери. В четыре года он остался без отца – его отец погиб в 1909 году, утонул в море.

Итак, его мать, Софья Самуиловна Пикман (урожденная Лось), обладала прекрасными музыкальными способностями, играла на фортепьяно, пела, прекрасно шила себе наряды, была веселая, и в семье, по словам моей двоюродной бабушки Насти, ее называли Кукла (сокращенно – Кука). Благополучная жизнь Куклы закончилась после гибели ее мужа. Оставшись одна с тремя детьми, Софья все силы отдала семье, ее дети продолжали получать образование. Для этого ей пришлось много работать: беспрерывно, днем и ночью, не щадя себя, она шила, давала уроки музыки и даже разгружала баржи с арбузами на набережной Очакова.

К тому времени уже не было в живых ее отца, но, кажется, ей помогал кто-то из родственников. А про ее отца стоит рассказать особо. Его неуклонную волю и силу я чувствовала и в моем отце, внуке Самуила Лося.

Дед моего отца – мой прадед Самуил Лось, кантонист, участник Крымской войны 1853–1856 гг.

Дед отца, Самуил Лось был кантонистом[2], а значит, отслужил в Российской армии двадцать пять лет (может быть, и больше). С восемнадцати лет кантонисты давали присягу служить русскому царю. Для того чтобы набрать кантонистов, детей, особенно сирот, принадлежавших к иудейской религии, вылавливали так называемые ловцы. Они увозили маленьких еврейских мальчишек (преимущественно сирот) лет восьми – десяти в военные поселения, делали кантонистами. Выловленные дети жили в кантоне, их муштровали, военное воспитание сопровождалось дикими избиениями и требованиями сменить веру. Не все могли выдержать, многие дети погибали. Но выдержавшие (небольшая часть) становились как будто отлитыми из железа. Таким был и мой прадед. Потом, вернувшись со службы, уже лет сорока трех примерно, если не более, прадед Самуил Лось женился на молодой девушке и имел четырех красавиц-дочерей.

В детстве я слышала о своем прадеде только одну фразу: «Он был кантонистом». Слово «кантонист» взрослые родственники произносили с особой гордостью.

«Что же это такое, – думала я, – быть кантонистом[3]?» Вот как говорится в Википедии: «Кантонисты – это еврейские мальчики, силой вырванные из родной среды и отданные в солдаты.

Кантонистами называли малолетних рекрутов. Указ о воинской повинности среди евреев был подписан Николаем I 26 августа 1827 года. По этому закону еврейских мальчиков c двенадцатилетнего возраста забирали в армию на двадцать пять лет, но ловили мальчиков также и восьми-, десятилетних. Срок их военной службы исчислялся только после совершеннолетия, то есть они давали присягу с восемнадцатилетнего возраста, а уже потом служили в армии целых двадцать пять лет. До присяги детей содержали в особых школах для кантонистов, где муштрой, непосильным трудом и всевозможными издевательствами (вплоть до пыток, об этом см. текст ниже) их понуждали к “добровольному” крещению» (см. Энциклопедию).

«Детей-кантонистов сваливали партиями, как телят, в телеги и увозили этапным порядком»[4].