Помню песенки детсадовские – мы их разучивали, маршировали под них и пели хором. Особенно волновала меня одна гордая песня: «Шел отряд по берегу, шел издалека. Шел под красным знаменем командир полка. Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве…»

Мне эта песня очень нравилась. Я гордилась ранами Щорса, его кровью на рукаве и на траве. Мы в детском саду пели эту песню хором, часто слышали ее по радио. Я думаю, взрослые тех лет не понимали, что детям такие кровавые сюжеты нельзя предлагать. Мне потом иногда снились страшные сны.

Снилась мне также и «Песня про юного барабанщика». Она очень красивая, но и там герой-мальчик погибал от вражеской пули. Последняя строчка песни мне казалась тогда очень торжественной и гордой: «Погиб наш юный барабанщик, но песня о нем не умрет»…

Детям часто бывает страшно, это подсознательно заложено, наверное, еще в первобытные времена.

Самый первый мой страх я помню всю жизнь. Женя, видимо, еще не родилась, так как мама идет на прогулку только со мной. Мы на берегу озера или реки (наверное, Терлецкий парк в Новогиреево). Вокруг никого. Мама сажает меня на берегу, сама снимает одежду и идет в воду. Уплывает от меня. Как мне кажется – навсегда. Я еще не умею говорить. Я кричу от страха… Это не забывается, это был какой-то первобытный ужас ребенка, бессознательная боязнь остаться одному, маленькому и беспомощному.

Мой второй страх пришел ко мне уже в эвакуации. Мне тогда часто снился сон, будто я прячусь под столом, едва прикрываясь свисавшей со стола скатертью. Это я прячусь от ведьмы, которая неумолимо и не торопясь пробирается ко мне: она медленно открывает дверь своей костлявой рукой, это Баба Яга, я вижу ее и кричу, но крик не получается, ведь злые силы отняли у меня голос! А торжествующая Баба Яга по-прежнему медленно продолжает при помощи своего колдовства открывать и открывать дверь. Все шире и шире. Она просунула свою голову из-за двери, у нее мерзкая угрожающая улыбка. Но у меня нет голоса, чтобы позвать взрослых на помощь, от страха мой голос пропал… Это Баба Яга так наколдовала! Я хочу крикнуть, позвать на помощь! Но я не могу, голоса нет и я понимаю, что это ведьма так наколдовала. И ведьма это отлично знает, поэтому открывает она дверь издевательски медленно, с отвратительной улыбкой наслаждения моим страхом.

О войне мы узнали в воскресенье, 22 июня 1941 года. Помню, что цвела турецкая сирень. И букет такой сирени отец принес утром в наш дом. Сирень водрузили в вазу… и услышали объявление о речи Молотова. Взрослые застыли в ужасе, ожидая эту радио-речь.

По уличному рупору послышались слова: «Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города». Взрослые были подавлены и взволнованы. Взрослые, но не я…

А я… вот что я тогда думала в свои пять с половиной лет: «На нас идут какие-то немцы. Что за немцы? Как идут – строем? Так же, как мы в детсаду? Эвакуируемся? Что это значит? Мы уедем? Нет, нет, я никуда не поеду. Ведь надо же все это интересное, про немцев, – обязательно увидеть. Вот спрячусь под террасой вместе с игрушками и останусь, посмотрю, как они войдут сюда, в Лосинку, эти немцы. Наверное, они строем пройдут мимо нашего дома, будут маршировать под музыку… А потом наши их прогонят. И я все это увижу…»

Мне было непонятно, почему взрослые так расстроены. Ведь ясно, что мы их сразу победим, этих немцев. Мы же часто слышали по радио песню: «Броня крепка, и танки наши быстры, и наши люди мужеством полны… Пойдут машины в яростный поход… Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин – и первый маршал в бой нас поведет». Эта песня тогда часто звучала по радио.

Отец сам отвез нас в эвакуацию в Саратов, куда переехало и то учреждение, в котором он тогда работал – Наркомат заготовок. Мы плыли на пароходе из Москвы в Саратов по Волге.

Над нами стремительно пролетали мессершмитты. Девочка, которая была немного старше меня, сказала мне по секрету, что какой-то пароход, шедший впереди, немцы разбомбили.

Пролетавшие фашистские самолеты торопились к Сталинграду. Сталинград был недалеко от Саратова. Многие наркоматы Заготовок, профилированные под заготовки для фронта, – теперь переведены в Саратов – поближе к Сталинграду, к смертельной битве, которая решала весь ход войны и за которой, с надеждой на Победу Советского Союза, – следил у своих радиоприемников весь мир.

Отца в Саратове я почти не видела – он пропадал на работе (Народный комиссариат Заготовок, Наркомзаг). Его миссия была – организовать массовое производство теплой одежды для наших солдат, сражающихся в Сталинграде, и лично (с водителем) в сорокаградусные морозы, развозить тулупы, валенки, малахаи, ушанки варежки, – по дорогам сражающегося Сталинграда.

Атаки в Сталинграде

Сразу после начала войны, Наркомат заготовок, где отец работал, был переориентирован в основном на заготовки для фронта и для доставки на фронт. Учреждение это было эвакуировано из Москвы в Саратов (поближе к месту главной битвы – к Сталинграду). Теперь Наркомат выполнял запросы фронта. Задачами отдела, которым руководил отец, (как я уже сказала) – были заготовки для фронта и осуществление доставки (прямо на линию фронта, то есть на территории города Сталинграда) теплой одежды: тулупов для солдат, полушубков, меховых шапок-ушанок, валенок и рукавиц. В 1942 году стояла лютая зима.

В Наркомате заготовок отец как уже было сказано, – теперь служил в отделе заготовок теплой одежды для солдат и лично отвечал за доставку теплой одежды нашим красноармейцам в Сталинграде. Наркомат работал на обеспечение нужд фронта… а фронт был рядом, ведь от Саратова до Сталинграда недалеко. Недаром сюда эвакуировали Наркомат заготовок из Москвы, поближе к Сталинграду.

В Сталинграде была решающая битва, и весь мир следил за ее исходом, надеясь на Победу СССР над Гитлером. Победу, которую еще никто в Европе не смог одержать. Сталинградская битва была в самом разгаре. Наша армия нуждалась в снабжении разного рода. В том числе, сверхнеобходимо было (очень и очень ценное в ту лютую зиму) снабжение солдат теплой одеждой.

Потому что зимы 1941–1942 и 1942–1943 гг. были неслыханно морозными. Теплая одежда была нужна нашим солдатам как воздух, а немцам, привыкшим к своему теплому европейскому теплу, холод был все равно что смерть. А все попытки немецкой авиации сбрасывать гитлеровским солдатам грузы с теплой одеждой и продовольствием почти полностью пресекались нашей авиацией.

Ведь Гитлер, задумав блицкриг (молниеносную войну), рассчитывал, что внезапность нападения и притворная дружба с СССР, закрепленная в Договоре о ненападении (подписанном 23 августа 1939 года между СССР и Германией) – дадут Германии шанс быстрой победы. А для того, чтобы у его фашистских солдат и в мыслях не было отступать, фюрер еще в начале нападения на СССР запретил брать обозы с теплой одеждой. Ведь он назвал войну с СССР «молниеносной».

Итак, была зима 1942–1943 гг. Блицкриг (Мгновенная война) – не состоялся, а Сталинград был в руинах рухнувших, взорванных сожженных минометами домов.

Наша авиация плотно закрыла небо над Сталинградом, не пропуская ни одного фашистского самолета, не давая этим фашистским самолетам сбросить ни еду, ни одежду для своих солдат. Замерзая, немецкие солдаты отбирали теплые платки, куртки, малахаи у жителей города, которые прятались в подвалах. Эту добычу – женские теплые платки, телогрейки, ушанки – солдаты вермахта носили теперь вместо своей обычной летней формы. Они повязывали теплыми женскими платками свои головы и шеи, кутались в одежды, отобранные у тех русских стариков, которые не успели или не захотели эвакуироваться.